После сытного ужина Дженнифер ушла спать, а Джордж и Джулия остались у камина в столовой. Им было хорошо вдвоем, гораздо лучше, чем раньше. Теперь, когда познали друг друга, оставив некоторые тайны в сердце, они стали как два сплетенных растения, как два слившихся воедино ствола деревьев. Джулия до сих пор боялась очнуться от сладкого дурмана, проснуться и понять, что всего этого у нее никогда не было. Все и в правду было как во сне: замечательная дочь, любимая работа, а теперь и свое жилье. Их жизнь приобретала форму и цвет, давая ответы на простые вопросы.

В октябре всегда такая погода: безжизненное небо с вечно серыми тучами, застилающий дороги туман и непрекращающийся дождь напоминали: лето уже не вернуть. Джулия потянулась в теплых объятьях Джорджа, спрыгивая с постели. Она умылась и отправилась готовить завтрак. Она заварила себе этой противной травы, конечно, Джулия мечтала подарить Джорджу сына, это было нужно не только ему, но и Виктору, ведь Джордж — старший сын, он будущий глава семьи.

Сегодня же Джулия ощущала неготовность стать вновь матерью. На запах свежих тостов и жаренного сыра и бекона пришли домочадцы. Джордж поцеловал ее в щеку, помог накрыть на стол.

После завтрака Джулия поехала к отцу проведать его и Флер. Сестре в этом году исполнилось тринадцать, и она уже превращалась в дивную красавицу, совсем не похожую на их мать, пошедшую в английскую породу. Флер стала ветряной и романтичной, и это иногда беспокоило Джулию. Флер вечно сомневалась в себе. Джейсон же не считал, что во Флер что-то не так, зная особенности психики ее возраста. Флер превращалась в женщину, и изменения в ней стали неизбежностью.

— У нас все хорошо, — ответил Джейсон, успокаивая дочь. — Флер учиться отлично, взрослеет, ты тоже такая же была в ее возрасте.

— Была и поняла, что не могу быть такой дольше, — Джулия вздохнула. У этих двух сестер еще много будет виражей, крутых взлетов и падений. Осталось только гадать, какие сюрпризы преподнесет судьба их поколению.

Глава 36

Порою женщины, чья красота совершенна, а достоинства редкостны, так трогают наше сердце, что мы довольствуемся правом смотреть на них и говорить с ними.

Жан де Лабрюйер

Весна 1949.

Йена Фергасона не было в Лондоне уже полгода — он уехал в Европу, чтобы привезти оттуда материал для новой выставки. Елена впервые за эти месяцы при встрече почувствовала, как соскучилась. Он очаровывал, привлекал к себе, с ним она забывала все ужасы старого романа, мало-помалу приходя в себя от предательства и равнодушия Тома Саттона.

Однажды она увидела его ужинающим со своей женой, они улыбались друг другу, нежно, будто нечаянно касались рук, лежащих на столе, и Мириам светилась от счастья. Елена не смогла пройти незамеченной, она ждала одного художника, Нила Бакстера, который привлек ее своей картиной «Весна», которую продавал на Трафальгальской площади. Том остановил ее, подходя и видя, как к ней спешит симпатичный высокий мужчина.

— Здравствуй, — процедил Том. — Как у тебя дела?

— Все хорошо, — вежливо бросила Елена, уходя к Нилу.

Если раньше ревность глодала ее, то сейчас она будто бы вылечилась и могла свободно дышать, жить и мечтать. Звонок Йена привел ее в приятное замешательство, Вера подняла трубку и услышала вежливую просьбу позвать Лену; мать заметила, как она расцвела, как легкий румянец заиграл у нее на щеках, и в комнате появился заливистый смех.

Она шла с ним на свидание! Это было то замечательное свидание, которое совсем не планируешь и не знаешь, что ждет тебя. Они гуляли по городу. Эта была весна, которая все меняет в этой жизни, одна из тех, положивших причудливую традицию, переворачивания с ног на голову и одаривания ощущением важности и счастья.

— Что ж, летом я уеду в Штаты, — начал Йен. — Теперь я хочу посмотреть, что происходит там.

— Что ж, это была чудная весна, — весело ответила Елена, вдыхая аромат майских цветов.

— Ну, осенью я вернусь, — Йен подал ей стаканчик мороженого.

— Надеюсь, ты не забудешь, что у тебя есть друг, по имени Елена, — он остановил девушку, заглядывая в ее медовые глаза.

— А кто сказал, что ты мне друг? — возразил он, притягивая к себе, и поцеловал в губы, и Елена растаяла; ее уносил южный ветер к далеким, неизведанным берегам.

— У тебя будут другие? — прищурив глаза, спросила Елена.

— Конечно же, нет. Хочешь, поехали вместе? — предложил Йен, отпуская ее.

— Не хочу, — Елена хитро улыбнулась, чмокая его в щеку. — Я обещаю быть верной подругой, — ее смех заражал всех в округе.

Последний ужин они провели в маленьком ресторанчике на Оксфорд-стрит. Йен подарил ей охапку белых тюльпанов вместе с красочной открыткой. Они смеялись, и поглощали омаров и моллюсков, запивая шампанским и вином. Елена видела в его взгляде любовь и нежность, решительность и желание. Она уже так давно не проводила ночь в объятьях мужчины, что ей казалось, что она забыла прикосновение мужских рук к телу, жарких поцелуев и восторгов. После ужина она направилась с ним в его уютную квартирку, где на полу у журнального столика они пылко занимались любовью.

Она отомстила Томасу Саттону, доказала, что вполне может обходиться без его любви: немного, но она любила Йена. Пусть живет со своей Мириам, как считает нужным. Только в тот день, когда они столкнулись, Елена увидела ревность в его глазах, ведь она встречалась с другим, и неважно, был ли он ее любовником или не был. Теперь мисс Сван точно знала: она свободна от любви Тома Саттона.

***

Лето 1949.

Ну что, 1 июня пришло, и я наконец-то могу дать свой ответ. Дорогой сэр Джастин, вы должны прекратить тайно наблюдать за мной и шпионить, а еще вы должны перестать тайно вздыхать по мне, когда я здесь, рядом — живая и настоящая. Я хочу принадлежать вам душой и телом, разделить с вами все взлеты и падения. Я буду в воскресенье, в четыре дня, ждать вас на Пиккадилли, где встречаются все влюбленные.

Ваша Дафна Коллинз.

Вот нахалка! Это первое, что пришло в голову Джастину. Письмо было написано немного по-детски, немного по-женски. Готова броситься в пропасть, не зная, разобьется или нет, взлетит или нет. Ей восемнадцать, все в этом возрасте немного не в себе и готовы совершать поступки, из-за которых будет стыдно потом. Ах, молодость! Ах, первые цветы, что так хрупки. Дафна, Дафна... Ты так свела его с ума, не понимала, что и он ради тебя был готов кинуться в пропасть и разбиться от этой любви.

Безусловно, прежде всего, им двигало желание обладать ею, сделать своей, научить всему, что знал, показать все, что видел. Нет, его чувство отличалось от чувств Роберта к своей Ларе, он прекрасно видел, что кузеном двигала только похоть. Но он-то уже не раз на этом обжегся, больше такой глупости, как с Зоей или с Надин, он не совершит, они его научили, что с женщиной надо быть всегда осторожно, а вернее, избегать коварных особ.

Он пришел к «Купидону», Дафна немного опаздывала. Джастин посмотрел на часы. У него в руках был букет белоснежных роз, который напомнил ему об аромате старинного вина. Почему он, почти не зная ее, готов сделать необдуманный поступок? Ведь он не имел возможность поговорить с ней, почувствовать, что у нее на сердце, проникнуться.

Он шел в темноте на ощупь, как слепой, полагаясь на внутренний голос. Неужели прошлые неудачи не научили его не слушать свое сердце, сначала думать, а потом чувствовать? Ведь если бы он прислушался тогда к своему сердцу, то никогда бы не женился на Зое. И почему все мужчины так глупы? Сначала видят-желают, потом только думают. Вот и он стоял на распутье, не зная, что слушать: разум или желанье.

— Эй, — кто-то закрыл ему глаза, в этом жесте он ощутил что-то детское, совсем невинное.

Джастин вспомнил, как он часто так делал еще в той жизни, не обезображенной войной. Мария всегда подолгу гадала, кто это, хотя всегда знала ответ. Кевин как-то не проявлял ласковость, ему не хватало обаяния Джастина, легкости, искорки, наверное, поэтому он погиб, как герой, а Джастин не мог считать себя таковым.