Беспрепятственно миновав скучавшего за столиком сборщика входной пошлины, скользнувшего равнодушным взглядом по сумрачному лицу направляющегося из города по каким-то своим делам чужестранца (свои-то все ему были отлично знакомы!), и двух среднего возраста стражей, увлечённых игрой в кости и не обращавших на редких прохожих ровно никакого внимания, Минний оказался за городской чертой. Пологий, изогнутый в северном направлении склон широкой и глубокой балки, протянувшейся вдоль всей южной стены, был весь утыкан по обе стороны ворот каменными надгробьями и изрыт узкими запечатанными входами в родовые склепы богачей.

  По другую сторону балки, служившей херсонеситам природным рвом перед городской стеной, возвышалась продолговатая Девичья гора с очень крутыми северным и восточным склонами. В самом высоком её месте, над обрывающимся в сторону бухты восточным склоном, за серой каменной оградой утонул в зелени священной рощи белый, увенчанный ярко-оранжевой шапкой крыши храм Артемиды Охотницы, от которого гора и получила своё название.

  Вымощенная жёлто-серым известняком дорога убегала по дну балки от тёмного зева ворот вгору и пропадала из виду на гребне узкой, подступающей к городу с запада перемычки между двумя балками: длинной - Южной, и короткой - Западной. Но Минний почти сразу за воротами свернул с дороги налево и неспешно побрёл между надгробий, читая выбитые на них знакомые и незнакомые имена, в тайной надежде наткнуться на камень с именами своих родителей. Так и не найдя родную могилу, он обогнул стоящую на берегу Восточной бухты небольшую цитадель, прикрывавшую со стороны балки подступы к херсонесскому порту, и оказался в Керамике - состоящем из примерно трёх десятков просторных усадеб посёлке гончаров, чьё огнеопасное производство вынуждало их селиться вне городских стен. Вот и теперь из десятков гончарных печей, скрывавшихся за высокими стенами усадеб, тянулись в небо и уплывали за бухту лёгкие бело-сизые дымные клубы.

  Без труда разыскав в лабиринте улиц окружённое высоким каменным забором подворье гончара Евклида, отца своего товарища по эфебии Дельфа, Минний не без внутреннего волнения вошёл в гостеприимно распахнутую с раннего утра до позднего вечера в ожидании клиентов калитку. С тех пор, как Минний захаживал сюда в последний раз, здесь, кажется, ничего не изменилось: всё также дымилась посреди просторного, мощёного битой керамикой двора широкая гончарная печь, слева на невысоком деревянном помосте обсыхал на солнце кверху дном десяток горшков и амфор, дожидаясь своей очереди отправиться в печь, справа в дальнем углу темнела вместительная прямоугольная цистерна с водой. Под окружавшими двор с трёх сторон широкими навесами (с четвёртой - справа от входной калитки - шёл длинный фасад жилого дома) сложены были запасы дров, глины, песка, готовые изделия. Слева в углу стояла открытая высокобортная телега с двумя привязанными к ней невысокими рыжими мулами, с жадным хрустом жевавшими наложенное в телегу сено. На телеге, под нею и под ногами у мулов копошились в сене и навозе пёстрые куры и оперившиеся к осени цыплята. В луже около цистерны наслаждались жизнью несколько свиней и поросят. Но ни детей, ни Поликасты Минний нигде не заметил.

  Услышав глухой лай сторожившей двор старой облезлой пегой собаки, щуплый старик в тёмной от пота коричневой тунике, с блестящей розовой лысиной на широком сплюснутом черепе и красным, обожжённым у печи, как его горшки, лицом, громко помыкавший у печи молодым недотёпой-работником, оглянулся на вошедшего во двор незнакомца и, тотчас угадав в нём по сколотому золотой фибулой плащу и серебряной сове на посохе богача, засеменил к нему навстречу, вытирая на ходу потное лицо и руки подхваченной с деревянного помоста тряпицей.

  Изобразив на лице самую приязненную улыбку, хозяин усадьбы с достоинством поклонился важному гостю:

  - Хайре, господин! Ты, должно быть, к моему сыну Дельфу за терракотой?

  - Радуйся, дядюшка Евклид. Да, я к Дельфу, - Минний невольно улыбнулся, увидев, как опешил старик, услышав из уст чужестранца своё имя. - А ты не узнаёшь меня? - спросил он, снимая бросавшую тень на лицо широкополую шляпу.

  Старик вгляделся внимательнее в обожжённое южным солнцем, обветренное солёными морскими ветрами лицо гостя и, недоумевая, снизал плечами.

  - Я - Минний, сын ритора Гераклия. Вернулся сегодня на родину.

  Выгоревшие рыжие брови старого гончара удивлённо поползли на собранный складками широкий лоб.

  - Так что - дома Дельф?

  - Дома, дома... Где ж ему быть? - старик махнул рукой в сторону печи. - Он в мастерской, лепит амфоры. У нас сейчас самая горячая пора: скоро в клерах начнут собирать виноград - всем нужна тара.

  Обогнув вместе с хозяином подворья пышущую жаром печь, Минний увидел в тени под дальним от входа красным черепичным навесом сгорбившуюся над гончарным кругом широкую спину своего давнишнего приятеля. Проводив нежданного гостя, Евклид вернулся к печи, и скоро оттуда опять зазвучали на весь двор его зычные команды в адрес раздражавшего его своей непонятливостью и нерасторопностью помощника.

  Остановившись перед навесом, Минний с минуту наблюдал, как Дельф, медленно вращая босой ногой гончарный круг, сосредоточенно возводит из мокрой глины узкую горловину изящной амфоры, время от времени о чём-то тяжко вздыхая.

  - Привет, Толстяк! - негромко окликнул его Минний, и увидел, как дрогнули под прилипшей к телу грубой туникой лопатки на спине Дельфа.

  Медленно оглянувшись, Дельф уставился перепуганными светло-карими глазами в лицо назвавшего его полузабытой детской кличкой немолодого, меченного ранней сединой гостя, и, забыв о гончарном круге, с полминуты глядел на него с открытым ртом и всё более округлявшимися глазами, боясь поверить возникшей у него безумной догадке. Молчал и Минний, разглядывая мало изменившееся за минувшие десять лет круглое, без единой морщинки, всё ещё по-детски щекастое лицо своего приятеля. Только залысины на висках его широкого отцовского лба стали заметно больше, да опушившие широкие скулы, круглый подбородок и верхнюю губу светло-рыжие курчавые волосы - жёстче и гуще.

  Наконец Дельф прикрыл свой небольшой, полный мелких желтоватых зубов рот и робким полушёпотом спросил:

  - Минний?.. Это ты... или не ты?

  - Не пугайся, Дельф. Перед тобой и вправду твой старый друг Минний из плоти и крови, а вовсе не его бесплотная тень, сбежавшая из царства Аида.

  - Великие боги!.. Ты всё-таки вернулся! - тонкий голос Дельфа предательски дрогнул. Рот его перекосился в растерянной улыбке, а глаза помимо воли затуманились слезами. Он поспешно отвернулся опять к гончарному кругу. - Прости, не могу тебя сейчас обнять - все руки в глине. Я должен закончить этот горшок, иначе вся работа насмарку.

  - Ничего, я подожду.

  - Я уже скоро! Осталось только горло вывести да прилепить ручки, - поспешно заверил Дельф, обрадовавшись, что Минний как будто на него не в обиде. - Проходи, садись где-нибудь. Хотя, тут у меня, конечно, грязновато! Боюсь, как бы ты не запачкал свой дорогой гиматий.

  - Пустяки! - Минний вошёл под навес и уселся сбоку от Дельфа на высокий круглый табурет. Поставив посох между ног, навесив сверху петас и обхватив его обеими руками, стал глядеть, как ловко под толстыми пальцами Дельфа обретает законченную форму горло амфоры.

  - Ты, я вижу, сумел разбогатеть в чужих краях? - предположил Дельф, скосив взгляд на золотого дельфина, дружелюбно лыбящегося с правого плеча гостя; у него всё ещё не укладывалось в голове, что этот солидный седовласый мужчина - в самом деле тот самый Минний - товарищ его юности. Минний в ответ лишь неопределённо пожал плечами.

   - А мы уж не чаяли тебя увидеть, - признался с простодушной улыбкой Дельф. - Представляю, как обрадуется Поликаста!

  - Говорят, вы поженились?

  - Да, уже скоро шесть лет как Поли моя жена, - с гордостью признался Дельф. - Мы ведь думали, что ты погиб.