- Лина, я здесь! – она повернулась и увидела Ника в главном зале, сидящего на лавке у стола, который тщательно помогал отмывать залу с помощью магии.

- Привет, – тихо поздоровалась она и села рядом.

- Поздравляю, – с энтузиазмом сказал он, – У тебя же сегодня день рождения?

- Да.

- Хм… Я подарок приготовил, только он наверху, извини, я подарю позже, сказали закончить работу как можно быстрее.

- Ничего страшного, Ник, подаришь вечером.

- Ты куда-то уходишь?

- Просто пойду в музыкальный зал, а там, кажется, пробуду до ночи.

Мальчик улыбнулся и продолжил отчищать искрящуюся хрустальную люстру, а тихо порадовалась скромному поздравлению. Она быстро продвигалась по знакомой готической анфиладе, которая сейчас была до неузнаваемости украшена: по декоративным колонам пустили живые гирлянды из веточек ёлки, под, или над картинами, висели венки с золотыми колокольчиками или серебряными шариками, но красная змейка-ленточка, обвивающая венок была неизменна. Она шла, наслаждаясь такой тихо красотой, и уже подходя к актовому залу, начала понимать, что сходит с ума, или просто на самом деле слышит давно знакомую песню, но без слов только музыку, однако настолько прекрасную, что девочка из-за неё так сильно захотела жить! Алма ускорилась, и поняла, что это была не шутка или безумие, действительно, тихо играла гитара. И вот, уже подойдя к дверям в зал, она замерла, понимая, что если сейчас откроет дверь, то помещает играющему, и девочка просто прижалась спиной к стене и запрокинула голову, слушая что-то прекрасное, то, что она просто не могла назвать по-обычному – музыкой. Блондинистые волосы легли на плечи, а чистое, красивое лицо «Лины» слегка залил румянец. И она ждала, надеясь, что эта звуковая эссенция не кончится ещё долго, но здравый смысл отвечал ей на просьбу «Ты знаешь, что уже играются финальные ноты. Не надейся более не на что». С последним звуком девочка неожиданно резко даже для себя открыла дверь, но не успела войти, как уже не могла сделать ни шагу, и только серо-зелёные глаза смотрели на Курта Стронция, который сидел на стуле, а в руках у него была гитара, которая только что так прекрасно играла, но нет, не она, это именно Курт исполнял «Shape of my heart». Мальчик резко дёрнулся, когда боковым зрением заметил Лину, и, на её удивление, промолчал. Но по резким движениям, когда он отставил гитару, и поднялся со стула, девочка поняла всё, что он мог бы сейчас сказать. Он отодвинул стул в сторону и остановился, просто непонятно зло и нервно вглядываясь в лицо девочки, отчего она чувствовала себя неловко. «Ну, хоть начни кричать! Поори на меня что ли, обзови безродной тварью, но не молчи! Идиот!» твердила она себе, когда молчание превратилось в медленно, оттого и противно режущую пытку.

- Ты уже закончил? Я могу занять зал? – тихо, но уверенно спросила она.

- Да, можешь, – презрительно ответил он, и направился к двери. Уже проходя мимо Лины, она будто очнулась, или наоборот заснула, и говорила во сне.

- Хорошо играешь, – шепнула она, боясь того, что зря позволила выйти восхищению наружу, и поэтому быстро добавила, – правда жаль, что я мало слышала.

- Да ну, – резко отозвался Стронций, и таким же недовольным ушёл.

Девочка чувствовала себя ещё более неудобно, чем во время молчания, и только несуществующий зов вывел её из такого отсутствия в этом мире. Она не просто так ушла от общения с Николасом, а только ради того, что бы в тайне от всех сесть за пианино и позвать её. Позвать маму, которая так же звала её каждый день, сегодняшний не стал исключением. Алма быстро пересекла комнату, собиралась сесть за пианино, и начать играть, как её что-то передёрнуло, просто заставив вернуться мыслями к Стронцию. Она поменяла курс, и легко прикоснулась кончиками пальцев к тонкой, металлической струне, та едва зашелестела. У Алмы ёкнуло сердце, когда она прошла рукой по все струнам сразу, как будто дотронулась до чего-то божественного, и вспомнила то, как хотела научиться играть на гитаре, но не было времени, не более того, а когда оно что-то внутри её самой мешало сделать это. И она легко отошла от инструмента, опускаясь за другой, свой, такой родной. И даже закрыв глаза в странных размышлениях, она спокойно опустила кисли на монохромную полосу с чётким ритмом полос, и пальцы, уже давно зная, что делать, набирали те самые нужные клавиши.

Lithium – don’t want to forget how it feels without

Lithium – I want to stay in love with my sorrow

Oh but God I want to let it go

Этих слов хватило, что бы помещение резко застелил лимонный дым, а воздух моментально пропитался на сквозь чем-то сладким, одновременно металлическим и морским. Светящаяся, словно фосфорный перламутр, Она была такой белой, с насыщенными медово-каштановыми волосами, которые так же осветлялись от сияния изнутри, и глаза, глубокого сине-серого оттенка, так ласково и нежно смотрела на неё.

- Мам, – шепнула Алма, даже не зная, что хочет сказать, а потом спросила то, что волновало её на данный момент больше всего, – Чего мне ждать от этого открытого дня? Скажи мне, что он не придёт, – с надеждой в голосе она посмотрела не менее молящие глаза.

- Не знаю, милая, – тихо ответила Бейра и присела рядом с дочерью, – он изменился.

- Нет, остался таким, каким был.

- Вы же не общались с Отцом.

- Так, что бы общаться… такого не было, но мне кажется, что ничего не изменилось.

- Изменилась ты, и в общении всё остаться по-прежнему просто не могло.

- Возможно, но, что мне сделать, что бы он не пришёл?

- Не делай ничего, потому, если ты будешь стараться, то какая-то из двух сторон победит, когда он придёт, ты почувствуешь себя ужасно, ты это знаешь. Но, даже если он не придёт, тебе не станет легче.

- Ужасно не знать чего хочешь.

- Тогда, позволь решать тем, кто знает, и от кого зависит больше.

- Я такая странная, – начала Алма медленно и тихо мыслить вслух, – что за любящая ненависть?! Такое бывает?

- Миров много, ты знаешь это, думаешь существует то, чего нет ни в одном из них? – она улыбнулась.

- Было бы странно.

- Алма, ты так быстро спросила про отца, что я не успела тебя поздравить, – такие гладкие, словно из настоящего жемчуга руки обняли девочку, подбородок Бейры медленно и легко опустился на её голову, только тепло, такое нежное, выдавало человека, всё остальное было неземным, – извини, но я ничего не могу подарить тебе.

- А нужно? – вопрос был слишком риторическим, и Алма весело улыбнулась,- Только ответь ещё на несколько вопросов. Почему Они, люди, не верили в меня, твоим словам о том, что я не такая? Разве была необходимость в революции?

- Казалось верили. Революция возникла внезапно, так же, как и закончилась для нас обоих.

- То есть, предпосылок для неё не было? Но, что тогда так подействовало на людей, которые уже верили в хорошее?

- Либо что-то очень хорошее, либо что-то очень плохое.

- А это не мог быть…!?

- Нет!

- Я имела в виду Йова.

- Я тоже говорила про него, это не он.

- Может кто-то из его семьи?

- Как вариант рассматривать можно, но тогда стоит исключить из списка дальнего, сводного родственника.

- Мам, – девочка растянула слово и закатила глаза, – я его родителей-то не знаю, а дальнего и сводного родственника… – она не договорила, и так всё было понятно.

- Поверь, ты его знаешь, – тихо зазвенело, и девочка поняла, что это снова рассыпается мама, снова в прекрасный серебристо-золотой жемчуг, время заканчивалось. И Алма три секунды из драгоценных десяти потратила на то, что бы посмотреть на мать глазами полными вопросов и раздавлености от того, что она снова уходит.

- Кто он? Кого я знаю?

- В…

Дальше она рассыпалась совсем, оставив дочь наедине с подаренной загадкой. А размышляя, пальцы снова, будто отдельно мысля, начали наигрывать мелодию. И «Skin» напомнила ей о её первом выступлении, и о том, как она пела эту песню ровно год назад, для Доэлнора, Глафнега, Титании. Петь она не хотела, просто играла, стараясь не отходить далеко от нужных мыслей. «Его имя начинается на «В», и что дальше? Это же единственное, что я знаю…». Тут она ударила по нужным аккордам с неожидаемой силой, и уже на нервах продолжила играть осознавая, что пять минут в три недели – ничтожно мало для общения с мамой, и в который раз она спросила «почему так?». Но Алма многое умела, иногда даже слишком многое. Например радоваться объятиям тоски, своему одиночеству, которое она иногда в шутку называла убогим, хотя только его считала единственным сокровищем, которое оставалось с ней так часто, что девочка уже не различала те миги, в которые его не было. Однако сейчас она почувствовала что-то новое внутри себя. Это касалось удивившего её факта, Алма, говоря «А это не мог быть…!?», она имела в виду не только Йова, хотя и призирала себя за это предположение, но в глазах матери она прочитала, что когда они обе разговаривали про Мискера, их взгляды также вели диалог, только не про него, их сутью стал Аргон. Девочка не знала, удивляться ли тому, что Бейра оправдала его, нет, скорее просто исключила из списка возможного, слов оправдания всё же не было. Взглянув на часы, девочка поняла, что опаздывает на завтрак, и, быстро вскочив со скамьи, побежала в столовую. И забежав в помещение, её глаза сами по себе выискивали светлые волосы, или тот же ясным взгляд Курта. Она этого хотела, потому, что голова твердила об биде возникшей между ними, хоть та и не была гласной, но Алму мучила. Стронций сидел в дальнем углу, за столом, и, одновременно поедая завтрак, уткнулся своим прямым взглядом в какую-то книгу, лежащую перед ним на столе. Девочка отвернулась от него, и прошла мимо профессоров к Нику.