Кузнецов подвинул к себе лежавший перед ним на столе блокнот, посмотрел на сделанную в нем запись.

– Часть дисков и кассет, как вы знаете, привозят моряки загранплавания. Проверить всё ни пограничники, ни таможня не в состоянии. В машинном отделении они захотят, так маму с папой провезут. Часть дисков приходит от родственников из-за границы…

Он оторвал глаза от блокнота и криво усмехнулся.

– Есть у нас такие тоже, не будем говорить кто. Много дисков попадает к нам через иностранных студентов из стран народной демократии, с которыми мы должны вести себя осторожно…

Он снова криво усмехнулся. Враги теснили его со всех сторон, но он отвечал им презрением.

– Мы собрали вас, как людей, держащих, как говорится, руку на пульсе молодежной жизни. Мы хотели бы выслушать ваше мнение и поделиться своими планами. Собственно, план у нас один. Практически все диски, которые попадают в наш город, рано или поздно оказываются на черном рынке. Или как его называют – сходке. Эта сходка совершенно открыто собирается в парке Шевченко. И вот этим мы намерены заняться, потому что, как говорится, все пути идут в эту точку. Если кто-то хочет высказываться, пожалуйста.

Первым слово взял Гончаров:

– У нас, как вы знаете, Николай Иванович, работают очень грамотные ребята. Они редактируют колоссальный объем записей, читают практически все публикации в центральной прессе по этому вопросу. Читают даже западную прессу. Короче, держат, так сказать, руку на пульсе. Вот один из наших редакторов – Олег Онуфриев. – Он кивнул на Олежека. – Он, я хотел сказать, они составили список дисков идеологически вредного содержания. Их немного на общем фоне популярной музыки, но они есть, и, как говорится, это тот случай, когда ложка дегтя может испортить бочку меда. Поэтому мы видим свою задачу в том, чтобы этот деготь отфильтровать и оставить нашей молодежи идеологически проверенные и эстетически добротные произведения. – Гончаров бросил взгляд на Драгомощенко и продолжил: – Наша редакторская группа выявила, что идеологически вредный материал главным образом скрывается в жанре так называемого хеви-металла. Практически каждая песня содержит призыв к насилию, поклонению всякой нечисти, разбою, свержению устоев.

– Свержению каких устоев? – ожил Драгомощенко.

– Общественных, Сережа, – как о само собой разумеющемся сказал Гончаров.

– Так это же устои капитализма, – пожал плечами тот. – Почему мы должны за это переживать? Мы должны радоваться тому, что металлисты хотят их свергать. Они там типа революционеров. Нехай свергают!

Олежек, до сих пор стрелявший своими пуговицами то в Кузнецова, то в Гончарова, то в Драгомощенко, срывающимся голосом заговорил:

– А как насчет насилия? Как насчет похабщины, секса? Есть революция, и есть сексуальная революция, которая ведет к полной вседозволенности. А как насчет группы Manowar, где герой одной композиции просто призывает к питью человеческой крови?! Как насчет разрывания куриц и питья крови на сцене Алесом Купером?

Ответом на эту сдобренную куриной кровью речь было молчание.

Нарушил тишину бородатый парень. Когда он заговорил, все посмотрели на него с удивлением. Мне сначала показалось, что он просто валяет дурака, вставляя куда ни попадя английский звук th.

– Я вхосу в сисло органисасоров сискосек в консервасории. Мы исусяли некосорые сексы популярных песен, и, как нам касеся, не все сексы мосно осэнивать осноснасьно. Вы, например, я снаю, крусисе на своих сискосеках песню «Роксана» брисанской рок-группы «Полис».

– Эта песня была хитом номер один во всех музыкальных журналах мира, – со знанием дела подтвердил Олежек.

– Конесно, – согласно кивнул парень с бородой, – Но как вы снаесе из секса, герой песни приснаеся в любви просисуске. Роксана, косорой посвясена песня – просисуска. Как бысь в эсом слусяе? Эсо се са самая всесосволеннось.

В этом кабинете слово «проститутка», пусть даже в сильно искаженном виде, прозвучало ошеломляюще грязно.

– Не все понимают текст! – От охватившего его напряжения голова у Олежека мелко тряслась.

– Если не все понимаюс секс, со какой смысл в осборе вредных сисков? Или посему из всех вредных мы должны усраивась гонения солько на месалл? Я не являюсь поклонником эсого санра, поймисе меня правильно, но полусяеся, со вы высленяесе идеологисески вредную музыку по санрам. Саким обрасом вы сразу делигисимисируесе всех, кто слусаес месалл.

На слове «делигимисируесе» Драгомощенко закрыл ладонями лицо и затрясся от беззвучного смеха.

– Нет, это не так! – подпрыгнул Олежек, которому было не до шуток. – Песню Криса де Бурга «Луна и водка» мы внесли в список запрещенных, хотя это чистая попсня!

– А осальные крусисе?

Чтобы не расхохотаться, я вцепился в ручку и записал в своем блокноте «kruthithe».

– Остальные крутим, потому что его «Женщина в красном» – всемирный хит.

– Как товарищ правильно вам указал, хотя не назвал это своим именем, в вашей работе нет принципа, – сказал Драгомощенко, отнимая ладони от лица, которое оказалось совершенно багровым и мокрым. – Вы творчество этого Де Бурга поделили на хорошее и на антисоветское. С этой стороны его можно слушать, а с этой нельзя. А антисоветчик он со всех сторон антисоветчик. А я… то есть мы на наших дискотеках крутим песни советских исполнителей или групп стран народной демократии. Потому что те же «Локомотив ГТ» или «Омега» ничем не хуже того же «Дипапл» или «Пинк Флойда». Но главное место мы отдаем в наших программах таким исполнителям, как «Машина времени», «Аллегро», Алла Пугачева. И если это металл, то это наша «Ария», даже наш «Черный кофе». Это наша музыка, это наши артисты, и, как мы уже давно выяснили, людям нравится свое. То, что они понимают. А главная задача устроителя дискотеки – создать настроение на площадке, подготовить какие-то конкурсы, викторины, шутки, и тогда западная музыка отступает. А так, чтобы одну песню можно, а вторую – нельзя, это не принципиально. Если этот Де Бург – антисоветчик, то его вообще надо гнать метлой от нашей молодежи.

– Сережа, я уже говорил об этом миллион раз. Мы живем в такое время, когда ты не можешь ограничить программу только «Машиной времени» и Аллой Пугачевой. – Гончаров подался к сидевшему напротив него Драгомощенко. – У людей разные вкусы. Одни любят синий цвет, а другие – зеленый. Твои организаторские таланты тут ни при чем. Да, мне нравится Алла Пугачева. Это – талантливейшая певица, хотя не все относятся к ней одинаково, и, видимо, имеют для этого определенные основания. Но при всем уважении к ней я не могу слушать ее двадцать четыре часа в сутки. И ты не заставишь слушать ее пятнадцатилетнего пацана, которого еще и не пропустят на твою дискотеку просто потому, что он несовершеннолетний! И потом, посмотри «Утреннюю почту», посмотри трансляции из Сан-Ремо. Идет отфильтровка лучшего! А не тотальный отказ от всего западного!

Кузнецов, явно не знающий названий групп и исполнителей, чувствовал себя неуютно среди участников начатого им разговора. Мой взгляд в этот момент встретился с его, и он, приподняв руку над столом, спросил:

– Что скажет пресса?

В последнюю секунду он перевел взгляд с меня на Лену, предоставляя слово сотруднику старшей по рангу газеты.

– Я не знаю, – начала Лена, поправляя очки. – Действительно, этих музыкантов показывают по телевизору. Из чего следует, что они проходят определенную редактуру. Важно выработать принцип. Мы либо редактируем по исполнителям, либо по репертуару. Я хочу напомнить Сергею, что в отношении крупных западных писателей у нас применяется именно этот подход. Одни их романы переводят, другие – нет.

Пока Лена говорила, Гончаров усиленно кивал головой, демонстрируя свое полное согласие с докладчиком, и, как только Лена окончила, подхватил:

– Это единственно правильный подход! Строжайшая редактура, Николай Иванович. И мы эту редактуру можем обеспечить.

– Что ты скажешь? – Кузнецов кивнул мне.