Он спокойно пребывал глубоко внутри.

Но тишина была нарушена метнувшимся к нему созданием. Оно неслось так быстро и так странно на своих копытах, что невозможно было разобрать, кто это, пока ладонь не проскользнула в его руку, и он не понял, что это Девочка-Сиротка. В другой руке она держала чёрную влажную веточку, и, когда он опустил взгляд, то увидел, что у неё в зубах застряли кусочки коры.

— А тебе можно это есть? — поинтересовался он. — Где Ронан?

Она с любовью прижалась щекой к тыльной стороне его ладони.

— Savende e’lintes i firen...

— Английский или латынь, — попросил он.

— Сюда! — Но вместо того, чтобы повести его в указанном направлении, она выпустила его руку и заскакала вокруг него, размахивая руками, как птица. Он продолжал шагать, она продолжала кружить, и вверху, над ними, появилась летящая птица. Чейнсо заметила движение Девочки-Сиротки и закаркала, описала круг и полетела обратно к верхним полям. Вот, где Адам нашёл Ронана, чёрное пятно на омываемом туманом поле. Он наблюдал за чем-то ещё, но Чейнсо предупредила, и он развернулся. Держа руки в карманах своей чёрной куртки, он наблюдал за приближением Адама.

— Пэрриш, — произнёс Ронан. Он взглянул на Адама. Он явно ничего не принимал на веру.

Адам ответил:

— Линч.

Девочка-Сиротка промчалась между ними и ткнула в Ронана концом своей веточки.

— Ты, маленькая засранка, — сказал ей Ронан.

— А ей можно это есть?

— Не знаю. Я даже не знаю, есть ли у неё внутренние органы.

Адам рассмеялся в ответ на нелепость ситуации.

— Ты ел? — спросил Ронан.

— Что-нибудь, кроме веток? Ага. Я пропустил качалку.

— Я сейчас разрыдаюсь. Хочешь потаскать сена? Поможет возмужать. Эй. Ты снова в меня ткнула этой штукой... — Это было уже сказано Девочке-Сиротке.

Пока они дрались в траве, Адам закрыл глаза и запрокинул голову. Он мог запросто предсказать такое ближайшее будущее. Тихий и холодный ветерок на его горле мог бы унести его прочь, но сырость промокших ботинок и запах живых существ оставит его здесь. Внутри и снаружи. Адам не мог сказать, позволил ли он себе боготворить это место или Ронана, и он не знал, была ли тут разница.

Когда он открыл глаза, то увидел, что Ронан смотрел на него, как он смотрел на него на протяжении нескольких месяцев. Адам взглянул на него, как должен был бы глядеть на протяжении нескольких месяцев.

— Мне нужно погрезить, — сказал Ронан.

Адам взял за руку Девочку-Сиротку.

— Нам нужно погрезить, — поправил он Ронана.

Глава 43

В двадцати пяти минутах езды оттуда Гэнси бодрствовал, и у него были неприятности.

Он ещё не понимал, что у него были неприятности, а, зная семью Гэнси, он мог бы никогда этого не понять. Однако он смог это почувствовать наверняка, как ощутил сеть истории Глендовера, нависшую над ним. Раздражение в семье Гэнси напоминало приятный запах ванили. Который расходовали крайне экономно, редко сам по себе, и в целом идентифицировать его можно было только задним числом. Попрактиковавшись со временем, можно было научиться определять его привкус, но зачем? Тебе не кажется, что в этой булочке есть немного гнева? О да, думаю, совсем чуть-чуть...

Хелен злилась на Гэнси. Таков итог.

Семья Гэнси созвала в стенах школы один из инвестиционных фондов Гэнси. Это было удобное потрёпанное, старое школьное здание, расположенное в самых зелёных и отдалённых холмах между Вашингтоном, округ Колумбия, и Генриеттой, которое держали для того, чтобы краткосрочно сдавать в аренду. Остальные члены семьи остались там на ночь. Они пытались убедить Гэнси ночевать с ними, и он мог бы исполнить их просьбу, если бы не Ронан, если бы не Генри. Может, поэтому Хелен была раздражена.

В любом случае, он, безусловно, восполнил это путём привлечения интересных друзей, чтобы они смогли себя потешить. Гэнси любили радовать других. Гости означали большее количество людей, чтобы демонстрировать выработанные навыки приготовления пищи.

Но у него всё ещё были неприятности. Не со стороны родителей. Они были рады видеть его — «Как ты загорел, Дик» — и они были предсказуемо ещё больше рады видеть Генри и Блу. Генри сразу же прошёл своего рода тест друга-пэра, за место которого, казалось, всегда сражались Адам с Ронаном, а Блу... Что ж, что бы там ни привлекло самого молодого Гэнси в остро пытливом выражении лица Блу при первой встрече, очевидно, что то же самое привлекло и Гэнси постарше. Они сразу же начали расспрашивать Блу о профессиях её семьи, нарезая кубиками баклажаны.

Блу описала обыкновенный день на Фокс Вей 300 с гораздо меньшим удивлением и недоумением, нежели тогда, когда она описывала Гэнси в машине необыкновенный опыт своего отца по исчезновению в дереве. Она перечислила: экстрасенсорная горячая линия, очистка домов, медитационные круги и раскладывание карт. Её поверхностный метод описания только ещё больше очаровал родителей Гэнси; но если бы она попыталась продать им это, то у неё бы ничего не вышло. Но она просто рассказывала, как оно было, и не просила, чтобы им это понравилось.

Находясь вместе с Блу там, Гэнси мучительно осознал, как все они, должно быть, выглядят в её глазах: старый мерседес на ходу, отутюженные штаны, даже кожа, ровные зубы, солнечные очки Барберри, шарфы Гермес. Сейчас через её объектив он мог видеть даже школу. В прошлом он не думал, что она выглядит очень дорогой – школа была скудно украшена, и он списывал это на строгость заведения. Но теперь, после общения с Блу, он замечал, что именно скудность заставляла школу выглядеть дорогой. Семье Гэнси не нужно было много вещей в доме, потому что каждый предмет, что у них был, служил конкретной цели. Не было дешёвой книжной полки, вынужденной служить подставкой для посуды. Не было и стола, на котором лежали документы, наряду со швейными принадлежностями и игрушками. Не было груды горшков и кастрюль в буфетах или вантузов в дешёвых пластиковых ведрах. Вместо этого, даже в таком разваливающемся школьном здании всё было эстетично. Именно это позволяли деньги. Помещали вантузы в медные ведёрки, лишнюю посуду убирали за стеклянные дверцы, игрушки — в резные сундуки, а сковородки развешивали на специальном креплении.

И ему стало не по себе при мысли об этом.

Гэнси старался перехватить взгляды Блу и Генри, чтобы понять, в порядке ли они, но трюк «действуй тонко» в комнате, полной Гэнси, не мог увенчаться успехом. Все Гэнси говорили на языке тонкости. Не было возможности скрыто попросить о спасении – все сообщения будут перехвачены. И, таким образом, лёгкий разговор продолжался, пока обед не переместился на крыльцо на заднем дворе. Генри с Блу сидели на стульях сишком далеко от него, чтобы он мог сбросить им с воздуха помощь.

Хелен решила сесть рядом с ним. Он съел целое ведро ванили.

— Директор Чайлд сказал, что ты припоздал со своими заявлениями в колледж, — объявил мистер Гэнси, наклонившись вперёд, чтобы зачерпнуть ложкой кинвы с тарелки.

Гэнси занялся отпугиванием комара от своего чая со льдом.

Миссис Гэнси из солидарности отмахнулась от невидимой мошки.

— Кажется, уже должно быть слишком холодно для насекомых. Наверное, где-то здесь проточная вода.

Гэнси тщательно стёр мёртвое насекомое с края стола.

— Я всё ещё в контакте с Дромандом, — сказал мистер Гэнси. — У него связи во всём историческом факультете Гарварда, если тебе ещё это интересно.

— Господи, нет, — отмахнулась миссис Гэнси. — Ну конечно, Йель.

— Что, как Эрлих? — Мистер Гэнси негромко рассмеялся только ему понятной шутке. — Пусть это послужит всем нам уроком.

— Эрлих – отдельная тема, — произнесла загадочный тост миссис Гэнси, и они чокнулись бокалами.

— Ты уже подал заявление? — спросила Хелен. В её голосе сквозила опасность. Не поддающаяся идентификации для тех, кто не был Гэнси, но достаточная, чтобы их отец нахмурился.

Гэнси, моргнув, поднял глаза.