- Ну как нога? - спросил он, обменявшись вместе с Педанием крепкими рукопожатиями с подошедшими декеархами.

  - В порядке, - ответил серьёзным тоном Ламах. - Зажила, только стала немного короче. Ну да ерунда - пришью ещё одну подошву, и будет незаметно.

  - Ну и ладушки! Рад за тебя, дружище! - продолжая улыбаться, Ктист дружески похлопал Ламаха по плечу. - Так значит, сегодня на службу?

  - Да. Надоело уже валяться без дела в казарме.

  - Ну вот и молодец!

  Хоть Ламах и его пентаконтарх, как ветераны сотни, истоптавшие вместе не один десяток башмаков, по-прежнему были на дружеской ноге, Ламах чувствовал, что за дружеской улыбкой и словами Ктиста нет былой искренности. Заметив, как и все в сотне, что после памятной поездки с послами к мёртвому Скилуру, юный Делиад почему-то стал явно выделять Ламаха среди бойцов своей сотни, Ктист так и не смог подавить возникшее в глубине души чувство зависти и досады. И ладно бы Делиад был обычный гекатонтарх. Так нет! Сын феодосийского номарха! Внук богача Хрисалиска!! Племянник царевича Левкона и прекрасной царевны Гереи!!! И как это Ламаху удалось влезть к нему в доверие?

  Выйдя через двадцать минут из трапезной, Ламах увидел во дворе рядом с Педанием и Ктистом (те позавтракали дома) Делиада. Поздравив Ламаха с выздоровлением, он разрешил ему задержаться для исправления скифика и увёл построившуюся в колонну по три полусотню Ктиста в Новый дворец. Воины второй полусотни, которым предстояло охранять дворец басилевса ночью, в связи с чем они были в этот день свободны от занятий, отправились отдыхать в казарму. Вместе с ними поднялся в принадлежащие им комнаты и Ламах.

  Стянув левый скифик, он отдал его и заготовки подошв воину, лучше других в сотне владевшему навыками сапожника. Через полчаса воин вернул Ламаху его скифик с надёжно прилаженной тройной подошвой. Натянув его, Ламах прошёлся по комнате. Хромоты как не бывало!

  Вознаградив сапожного мастера дружеским рукопожатием и оболом, Ламах надел шлем, накинул поверх начищенного до зеркального блеска доспеха гиматий, застегнув его на левом плече круглой бронзовой фибулой с головой Афины в трехгребенчатом шлеме, взял прислонённый к стенке щит и копьё и уверенно зашагал через анфиладу смежных комнат к ближайшей лестнице.

  Поднимаясь от конюшни к царской цитадели, он вспомнил состоявшийся на этих ступенях три месяца назад короткий разговор с Делиадом, имевший столь неожиданные последствия. Перепадёт ли ему хоть что-то из похищенных у Скилура сокровищ? Если и перепадёт, то ещё не скоро. Впрочем, завязавшиеся приятельские отношения с Делиадом могут оказаться для него дороже золота.

  Взойдя на гору, Ламах увидел четырёх рабов, несших навстречу вдоль ограды храма Афины покрытые позолотой изящные носилки юной царевны Элевсины. Поскольку идти от Старого дворца было всего ничего, рабы несли носилки низко над землёй на опущенных руках. Остановившись у поворота к цитадели, Ламах пропустил мило улыбнувшуюся ему из-за чуть приоткрытой парчовой занавески царевну вперёд, обменявшись приветствиями с шествовавшим сзади левконовым надсмотрщиком Хоретом.

  Миновав незамедлительно открывшиеся ворота и длинную входную арку, рабы опустили носилки посредине небольшого Нижнего дворика, в двух шагах от встречавших царевну у входа во дворец дворцового епископа Нимфодора и гекатонтарха Делиада. Шагнув к носилкам, юноша отодвинул завесу и, лучась приветной улыбкой, помог выбраться наружу сперва сидевшей с правой стороны коричневой рабыне, а затем сестрице Элевсине, не отказав себе в удовольствии прижать её к своему серебряному нагруднику и поцеловать по-родственному в улыбающиеся из глубины подбитого горностаем капюшона розовые губки.

  Сияя ласковой улыбкой, Нимфодор с поклоном пригласил царевну проследовать в покои царевича. Обхватив одной рукой за талию Элевсину, а другой её рабыню, Делиад повлёк их вслед за величаво-медленно шествовавшим впереди дворецким на лестницу, не упустив случая незаметно огладить ладонью поверх хитона стройное бедро и упругую ягодицу молчаливой рабыни.

  Обычно Элевсина ходила в Новый дворец пешком, но сегодня из-за покрывшего ночью землю снега и морозной, ветреной погоды Герея настояла, чтобы дочь отправилась туда в носилках. Оставив пустые носилки в углу двора, рабы во главе с Хоретом вернулись в Старый дворец: домой царевну по окончания занятий принесут рабы басилевса.

  Проводив всё подмечающим взглядом Делиада и обеих девушек, Ламах толкнул скреплённую тремя медными полосами красную дубовую дверь и вошёл в расположенную напротив лестничной башни караулку. Это была довольно большая, тянущаяся вглубь от входной двери прямоугольная комната, освещённая четырьмя висящими на вбитых в серые оштукатуренные стены крюках медными лампадами. Вдоль длинных стен тянулись на высоте колена сплошные деревянные настилы, с прикрытыми рогожами тюфяками, на которых могло вместиться впритык друг к другу до полусотни воинов. В центре комнаты, между помостами, стояла большая железная жаровня, наполнявшая караулку теплом и чадом. Посредине дальней стены темнела дверь в комнату начальника караула.

  Увидя, что его десяток сейчас отдыхает (караулившие у входных ворот, на стенах цитадели и у входа в царские покои стражи сменялись в связи с холодами через каждые два часа, отмеряемые стоявшей в караулке клепсидрой), Ламах прислонил к стене щит и копьё и, отказавшись присоединиться к метавшим кости игрокам, сняв шлем, растянулся на свободном тюфяке рядом с Ктистом.

  Минут через пять в караулку зашёл Делиад. Глянув на притихших при его появлении воинов, потом на стоящую на высоком, грубо сколоченном столе в ближнем правом углу, рядом деревянной бадьёй с водой, клепсидру (воды в её верхней чаше оставалось чуть больше половины), он направился в свою комнату, позвав с собой Ктиста и Ламаха.

  По сравнению с общей комнатой, комнатка начальника караула представляла собой небольшой чулан без единого окна. У боковых стен, на расстоянии двух вытянутых рук, стояли два деревянных топчана с мягкими тюфяками, подушками и полотняными простынями. У противоположной от входа стены (являвшейся частью полукруглой северной подошвы цитадели), закруглённой и скошенной под небольшим углом внутрь комнаты, стоял квадратный столик, сплошь изрезанный зарубками, царапинами, надписями и рисунками, оставленными "для потомков" поколениями томившихся здесь от скуки и безделья караульных командиров. На вбитом под низким потолком в наклонную стену крюке висела освещавшая комнату двухфитильная медная лампада. Пол здесь, как и во всех помещениях нижнего этажа, был каменный, представляя собой выровненное камнетёсами скальное ложе, на котором была воздвигнута цитадель.

  - Вот же сучка чёрная! Не хочет отдаться ни в какую! - плюхнувшись задом на левый лежак, пожаловался Делиад, скрывая за возникшей на губах ухмылкой досаду на в очередной раз посмевшую отказать ему любимицу Элевсины. Он ведь не привык получать отказы, тем более - от рабынь.

  - Скорее, пугливая необъезженная гнедая кобылка, - ответил с улыбкой Ламах, тотчас догадавшийся о ком речь.

  - Ну, ничего! Рано или поздно я её объезжу. Хочет она того или не хочет. Вставлю так, что мало не покажется!.. Садитесь, - указал Делиад на топчан напротив.

  - А почему бы тебе не выпросить её на часок-другой у царевны? - присев на край лежака слева от Ктиста, предложил Ламах. - Думаю, царевна не откажет двоюродному брату в такой мелочи.

  - Ох, не знаю! Они неразлучны как сёстры и, мне кажется, в роли старшей как раз нубийка. Элевсина непременно спросит её согласия и не пойдёт против её желания. В этом-то и беда! - вздохнул огорчённо Делиад. - Ладно, давайте пока потарахтим.

  Ктист, потянувшись, мигом передвинул столик от стены в проход между лежаками, затем извлёк из висевшей на поясе кожаной сумки и положил в центре столешницы короткий бычий рог и два кубика, вырезанных из лошадиного копыта (на сленге игроков они назывались "бочонками"), приглашая Делиада, как старшего по званию, начать игру. Чаще всего кубики помечались небольшими углублениями - от одного до шести на каждой грани. Иногда - первыми шестью буквами. У Ктиста грани были помечены линиями: одну грань линия пересекала по диагонали, на другой две линии пересекались крестом, на третьей был вырезан треугольник или "дельта", на четвёртой - "снежинка" из четырёх перекрещивающихся в центре линий, на пятой - пятиконечная "морская звезда", и наконец, на шестой - "решётка" из трёх вертикальных и трёх горизонтальных линий. Играли чаще всего двумя, иногда одним или тремя кубиками. Несчастливый бросок, при котором выпадали единицы, на игровом сленге назывался "собака", а победный бросок, когда выпадали шестёрки, звался "афродита", но многие, и в первую очередь воины, предпочитали именовать его "ника".