Красноармеец Петров заявил: "У нас на фронте плохое руководство".

Разведка из шести бойцов во главе с младшим лейтенантом Дроздом не вернулась. Потом Дрозд был обнаружен с двумя штыковыми ранами, мертвый, без нагана, но с документами и деньгами. Бойцы не обнаружены.

Начальник штаба артиллерийского полка старший лейтенант Платонов говорит: "Придется пулю в лоб себе пустить".

Порвали партийные билеты Турилин и Лихатов.

Гуляев заявил: "Зачем окапываться, все это напрасно".

Красноармеец Тихий пытался изнасиловать хозяйку, где ночевал. Боясь ответственности, Тихий выскочил из квартиры, взял винтовку, вскочил на лошадь и уехал в неизвестном направлении. Розыск пока положительного результата не дал.

Имеются массовые жалобы бойцов на полное отсутствие писем.

Беспартийный красноармеец заявил: "Мы имеем хорошую технику, но применить ее так, как стахановцы применяют, как отбойный молоток, еще не применили".

В городе Ямполе была сброшена листовка, писанная от руки: "В городе Иерусалиме во время утренней службы был слышен голос Спасителя. Кто помолится, хоть раз, тот будет спасен".

Младший лейтенант Чурелко кричал бойцам: "Вы, сволочи, не любите меня, потому что я цыган". После чего вскочил на лошадь, хотел поехать на передовую линию, но его не пустили. После чего он хотел застрелиться.

Красноармеец Дуванский гнал вола и ударял по волу прикладом. Приклад сломался при ударе по волу и произошел выстрел, ранивший Дуванского. Дуванский отправлен в санроту и привлечен к ответственности.

Коммунист Евсеев потерял блокнот. Красноармейцы этот блокнот нашли. В нем хранилась переписанная молитва.

Разведчики Капитонов и Дейга переоделись в гражданское платье и попали на собрание, где немцы выбирали старосту. Немцы крикнули, кто не здешний выходи. Разведчики встали и их арестовали.

В ответ на доклад т. Сталина медсестра Рудь дала своей крови 250 куб. см., а Тарабрина - 350 куб. см.

Приняты срочные меры по ликвидации вшивости. Устроены вошебойки.

В штабной батарее, во время завтрака, в супе была обнаружена лягушка.

Бойцу Назаренко, вытащившему 2-х тяжело раненных из огня, а затем убившему 10 немецких солдат - одного ефрейтора и одного офицера, сказали: "Ты герой". Он ответил: "Что это за героизм, вот дойти до Берлина - это героизм!" Он сказал: "С политруком Чернышевым в бою не пропадешь! Он в разгаре боя подполз ко мне, засмеялся и развеселил меня".

Меню немецкой солдатской кухни: утром завтрак - кофе, обычно без сахара, с хлебом, намазанным жирами, свиным смальцем. Обед из одного блюда - суп мясной. Ужин - кофе с хлебом. Один раз в неделю дают мясное второе.

Шахтеры бойцы. Автоматчик Дмитрий Сычев из Горловки убил до сорока человек фашистов. Разведчик Михаил Савенков, машинист электровоза, ранен, представлен к награде. Учитель Лазовой Антон Михайлович погиб в бою. Денисенко Савелий выдвинулся из рядовых, командир взвода. До войны шахтный электромонтер. Изерский Григорий, ученик знатного шахтера Рябошапка, заместителя председателя Верховного Совета УССР, разведчик, представлен к правительственной награде. Эти люди главным образом из части Григорьева. Люди одной шахты часто служат в одном подразделении. Кадровики шахтеры Савенков и Сулименко, тоже машинист электровоза, пробились вдвоем из окружения. До войны они работали на одной шахте, дружили, соревновались. Многие из их подразделения сдались, увидя танки, но они отбивались до ночи, а ночью закопали пулеметы в снег и ушли к своим. Семья Красноголовцевых. Отец 25 лет работал на шахте Центральная № 1, Красноармейского района в Донбассе. Из десяти членов семьи пять ушли на фронт. Брат Александр крепильщик - теперь помощник командира взвода. Он убил немецкого офицера, и сестра прислала ему письмо. Пишет: "Молодец, Шура!" Брат Яков - коммунист, электрик, дважды ранен, теперь снова на фронте. Великолепный стрелок. Брат Петр. "Сколько радости было в нашем доме, когда повел он шахтный электровоз". Теперь он водитель танка. Под Новограт-Волынском бил в упор по немецким танкам, ранен, теперь снова на фронт. Анна - сестра, военфельдшер.

Кульбицкий из горловской газеты. Горский - редактор.

В поле ночью наши бойцы заметили у стогов трех немецких автоматчиков. Стали окружать их, потом закричали: "Сдавайтесь!" Немцы молчат. Оказывается, стояли мертвые, замерзшие, прислонившись к стогу, видимо, днем их расставили шутники.

В мирное время мы всегда путали в передней галоши, теперь, когда в избе спит десять, пятнадцать человек фотографов и корреспондентов, утром, в темных, зимних рассветных сумерках каждый раз начинается ералаш: чьи валенки, портянки, рукавица, шапка - ведь все одинаковое, на глаз вчерашнего гражданского человека - все на одно лицо, как китайцы. Военные не путаются.

О командирах дивизии: "Я стою"... "Этот рубеж занимаю я"... "Это я прорывал"... Вечное: "Сосед слева"... "Сосед справа"... "Сосед подводит"... "Сосед опоздал"... "Сосед наврал в донесении". "Ох, сосед, сосед"... "Это мои трофеи"... "Это мои зенитчики сбили немца, а упал он к соседу, и сосед заявляет, что это он сбил"... "Беда с соседями"...

Избы в морозное, сорокаградусное, ясное утро, все, как одна, дымят, словно линкоры в порту. Ветра нет. Не шелохнет, и много десятков дымовых столбов стоят, как подпоры между снежной белизной земли и голубым жестоким небом.

В украинской деревне, освобожденной от немцев, бабы мажут хаты не как перед праздником, а как после заразной, тяжелой болезни, посетившей село.

Утром в только что освобожденную деревню возвратился Кузьма Оглоблин, председатель сельсовета, ходивший в партизанах. Он чугунный, в черном тулупе с винтовкой. В избу набилось полно народу. Оглоблин говорит: "Не бойтесь ничего, живите смело... Вот сапоги немецкие сдавайте... Я, например, подбил гранатой машину, в ней было триста пар сапог, мне сапоги очень нужны были, но я ни одной пары не взял... Зачем вам документы? Мы ведь люди свои, смелей, смелей живите, немцам конец, они не вернутся..." (К сожалению, Оглоблин ошибся, летом немцы вернулись.)