- Кто - она? - с ужасом спросил я.
- Та, жена писателя, которую вы изобразили... не притворяйтесь!
- Но ведь я выдумал её! Ведь это только мой святочный рассказ...
- О! Вы прекрасно знаете, в чём дело...
- И действительно - она существует?
- Ну, разумеется!
- И... и за приказчиком замужем?
- Не за приказчиком, а, кажется, за маркёром... но это ничего не изменяет...
- Ах! Ничуть... ничуть, чёрт бы меня взял!
- Вам не стыдно, а?
- Но, послушайте! Ей-богу же, это только случайное совпадение... я фантазировал и - только!
- Вы фантазировали? В это я не верю. Но предположим, что - да, вы только фантазировали. Как же вы решаетесь фантазировать до такой степени неудачно, что ваши фантазии совпадают с действительностью? Знаете ли вы, что в публике говорят, будто вы написали свой рассказ о чёрте по заказу и внушению литературного фонда, который хочет добиться, чтоб все писатели отказывали право на издание их сочинений ему, фонду, а не жёнам и детям? Знаете ли вы, что публика тоже любит фантазировать и что она фантазирует всегда охотнее, чем думает?
--------------------------------------------------------------------------
Я долго уверял его, что история "о чёрте" только плод моей фантазии, но он не верил мне. Потом, кажется, поверил. И это он научил меня извиниться перед тобою, питатель, в моём невольном обмане и рассказать о настоящем, порядочном чёрте...
Я извинился. Теперь я хочу рассказать о добром чёрте. Клянусь, что буду строго придерживаться фактов, а существование доброго чёрта подтверждается Лесажем и китайской легендой о Цин-гиу-тонге.
Всё это произошло в ночь накануне крещенья. Стояла оттепель; белый, как молоко, густой туман наполнял улицы, скрывая дома друг от друга и пряча в покровах своих всё - и хорошее и дурное. Вокруг фонарей, окутанных туманом, образовались мутные пятна призрачного света, и - без лучей, без движения - они стояли в воздухе, не освещая земли. Душные, мутные волны наводили уныние своей мёртвой неподвижностью; люди являлись и исчезали в них, как призраки; все звуки, казалось, отсырели, были сдавлены, и даже удары колокола, тяжёлые от влаги, впитанной ими в себя, бессильно и быстро тонули в тумане, ничего никому не сказав...
- О тоска, моя нимфа Эгерия! Как я рад, что опять бодрый холод объятий твоих освежает усталую душу мою! Как грозовая туча в летний зной поит благодатною влагой эту бедную землю, всегда жаждущую цветов, так и ты - о тоска! - увлажаешь одинокое сердце моё, и от свежести твоего веяния расцветают в нем цветы ненависти моей к этой туманной, полумёртвой жизни, к этим бездушным людям, покорным рабам её.
Это говорил чёрт, и из слов его всякий проницательный человек сразу же, разумеется, увидит, что чёрт был декадент и ницшенианец, - стало быть, не только действительно существующий, но и самый модный чёрт. Он шёл в тумане по улице и искал дом, над входом в который не было бы креста, начертанного мелом.
"Как скверно стало на земле, - думал он. - Мне совершенно нечего делать на ней - нет ни души, достойной внимания. Убийственно бездарны стали люди, до тошноты неинтересны и мелки... Особенно теперь, когда среди них с новой силой расцветает проповедь личного самоусовершенствования и борьбы со страстями. Глупцы! Они думают, что ещё имеют страсти, когда в них остались одни похоти... Но вот форточка, не ограждённая крестом от моего визита, войду! Может быть, увижу что-нибудь интересное..."
Чёрт превратился в снежинку и, влетев через форточку в комнату, бесшумно упал на подоконник.
У окна стоял стол, а за столом сидел Иван Иванович Иванов. По душевному складу своему это был человек "интеллигентный", а профессией его было стремление к достижению духовного совершенства, которое он и внедрял в себя ежесуточно путём продолжительных бесед со знакомыми и посредством чтения душеполезных книг. Так как всё это происходило в последний день святок, Иван Иванович, сидя за столом, подводил итоги пережитого за истекшие две недели и был погружён в самого себя. Человек, занятый самосозерцанием, всегда несколько похож, с одной стороны, на Нарцисса, с другой - на муху в патоке; по этой причине Иван Иванович не заметил ни снежинки, влетевшей в форточку, ни того, как она превратилась в маленького чёртика.
Закрыв глаза, Иван Иванович с унынием всматривался в картинку, которую он видел однажды в каком-то журнале и теперь восстановил в своей памяти: картинка изображала огромного спрута, который пожирал рака, крепко обняв его своими щупальцами.
"Вот и я, - думал Иван Иванович, - вот и я - как этот рак, а жизнь, как спрут, высасывает из меня мои соки. Я стремлюсь побороть её тлетворное влияние, я хочу победить мои страсти, а она своими цепкими и страшными щупальцами хватает меня и влечёт туда, где кипят вакхические оргии, где в человеке пробуждается животное, где гаснет в нём всё чистое... Я должен бы посвящать все силы мои, весь мой ум на дело воспитания из себя личности отзывчивой, как эхо, на все... благородные, возвышающие душу впечатления бытия... я должен бы быть мужественным защитником моих прав, попранных прав личности... и вместо всего этого... я три раза был в маскараде... был в ресторане и даже... унизил женщину!..
...Положим, она - хороша! Боже, как она хороша!.. Но всё-таки она жена другого... Чужая жена... как это низко с моей стороны!
... Хотя, впрочем, она не совсем чужая мне... она жена Егора, а Егор мой старый товарищ, мой задушевный друг... да-а! Быть может, это обстоятельство несколько сглаживает мою вину, но всё-таки, всё-таки!.. Хорошо ещё, что я всегда сознаю свои пороки, это поднимает меня в своих глазах... это очень утешительно!.. Но-о, чёрт! если б я мог вырвать страсти из своего сердца!"
- Вы попробуйте, - раздался вежливый голос. - Если угодно - я могу помочь вам в этом...
Иван Иванович быстро поднял голову и вздрогнул, - при виде чёрта всегда вздрагиваешь.
- Извините... я не заметил, когда вы вошли... Если не ошибаюсь - имею честь видеть... чёрта?
- Именно, - сказал чёрт.
- Гм... гм... чему обязан удовольствием?..
- Да просто я зашёл к вам от нечего делать. Ведь сегодня - вы знаете? - канун крещенья, и нас, чертей, в этот день отовсюду изгоняют. На улице туман, сырость... скверная зима в этом году! И вот я, зная вас за человека гуманного...
Иван Иванович был смущён. Он никогда не относился серьёзно к вопросу о бытии чёрта и теперь, при виде его, чувствовал себя виноватым пред ним.
- Я... очень рад! - говорил он, растерянно улыбаясь. - Вам, может быть, неловко на подоконнике? Прошу вас...
- О, не беспокойтесь! Я, как и вы, очень быстро привыкаю ко всякому положению, как бы оно ни было неудобно.
- Мм... очень приятно! - сказал Иван Иванович и подумал про себя: "Однако он... грубоват... или, вернее - фамильярен".
- Вы, кажется, выразили желание почистить себе сердце, а?
- Н-да... знаете, человек, несмотря на прогресс ума, всё ещё слаб в борьбе со страстями... Но - простите! если я не ослышался, вы предложили мне свою помощь в этом... предприятии?
- Предложил и повторяю - готов служить вам!
- Но ведь это - против вашей специальности? - удивился человек.
- Э, Иван Иванович! - воскликнул чёрт, бесшабашно махнув рукой. - Вы думаете, не надоела мне моя специальность?
- Да?
- Ещё бы! Даже человеку порой надоедает делать всё только пакости, и он иногда искренно кается...
"А что если я приму его помощь? - думал Иван Иванович. - Он, наверное, может сделать меня совершенным. Вот будут поражены мои знакомые..."
- Так скажите мне, что вас стесняет? - настаивал чёрт.
- Но... э... видите ли... ведь это, должно быть, очень болезненная операция?
- Только для твёрдых сердцем, для тех, у кого чувства цельны и глубоко вросли в сердце.
- А я?
- У вас - вы извините, ведь я являюсь как бы доктором, - у вас сердце мягкое, такое, знаете... дряблое, как переросшая редиска, например. Когда я буду извлекать из него стесняющие вас страсти, вы почувствуете то же, что чувствует курица, когда у неё выдёргивают перья из хвоста...
