Она еще раз моргнула, и все вернулось на круги своя. Воспоминания поблекли. Гитарный перезвон, жалобный свист окарины, табачный дым и аппетитный запах жаренного на углях мяса. Как и не было никогда ничего.

– Ну что ж, – сказала Виктория, – тогда просто будем знакомы?

– Мне это больше нравится.

– Если быть до конца честной – мне тоже. Было бы обидно, если бы ты начал петь соловьем.

Она улыбнулась.

Официант поставил перед ней тарелку с дымящимся телячьим стейком, четвертиной лимона, зеленью и исчез из виду с явной тоской во взгляде.

Она выдавила на мясо брызжущий соком лимон, ловко орудуя ножом, отрезала кусок и, жуя, сказала:

– Вкусно. Просто великолепно.

Улыбка ей шла. У нее были крепкие белые, чуть крупноватые зубы и яркий рот, который слегка портила привычка брезгливо поджимать губы. Но когда она улыбалась, то была почти совершенством.

– Когда ешь такую вкуснятину, так и тянет спросить о том, что будет на десерт.

– А что будет на десерт? – спросил Сергеев, не скрывая заинтересованности.

– Еще не знаю, – сказала она, подняв бровь, – но мы можем это обсудить.

– Без дополнительных условий?

– Без дополнительных условий.

Он посмотрел на нее и улыбнулся в ответ.

Все великие разочарования начинаются с триумфа. Их роман не был исключением.

Вертолеты вынырнули из-за придорожного леска, как раз оттуда, откуда их Сергеев и ожидал. Две современные малошумные машины, выкрашенные в цвет хаки, с беспорядочной россыпью камуфляжных пятен на фюзеляжах.

Перевалив через поникшие, рано облетевшие от нынешних осенних ветров деревья, две хищных винтокрылых птицы заскользили над полем – наверное, и вчера они двигались так же: неторопливо, но в то же время стремительно – так атакует, не делая ни одного лишнего движения, опытный, хладнокровный боец. Утробно ухали винты – сам звук еще не был слышен в полной мере, но от его низкочастотной составляющей кожу на затылке морщило, как старый пергамент на солнце.

Самое время было выругаться, но времени на ругань не было. Его вообще ни на что не было. Оставалось буквально несколько секунд для того, чтобы исчезнуть из виду, испариться, нырнуть под землю или взлететь в небеса. Летать никто из них не умел, испаряться тоже. Но тот овраг, который Михаил еще полчаса назад так хотел обойти стороной, на счастье – на превеликое счастье – был рядом – метров шестьдесят. Один шанс, но он все-таки был. И Сергеев заорал так, что сам не узнал звук своего голоса:

– В овраг! Быстро!

За то время, что крик вырывался из его напряженного горла, вертолеты, которые только что казались раскормленными голубями, сократив расстояние, выросли до размеров двух крупных гусей.

Улов, ради которого они рисковали, шаря по расстрелянным машинам, был хорош, но, похоже, трофеи могли дорого обойтись – пленных тут не брали. Эх, «муху» бы… А еще лучше две. Но не было, не было «мухи»! И «стингера» не было, и «стрелы». Сергеев точно знал, где, совсем недалеко, километрах в тридцати, лежат несколько таких необходимых им сейчас комплексов, но это знание помочь не могло. Их засекли, поймали на живца и мчались сюда, чтобы заполучить добычу – вот почему все здесь оставили, как было! Они ждали, что кто-то придет – уж, конечно, не Сергеева с Молчуном, а кого поаппетитней, но ждали, это точно!

Сенсор где-то тут был, это как пить дать. Или, скорее уж, видеокамера, оставленная на всякий случай – датчик движения был бы просто не эффективен. За ночь зверье еще не подошло к телам: стрельба, коптящий дым пожара, после которого слишком долго воняло горелым…

А вот сегодня гости ожидались.

Лисы, расплодившиеся сверх всякой меры, волки, собаки, еноты и даже медведи, появившиеся в изобилии на Ничьей Земле последние лет пять, – всяк не прочь откушать человечинки. Сенсор орал бы как заведенный, и те, кто устроил ловушку, не могли этого не учесть. Значит, оставили камеру и ждали, что кто-то появится возле бронемашин. И дождались.

Молчун несся к краю оврага резво, что твой рысак, – собранный, без лишних взглядов через плечо, заметно опережая Сергеева, который стартовал первым. Все-таки годы давали о себе знать, и тут ничего не поделаешь.

Гул турбин нарастал. Сергеев спиной ощущал, как поворачиваются под шелест сервоприводов на турелях пулеметы, как примериваются к прицельной стрельбе через дверные проемы сержанты в легких бронежилетах, и мысленно попросил Бога о том, чтобы смерть, если она будет, была мгновенной. Но на этот раз Господь решил по-другому. Они все-таки успели.

Молчун прыгнул в овраг ногами вперед, словно в речку с «тарзанки», и с треском врезался в заросли орешника, густо покрывавшего весь склон почти до самого низа. Сергеев, отстававший на добрый десяток метров, достиг края в тот момент, когда с ближней «вертушки» застрочил пулемет, но тяжелые пули ударили в пустоту – он уже летел вниз, ломая ветки, стараясь прикрыть лицо локтями. На полпути его развернуло в воздухе от удара о тонкий пружинистый ствол, швырнуло спиной вперед обо что-то твердое, да так, что в рюкзаке захрустело.

– Только бы не контейнер! – с ужасом подумал Сергеев, но испугаться по-настоящему не успел.

Ноги обогнали голову, и он кувыркнулся в воздухе, словно парашютист в свободном полете. Тонкая, как хлыст, ореховая ветвь рассекла ему губу и обожгла щеку болью, а в следующий момент Сергеев получил сильный удар в промежность и, взвыв, шлепнулся в неглубокую лужу, на укрытое слоем подопревших листьев дно оврага, подняв в воздух тучу брызг.

Рядом, по мертвой и мокрой листве, хлестнули очереди пулеметов, прочертив фонтанчиками, выбитыми из воды и земли, четыре смертоносных трассы, и ушли дальше, миновав на этот раз облюбованные цели.

И тут же над оврагом, придавив беглецов к земле яростным ревом двигателей, промчались вертолеты. Рукоять автомата больно давила Сергееву на ребра, дыхание забило при падении так, что не было сил подняться, а Молчун, вцепившись клещом, уже волок его к поваленным, подгнившим стволам, глубоко вросшим в почву метрах в пятнадцати от места их падения. Откуда только силы у пацана взялись? Ослабевший на секунды гул турбин опять начал нарастать – «вертушки» зашли на боевой разворот и вновь устремились к оврагу, стараясь успеть накрыть бегущих огнем – лезть за ними в глубокий лог никто не хотел. Да и сам Сергеев в жизни добровольно в него б не полез – слишком хорошо он знал, какие сюрпризы могут скрываться на дне. Им повезло, что до вечера было далеко. Если бы на лес опустились сумерки, их бы расстреляли, как куропаток, с помощью приборов ночного видения, не спускаясь вниз, словно в тире. А так – если пережить барражирование – есть шанс спастись, уйдя по оврагу из зоны обстрела.

Поливая землю свинцом, две боевые машины пронеслись над ними. Что-то застучало по ветвям, значительно тише и медленнее, чем стучат летящие пули, и чавкнуло, падая в грязь. Потом справа хлопнуло, и воздух вокруг наполнился свистом и шелестом – осколки прошили лесок, чудом не зацепив никого из них. Потом рвануло слева и сзади, но Михаил, прикрывая собой Молчуна, прижимался к обомшелому стволу рухнувшего давным-давно вяза. Осколки впились в трухлявую кору и увязли в пропитанной влагой древесине.

На третий заход они вышли еще быстрее, предварительно сбросив скорость, и зависли над оврагом, всматриваясь в переплетение ветвей. Снизу Сергеев видел стрелков, выглядывающих из дверных проемов, видел их темные кевларовые шлемы с зеркальными забралами. Не униаты, не ооновцы, не россияне. Неужели охотники?

Сергеев слышал о таких рейдах, устроенных неизвестно кем, но известно зачем и за большие деньги. Ему рассказывали в Москве – Оленин до своей смерти рассказывал, но за бутылкой, с хиханьками-хаханьками. Колычев обмолвился пару раз – в виде анекдота. И в Интернете, бывало, всплывала реклама, но без прямых описаний, кто и за кем собирается охотиться – туры на Ничью Землю. А сейчас Михаил воочию видел их – новые вертолеты, таких нет ни у ООН, ни у россиян, ни у многочисленных формирований на территории Зоны совместного влияния. Современное оружие, амуниция, оборудование. Может быть, это не армейская засада. Армия расстреляла бронемашины, а эти, вовремя получив информацию от своего источника, устроились у еще теплых трупов, чтобы насладиться сравнительно безопасной охотой на мародеров.