- Не могу знать! - крайне сухо и казенно ответствовал секретарь. - Не интересуюсь внешними источниками. Кроме того, это зависит от вашего допуска и степени посвященности...

- И какая же у меня степень... будет?

- Не могу знать! - был тот же ответ. - Это зависит от Джона Александровича.

- То есть... от главы вашего? Зарайского?

- Вот именно!

- А почему он вообще Джон по имени?

Воцарилась некоторая пауза. Вероятно, секретарь обдумывал, может ли он вообще говорить на эту тему. Наконец, решил, что может:

- Это не является секретом. Джон Александрович родился в США в семье наших дипломатов! Поэтому и назван был Джоном.

- Ну, именовался бы здесь Иваном, что ли? А то Джон...

- Не могу знать!

- И вообще... - решил пошутит Окоёмов. - Странное дело иметь во главе целой спецслужбы, фактически, иностранца... То есть, родившегося там!

Но секретарь юмора не оценил:

- У нас международный филиал. Личность главы филиала обязательно согласовывается с правительством той страны, где филиал будет образован. Однако назначается международным руководством и согласовывается с правительством России! Кроме того, Джон Александрович вполне русский по духу и характеру человек. Родился он там... А вырос здесь!

На этом секретарь замолчал, и было заметно, что он несколько не в духе. Вероятно, по причине собственной излишней болтовни, которую спровоцировал о. Максим. Тот подумывал, не спросить ли ещё чего, но тут двери в кабинет Зарайского открылись, оттуда вышел чем-то весьма похожий своей безликостью на секретаря человек (тоже в штатском!), который мельком глянув на священника, буркнул:

- Вы можете зайти!

Глава VES уже не сидел в кресле за столом с тремя мониторами, но не спеша мерял свой кабинет размеренными шагами. Кабинет был довольно большим, включал в себя, помимо рабочего стола его владельца, длинный прозрачный совещательный стол, книжный стеллаж, который почему-то сверху вниз прикрывали легкие жалюзи, а так же - совершенно пустую стену с фигурным панно (так себе, какие-то завитушки!), которая в свою очередь могла бы у наблюдательного человека вызвать ощущение, что это стена фальшивая, что за этим панно скрывается что-то ещё - именно то, что не всякому входящему в сей кабинет может быть дозволено видеть.

Но о. Максим в этом смысле был не очень наблюдательным: никаких подозрений в подлинности одной из стен кабинета главы VES у него не возникло.

- Скажу вам прямо... - заявил Зарайский после первоначальных любезностей. - Вы представляете для нас проблему. И проблему довольно неожиданную. А ещё боюсь, что и достаточно серьёзную.

- Это почему же? - натянуто улыбнулся в ответ о. Максим.

О себе он уже давно знал, что, несмотря на интеллигентное происхождение и такую же внешность, с дипломатией у него бывало, порой, не очень. В разведчики в этом смысле он не годился, поскольку совершенно не умел притворяться. Даже и не понятно, как настоятелем-то стал. Вероятно, случайно. А может быть, потому, что кто-то до сей поры даже и среди церковного начальства имел оглядку на его ныне здравствующего отца, имевшего в прошлом достаточно приличный номенклатурный вес, так что фамилия Окоёмов до сей поры всё ещё была в определённых кругах далеко не пустым звуком.

Зарайский уже не расхаживал, но сидел напротив за совещательным столом и был о. Максиму явно неприятен, хотя и тот, как христианин, пытался давить в себе это неподобающее чувство. Но, попробуй-ка сходу - задави! Ведь такую категорию людей, как Зарайский, Окоёмов определял одним словом: змей! Ну, змей, что тут скажешь, сразу ж видно: хитрый, неискренний, коварный, хоть и говорит что-то про прямоту... Как же, у таких людей прямота, что колючая проволока кольцами вьётся, не пройдёшь так просто - не проедешь!

- Да потому что, батюшка... - было заметно, что Джона Александровича в свою очередь просто внутренне корёжит от подобного рода словоупотребления (батюшка, типа!). - Да, вот потому, что никаких таких батюшек по внутреннему регламенту нашей организации просто не полагается...

- Что попы вам ненавистны, что ли? - предпринял атаку "от противного" Окоёмов.

В ответ Зарайский засмеялся. Но смех у него тоже был не очень, скрипучий такой, сухой. Хотя могло показаться, что толика искренности в этом скрипе прозвучала. Не придуривался, вроде. Или, типа, чувство юмора ему тоже свойственно. Хотя... форменный змей с чувством юмора... это тот ещё может оказаться сюрприз!

- Разумеется, не поэтому. Да и вообще наша организация имеет сугубо светский характер. Проблема в том, что никакой человек со стороны, извне, не может быть посвящён в нашу, что называется, кухню. У нас очень высокая степень секретности! И я не вижу оснований давать вам даже самый элементарный начальный допуск! Вы не являетесь посвящённым и, в принципе, не можете им быть.

"Посвящённый"... Гм. Похоже, что в устах Зарайского это какой-то, скорее, технический термин, но для человека религиозно образованного такого рода понятие звучит довольно подозрительно. А о. Максим как раз-таки был весьма и весьма религиозно образованным. Мало того, даже специализировался по так называемому сектоведению и сравнительному богословию. И словечко это прозвучало для него как сигнал определённой тревоги.

- Позвольте! - сказал он. - Да мне и дело нет до сугубых тайн вашей кухни, до тонкостей её рецептуры. Однако, разве готовые блюда тоже являются великой тайной? Ну, насколько я знаю, ваша служба участвует во всемирной борьбе с терроризмом, владеет какими-то особыми информационными технологиями, не так ли? Анализирует, предупреждает теракты и так далее! Зачем же мне вообще лезть во все тонкости вашей деятельности? Достаточно самой общей осведомлённости. Я ведь должен просто иметь дело с конкретными людьми, духовно и нравственно окормлять их...

- Вот-вот! - встрепенулся Зарайский. - И как вы собираетесь это делать?

- Ну... совместные службы с верующими членами вашей организации. Исповедь. Молебны по праздничным датам. Панихиды по павшим и усопшим...

- Вот-вот! Исповедь! - Зарайский оживился в крайней степени. - Но ведь через исповедь - прямо или косвенно - вы вполне можете узнать, что вам знать совсем не следует!

И тут этот змей Джон Александрович осклабился, взирая на священно-иерея с каким-то даже ехидством во взгляде.

- Допустим. Но священник клятвенно обязан хранит тайну исповеди. Я буду молчать на этот счёт... Буду нем как рыба... За разглашение тайны исповеди вообще положено извергать из сана. Лишать священства, то есть.

- Эх! - Зарайский только махнул рукой. - Наивный вы, батюшка, наивный! Есть много способов развязать язык, чем бы кто когда не клялся. А потом... Потом, как знать, ведь вы можете услышать такое, ну, к примеру, что может вообще вашу веру пошатнуть, обрушить... Не боитесь эдакого поворота?

Да, тут себя змей Зарайский и выдал: посмел покуситься на личную веру своего визитёра!

Окоёмов в ответ встал и приосанился:

- Этого, в принципе, не может быть никогда! Вера для меня основа всей жизни! - говорил он это совершенно искренне, нисколько не сомневаясь, что его пафос может кому-то показаться чрезмерным или ложным.

Зарайский промолчал в ответ на эту тираду, однако было заметно, что никакого впечатления на него эти слова не произвели, поскольку он так и оставался полон по отношению к свалившемуся ему на голову священнику самого глубокого скептицизма. А если и произвели какое впечатление, то, скорее, ещё более тягостное, чем до прозвучавших деклараций. Вероятно глава VES предпочёл бы на своём месте иметь дело, скорее, с неверующим или прожжённым циником, чем с фанатично верующим человеком. Последние менее предсказуемы. А одной из задач спецслужбы, руководимой Зарайским, была именно что предсказуемость. Точнее, слежение за тем, чтобы все развивалось согласно земных законов бытия, предсказуемо или, иначе говоря, без особых фокусов.