- Благодарю, царевна. Буду беречь твой подарок пуще глаза, - пообещал смущённый её насмешливым взглядом и завлекательной улыбкой Савмак, принимая из нежных рук царевны остро отточенный кинжал.

  - Всего лишь - "благодарю"? Просто - "царевна"? До сих пор все называли меня прекрасной царевной. Или я уже стала недостаточно хороша?! - притворно возмутилась Сенамотис, вогнав бедного юношу в густую краску.

  - Прости мне мою глупость, прекрасная царевна, - попытался он исправить свою оплошность.

  - Ну, так и быть - на первый раз прощаю, - смилостивилась царевна. - А за подарок благодари меня поцелуями в обе щеки.

  - Ах, какие у нас мягкие, какие нежные губки! - восхитилась Сенамотис, когда Савмак, по-прежнему сжимая стилет в правой руке, неловко исполнил её приказ. - Многие девушки не отказались бы от этаких губок! Ха-ха-ха-ха!

  Тем временем Тинкас уложил тушу волка на высокий круп Ворона и привязал его двумя тесёмками за ноги к подпруге, после чего шагнул к совсем уж растерявшемуся от шутливых заигрываний Сенамотис Савмаку. Хлопнув его легонько жёсткими ладонями по плечам, он подтолкнул юношу к коню:

  - Ну, давай, братишка, - на коня! Отсюда до твоей Таваны путь не близкий.

  Савмак поспешно сунул кинжал царевны в пристёгнутые к левой голени ножны и птицей взлетел на спину жеребца.

  - Так смотри же, не забудь про своё обещание! - напомнила на прощанье царевна. - Я жду от тебя ответный подарок. - Она провела ладонью по пушистой шерсти волчьего зада, свисающего слева с савмакова коня. - Я хочу, чтоб ты сам привёз его мне. Обещаешь?

  - Обещаю.

  - Вот и славно! Ну, езжай, - отпустила его наконец Сенамотис. - И не забудь передать от меня привет Ториксаку!

  Выехав из царского стана, Савмак бросил короткий прощальный взгляд на бело-золотой царский шатёр на вершине холма и, попустив повод, тронул пятками охотно рванувшегося с места жеребца, погнав его весёлым галопом вдоль левого берега Пасиака к едва видневшимся на дальних кручах зубчатым силуэтам Палакия и Царского города.

   8

  Отгорел и медленно погас над беззвучной степью малиновый закат. Ночь накинула на хрустальный небосвод своё чёрное, усыпанное алмазами, покрывало. Вот и ещё на один день Скилур и Аттала стали ближе к концу земного пути и уходу в прозрачные небесные дали...

  Несмотря на откинутую западную боковину, через которую царь и царица любовались закатом, в шатре было душно: ни малейшее дуновение ветерка не долетало сюда на горку из уснувшей степи. Палак, Сенамотис и Опия давно отправились почивать в свои шатры и кибитки. Только несколько молодых слуг царя и пара старых служанок царицы чутко дремали за пологом в передней части шатра, да двое стражей, как всегда, бесшумно прохаживались снаружи.

  Скилуру не спалось. Свинцовая тяжесть навалилась на грудь, стесняя дыхание. Рядом с ним сидела без сна верная Аттала, не сводя любящих глаз с родного лица. Царю захотелось спуститься к реке, услышать мягкий плеск ласкающей берег волны, вдохнуть густого, наполненного речной свежестью воздуха.

  Аттала хотела кликнуть слуг, чтоб отнесли царя к реке на медвежьей шкуре, но Скилур остановил её взмахом руки:

  - Я устал лежать. Хочу размять ноги. Думаю, у меня ещё хватит сил на сотню шагов до реки.

  Аттала молча помогла мужу подняться и, слегка приобняв за талию, вывела его через открытую боковину из шатра. Мигом пробудившиеся слуги, служанки и недреманные стражи тотчас предстали перед ними в ожидании приказаний. Пояснив, что хочет пройтись с царицей к реке, Скилур взял у одного из телохранителей копьё, чтобы опираться на него при ходьбе, и велел никому не сообщать об их отлучке.

  - Десятник Тинкас нас убьёт, если мы ему не скажем! - взмолились воины.

  - Ну хорошо, известите Тинкаса, - дозволил Скилур, - но скажите ему, чтоб не поднимал лишнего шума - пусть люди спят.

  Лишившийся копья страж бросился к шатру бунчужного десятника, а второй стал помогать царю спускаться по крутой тропинке, поддерживая его под левый локоть. Следом спускалась царица Аттала, за нею слуги несли медвежью шкуру, а служанки - тонкое шерстяное покрывало и подушки.

  Едва они спустились с холма, как на пути царя возникла приземистая, широкоплечая фигура Тинкаса, который, похоже, не снимал доспех ни днём, ни ночью. Узнав о желании царя и царицы пройтись к реке, десятник вызвался сам их сопровождать и охранять, иначе завтра царевич Палак ему голову оторвёт.

  - Ну ладно, пошли... Огонь не бери - так дойдём.

  Следуя по пятам за Тинкасом, через пять минут они оказались на берегу Пасиака. На поверхности воды, казавшейся неподвижной, как в чёрном зеркале отражалось усыпанное яркими звёздами безлунное небо, образуя искристую полосу шагов в двадцать шириной между тёмными, низкими, заросшими осокой и верболозом берегами. Тут и впрямь веяло речной свежестью и прохладой и легче дышалось.

  Слуги проворно расстелили медвежью шкуру на пригорке, где указала царица, но царь спустился к самой воде и, спугнув пару лягушек, присел на поросший мягкой травою бережок. Крепко обхватив ладонями воткнутое между ступней тыльной стороной в песок копьё, Скилур замер, неотрывно глядя на покрытую звёздным узором воду. Проследив, как слуги расстелили царскую постель, Аттала беззвучно присела возле застывшего в глубокой задумчивости с полуприкрытыми веждами мужа.

  - А помнишь, Аттала, нашу реку? - чуть слышно спросил он через несколько минут. И не дожидаясь ответа, добавил:

  - Оказаться бы сейчас снова на нашем острове... Сколько годов с той поры пролетело, а помнится, как вчера...

  Шесть десятков лет назад, когда Скилур был подростком, отец его, скифский царь Агар, начал войну с херсонесскими греками за плодородную приморскую Равнину. Агар был сыном Скила - одного из немногих в роду скифских царей - потомков Колаксая, кому удалось уцелеть после вторжения на скифские земли с востока бесчисленных сарматских племён. Отступив с большей частью скифских племён в Таврику (меньшая их часть бежала аж за Донай), Скил убедил их перегородить узкую горловину Тафра широким, глубоким рвом и высоким валом. Отбившись за этим неприступным укреплением от сарматов, скифы избрали молодого царевича Скила, отличившегося в этот трудный час не только воинской доблестью, но и державным умом, своим владыкой. Так на отдалённых окраинах погибшей Великой Скифии возникли сразу два малых Скифских царства: одно на Таврийском полуострове, другое - в болотистой дельте семиустого Доная.

  Полуостров тавров, северная степная часть которого и прежде принадлежала скифам, хоть и назван был греками Большим Херсонесом, был всё же слишком мал и тесен для укрывшихся там двадцати с лишним скифских племён, пусть и изрядно поредевших в кровавых битвах с сарматами. В здешних маловодных, засушливых степях между рекой Пасиак и Гнилыми озёрами могли вести привычную кочевую жизнь лишь немногие роды племенной знати. Простой же народ, чтобы прокормиться, вынужден был осесть в долинах многочисленных рек, речушек и ручьёв, орошавших северные и западные предгорья лесистого Таврского хребта.

  Став царём, Скил заключил с сарматами мир, уступив победителям до лучших времён бескрайние степи к северу от Тафра. Вместо утраченной после гибели Атея золотой секиры Колаксая Скил сделал символом царской власти усеянную короткими шипами золотую булаву, тогда как знаком власти племенных вождей остались, как и прежде, небольшие двулезвийные секиры.

  Восемь скифских племён вскоре ушли из тесной Таврики в низовья Донапра и осели на его низинных берегах, признав себя данниками кочевавших между Доном и Донапром роксолан. Оставшиеся на полуострове четырнадцать племён (не считая давным-давно подпавших под власть боспорских царей скифов-сатавков), по примеру осевших на побережье греков, постепенно построили на доставшихся им по жребию землях глинобитные селения и каменные крепости - племенные центры - и, наряду с разведением мелкого скота и птицы, занялись земледелием. Каждая семья получила, опять же по жребию, земельный надел, на котором научилась выращивать хлебные злаки, как для собственного пропитания, так и на продажу грекам. И только скифская знать, хоть и обзавелась каменными домами в племенных городках, продолжала по привычке заниматься отгонным скотоводством, выпасая в нераспаханных маловодных степях отары овец, табуны коней, стада коров, а зерно получая от оседлых сородичей в виде оброков и податей.