– Ты молодец, – сказал де Бигорель, – правильно сообразил, как можно найти направление в тумане. Если бы не это, я думаю, мы погибли бы.

Но вскоре мне показалось, что струйки воды уже не бегут к морю. Мы прошли еще несколько шагов, я потрогал песок, но рука моя была суха.

– Воды больше нет, – сказал я с горечью.

Де Бигорель тоже наклонился, положил обе руки на песок, но не нашел благословенной влаги.

В это время я услышал шум воды, а потом и старик его услышал.

– Ты ошибаешься, мы идем к морю.

– Нет, нет, я вас уверяю, если бы мы шли к морю, песок был бы совсем мокрым!

Мы стояли в нерешительности. Де Бигорель вынул часы, в темноте стрелок не было видно. Он заставил их позвонить: пробило шесть часов и три четверти.

– Вода прибывает больше часа.

– Тогда вы должны согласиться, что мы идем к берегу.

И как бы в ответ на мои слова мы услышали глухое журчание. Не было никакого сомнения, что прилив не мог нас догнать.

– Это может быть проток, – заметил де Бигорель.

– Я в этом уверен, – ответил я.

Берег, покрытый сыпучим песком, не был совершенно ровным: на нем были небольшие бугры, разделенные долинками. Все эти неровности не мешали берегу издали казаться гладким, но они были заметны, когда поднималась вода: во время прилива она наполняла сначала долины, а бугры оставались некоторое время сухими и становились островками.

Мы стояли перед такой долинкой, превратившейся в проток. Глубок ли он – вот в чем был теперь вопрос.

– Надо перейти проток, – сказал де Бигорель, – держись за меня хорошенько.

Я колебался.

– Ты боишься замочить ноги, – сказал он, – но надо выбирать: пожертвовать головой или ногами. Я предпочитаю ноги.

– Я не об этом. В воде мы можем потерять направление.

– Так ты хочешь остаться, чтобы тебя захватило море?

– Нет. Сделаем так: вы переходите первым, я останусь здесь и буду кричать, а вы будете ориентироваться по моему голосу. Когда вы окажетесь на другом берегу протока, вы будете кричать мне, и я пойду на ваш голос.

– Иди ты первый.

– Нет, я плаваю лучше вас.

– Ты умный мальчик, дай я тебя поцелую.

И он поцеловал меня как сына. Я был очень тронут.

Нельзя было терять ни минуты: море прибывало быстро, все слышнее и слышнее становился его шум. Де Бигорель вошел в воду, а я стал кричать.

– Нет, не кричи, – сказал он, исчезая в тумане, – лучше пой.

И я запел:

Я замолчал и прислушался.

– Вы еще идете?

– Да, мой милый, и кажется, начинаю выходить на противоположный берег протока. Пой еще.

Я набрал полные легкие воздуха и продолжил:

Я хотел уже начинать петь третий куплет, но тут де Бигорель крикнул:

– Ну, теперь твоя очередь. Мне вода доходила до пояса, и она все прибывает. Иди на мой голос!

И он запел арию без слов, печальную, как погребальная месса.

Я вошел в воду и, поскольку был гораздо меньше де Бигореля, скоро потерял опору под ногами и поплыл. Течение было довольно быстрое, поэтому плыть прямо было трудно. Мне понадобилась целая четверть часа, чтобы переплыть проток.

– Теперь мы можем себя вознаградить, – сказал де Бигорель, – мы это заслужили.

Но едва он достал свою табакерку, как я услышал вздох разочарования:

– Мой табак превратился в кофейную гущу, а часы вертят свои колеса, словно водяная мельница. Что бы на это сказал мой верный Суббота?

Не знаю почему, но я совершенно перестал бояться. Мне казалось, что опасность миновала. Но это было не так. Нам оставалось пройти гораздо больше, чем мы уже прошли, и в любую минуту мы могли погибнуть.

Туман казался еще гуще, наступала ночь. Мы шли, не слыша ни малейшего шума, по которому могли бы догадаться, где берег. Ни мычания коров, ни удара кнута, ни скрипа телеги – одна лишь мертвая тишина перед нами. А позади раздавался глухой рокот моря, которое подбиралось к нам все ближе и ближе.

Море было нашим единственным путеводителем, но таким сомнительным и вероломным. Если мы пойдем быстро, то отойдем от него далеко и потеряемся, не слыша его шума. Если пойдем медленно, море нас может поглотить прежде, чем мы достигнем крутого берега, где вода будет прибывать медленнее.

Мы шли, держась за руки. Я постоянно наклонялся, чтобы пощупать песок, но бегущей воды больше не было. Надежда, которую я почувствовал, когда мы переплыли проток, вновь была готова покинуть меня.

Вдруг мы оба разом остановились: звон колокола долетел до нашего слуха сквозь туман, который окружал нас со всех сторон. После перерыва в две-три секунды звон повторился еще и еще раз. Это звонят в Пор-Дье. Нам надо идти туда, откуда идет звон, и мы будем спасены!

– Поспешим, – сказал де Бигорель, – потому что вечерний звон длится недолго!

С каким волнением мы бежали без передышки и считали удары колокола! Мы оба молчали, но я понимал, что мы еще не избежим опасности, если звон прекратится прежде, чем мы достигнем крутизны.

Когда звон утих, мы все еще были на песке. Может быть, галька, которой была усеяна крутизна, находилась в нескольких шагах от нас; может быть, нам достаточно сделать шаг, чтобы оказаться на гальке, но как узнать, с какой она стороны? В такой темноте мы можем сбиться с дороги и попадем в море, так и не дойдя до берега.

– Остановимся, – сказал де Бигорель, – не будем больше полагаться на удачу. Пощупай песок. Каков он?

Я положил обе руки на песок – он был совершенно сух.

– Ты не считал, сколько ложбинок мы перешли?

– Нет, не считал.

– Значит, неизвестно, сколько их еще впереди. Если бы мы перешли все, то нам осталось бы только подождать моря и идти впереди него.

– Да, это так, но если мы перешли не все?

Он ничего не ответил, но я и сам все понимал. Если между нами и берегом есть углубления, то прилив вскоре наполнит их водой и нам придется плыть. Нас может унести течение и даже разбить о скалы, и мы пропадем.

Мы стояли безмолвно, не зная, что предпринять, не смея двинуться ни вперед, ни назад, ни направо, ни налево. Оставаясь на месте, мы, по крайней мере, знали, что деревня впереди, как если бы видели ее своими глазами. Между тем стоит нам сделать один шаг, и мы подвергнем себя всевозможным случайностям.

Теперь у нас была только одна надежда – на ветер: если он разгонит туман, мы увидим маяк. Рассчитывать на то, что с берега раздастся хоть какой-то шум, который послужит нам ориентиром, не приходилось. Мы знали, что находимся на юге по отношению к деревне, перед пустынным утесом, где не было ничего, что могло бы издавать достаточно громкие звуки. Кругом царствовали покой и тишина, а непроницаемый туман еще более сгущал ночную тьму.

И вдруг совершенно неожиданно опять раздался звон колоколов, да еще с перезвоном: вероятно, в церкви кого-то крестили. Это было настоящее чудо: на крестинах звонят долго, около получаса, а иногда даже и дольше. Не сговариваясь, мы кинулись вперед, вскоре добежали до гальки и по ней наконец вышли на шоссе, которое раньше соединяло остров де Бигореля с берегом. Спасены!

Де Бигорель уговаривал меня зайти к нему обогреться, но как он ни настаивал, я отказался, поскольку спешил домой: мать могла уже вернуться.

– Ну, хорошо, милый, беги домой и скажи маме, что завтра я зайду к ней.

Мне не хотелось, чтобы старик приходил к нам. От него мать узнает, где я провел день, но как я мог помешать ему?