Официальная (но секретная) позиция ЦРУ состояла в том, что принятая Олсоном доза ЛСД «спровоцировала» его самоубийство. Сотрудники управления постарались сделать так, чтобы жена получила приличную государственную пенсию — две трети его основного оклада. Рувет, который грозил рассказать все, если жене Олсона не назначат такую пенсию, написал докладную, в которой говорилось, что Олсон скончался от «секретного заболевания». Готлиб и Лэшбрук пытались выйти сухими из воды, утверждая, что дали Олсону ЛСД с согласия начальства. С одной стороны, они признавали провоцирующий эффект ЛСД в его смерти, а с другой — утверждали, что принятая им доза «практически не могла» оказать такое воздействие. Администрация ЦРУ назвала такую позицию «совершенно непоследовательной». По мнению Генерального инспектора ЦРУ, «способ проведения эксперимента свидетельствовал о небрежном к нему отношении со стороны сотрудников TSS, включая и их заявление, что это один из рисков проведения научных исследований».

При проведении расследования Генеральный инспектор Киркпатрик наложил арест на все документы Готлиба, относившиеся к проведению испытаний с ЛСД, что, как вспоминал Киркпатрик, очень опечалило Готлиба. «Как я понял из его слов, он был очень обеспокоен своим будущим», — добавил Киркпатрик с кривой улыбкой. Киркпатрик порекомендовал выразить неодобрение действиям Готлиба, шефа TSS Уиллиса Гиббонса и заместителя шефа TSS Джеймса «Траппера» Драма, которому потребовалось 20 дней после смерти Олсона, чтобы признаться в том, что Готлиб согласовал с ним проведение эксперимента. Другие руководители ЦРУ возражали против рекомендации Киркпатрика. Так, адмирал Луис Дефлорес, председатель Отдела исследований ЦРУ, послал личный меморандум Аллену Даллесу, в котором утверждал, что осуждение явится «несправедливостью» и помешает «духу инициативы и энтузиазма, столь необходимому в нашей работе».

Канцелярия директора ЦРУ продолжала работать, и Киркпатрик приступил к длительной процедуре подготовки писем на подпись Даллесу, в которых говорилось бы, что Готлиб, Гиббонс и Драм были в чем-то неправы, но ошибались «не слишком» сильно. Киркпатрик написал шесть вариантов писем по одному только Готлибу, прежде чем получился приемлемый для всех текст. Он начал с заявления, что руководство TSS принимало «крайне неверные решения».

Это звучало как чересчур сильное осуждение высокопоставленных сотрудников управления. Тогда Киркпатрик использовал выражение «очень неверные решения». Но и это прозвучало слишком сильно. Он остановился на «неверных решениях». Указанным руководителям сообщили, что они не должны рассматривать эти письма в качестве выговоров, письма не будут введены в их личные дела, что могло бы повредить их служебной карьере.

Семья Олсонов в Фредерике отделалась не так легко. Рувет рассказал им, что Олсон выпрыгнул или выпал из окна в Нью-Йорке, но не упомянул ЛСД, который, по мнению самого Рувета, повлек за собой гибель Олсона. Как дисциплинированный солдат, Рувет не смог заставить себя рассказать о засекреченном эксперименте — даже для того, чтобы смягчить горе Элис Олсон.

Она никак не могла смириться с мыслью, что ее муж добровольно ушел из жизни. «Для меня было очень важно, почти так же, как сама жизнь, чтобы дети не думали, будто отец предал их», — вспоминает она.

В течение последующих 22 лет у Элис Олсон не было иных доказательств, кроме собственного убеждения, что муж покинул ее и семью не по собственной воле. А затем, в июне 1975 г., комиссия Рокфеллера, изучавшая незаконную деятельность ЦРУ в собственной стране, сообщила о том, как человек, похожий на Фрэнка Олсона, выбросился из окна отеля в Нью-Йорке после того, как без его ведома ЦРУ дало ему принять ЛСД. Семья Олсонов прочла об этом в вашингтонской газете «Пост». Дочь Олсона Лиза Олсон Хейвард и ее муж встретились с Руветом, жившим после своей отставки в Фредерике. Во время взволнованной беседы Рувет подтвердил, что речь идет именно об Олсоне. Он сказал, что не мог раньше сообщить об этом семье, так как не имел на это разрешения. Рувет попытался отговорить их от обращения к общественности или от требования правительственной компенсации, однако Олсоны сделали и то, и другое^[51]. По национальному телевидению Элис Олсон и каждый из ее уже взрослых детей поочередно зачитали заранее заготовленное заявление, в котором говорилось следующее:

ЦРУ нанесло нашей семье много оскорблений. Во-первых, над Фрэнком Олсоном был проведен небрежный и незаконный эксперимент. Во-вторых, истинная причина его смерти скрывалась в течение 22 лет… Рассказывая нашу историю, мы хотим, чтобы к пережитой нашей семьей личной боли, а также к пережитому нами моральному и политическому произволу не отнеслись свысока. Только при этом условии смерть Фрэнка Олсона может стать составной частью памяти Америки и послужить делу политических и этических реформ, столь необходимых нашему обществу.

Далее в заявлении судьба семьи Олсонов сравнивалась с судьбами семей «третьего мира», «надежды которых на лучшую жизнь были разбиты вмешательством ЦРУ». Хотя Эрик Олсон прочел эти слова от имени всей семьи, они в большей мере отражали политические взгляды детей, чем чувства их матери, Элис Олсон. Будучи невероятно сильной женщиной, которая, казалось, примирилась с действительностью, она вернулась после гибели мужа в колледж, получила научную степень, ведя в то же время преподавательскую работу, и сохранила семью. В ее душе нет вражды к Вину Рувету — ее другу, который все эти годы скрывал столь важную для нее информацию. Он поддерживал и успокаивал ее в самое трудное время, и она глубоко ценит это. Элис Олсон защищает Рувета, говоря, что он был в трудном положении, но затем она останавливается на полуслове и говорит: «Если бы он хотя бы намеком дал понять, что причина была связана с работой… Если бы я хоть что-нибудь могла сказать детям. Я не понимаю, как [Рувет] мог так поступить. Это было жестоко по отношению к человеку, который любил его».

«У меня нет враждебности к Вину [Рувету], — говорит Элис Олсон. — Другое дело Готлиб. Он вызывает презрение». Она рассказывает, что оба, и Готлиб, и Лэшбрук, присутствовали на похоронах в Фредерике и внесли вклад в мемориальный фонд. Она знала, что они не работали в Детрике, но не понимала, откуда они и какова их роль в происшедшем. Она вспоминает, что не хотела их видеть. «Но Вин сказал, что им будет легче. Я от них ничего не хотела. Я не думала, что это необходимо, но я согласилась. Возвращаясь мысленно к этому, я считаю, что это было ужасно… Для них я была несмышленым младенцем».

Готлиб и Лэшбрук так, по-видимому, и не вернулись к работе в TSS, занимавшийся разработкой биологического оружия. В остальном, однако, мало что изменилось. Связь ЦРУ с TSS перешла к Рею Трейхлеру и Генри Бортнеру.

До 1969 г. TSS продолжал изготавливать и накапливать биологическое оружие для ЦРУ, прекратив эту деятельность только после того, как президент Ричард Никсон выступил против применения этого оружия.

И, возможно, кто-то заменил Фрэнка Олсона.

Глава 6

Без ведома потерпевших — конспиративные квартиры

Смерть Фрэнка Олсона могла нанести чувствительный удар по проводимой ЦРУ программе испытаний ЛСД, однако, как и карьере Сида Готлиба, так и этой программе почти не был причинен ущерб. Руководство ЦРУ призвало приостановить все эксперименты на время проведения расследования случая с Олсоном и пересмотрело общую политику. На два испытательных полигона (Манила и Ацуги, Япония), имеющих запас наркотиков, телеграфом был направлен запрет на их использование. У Сида Готлиба даже отобрали его личный запас и положили в сейф начальника, причем код сейфа не был известен никому, кроме самого босса. Однако в конечном итоге Аллен Даллес согласился с мнением Ричарда Хелмса о том, что единственный реалистический способ испытания наркотиков состоит в их приеме ничего не подозревающими людьми.