- У тебя криогенный насос протекает, - как бы невзначай заметил я, наблюдая, как ветерок постепенно разносит белесый газ по окрестностям.
- Сам знаю! - огрызнулся бог смерти. - Я явился, чтобы исторгнуть душу твою в царство умерших!
- Да? Какая жалость, а я только оттуда. Тебя же послал Аид проверить, тот ли я за кого себя выдаю, не так ли? Что ж весьма разумно, даже для такого ммм... искушенного политика.
Видя, что излучение не действует, Танат скривился и достал из-за плеча маломощный лазер.
- О! А где же меч? Богу смерти Танату положено летать с мечом.
- Прекрати насмехаться, мешаешь работе!
- Как знаешь.
Он тщательно прицелился и пальнул. Ориентировался он сумерках прямо сказать неважно, не смотря на прибор ночного виденья - все таки человеческий организм несовершенен, - поэтому первый выстрел прошел мимо. Я подождал, давая тому второй шанс, а затем медленно пошел на него в надежде, что он образумится. Нечленораздельно ругаясь, Танат жал и жал на курок. Лучи, ударяясь в мое тело, преломлялись причудливыми бликами, придавая происходящему праздничный и несерьезный вид. Подошедши вплотную, я взялся за крылья и потянул в стороны, разорвав упрямого божка пополам.
- Улетать надо было, тупица, - сказал я агонизирующему на земле существу. Ответить Танат уже не мог.
* * *
Когда я подходил к перекрестку, высоко в небе пронесся привлеченный вспышками лучевого оружия Гермес. Сигнальные огни на его ножных антигравах слабо светились в ночи. Переждав в придорожном укрытии, я вышел на распутье, туда, где расходились три дороги и злобный лохматый пес, кровожадно урча, терзал изуродованный труп ребенка.
- Привет, псина, - сказал я.
Пес недоуменно поднял влажную морду, раздувая ноздри, силясь уловить запах, которого просто не могло быть. Следующим движением я размозжил ему череп.
Кое-как по памяти я совершил обряд жертвоприношения и уселся дожидаться на оградку обветшалой гробницы.
Она не заставила себя долго ждать. Сверхчуткие рецепторы и определенная последовательность действий привели ее сюда. Она не могла не прийти. Так ее запрограммировали на клеточном уровне. В отличие от Таната, она была полностью искусственно выведенной белковой тварью. Три тела у нее и три головы. Жуткий симбиоз из нескольких организмов, а ведь начиналось-то все с безабидных, весьма симпатичных крылышек Ники. Утолив жажду, Гекада молвила:
- Что хочешь ты, чтящий богиню колдовства?
Помощи в борьбе с богами ждать от нее, конечно, не приходилось - тут она была бессильна - я попросил власти над кентаврами.
И когда утром я все еще без устали двигался по направлению к морю, меня уже сопровождала нестройная толпа кентавров, нетрезвых и похотливых как всегда. Все новые, встречаясь на пути, склоняли головы и присоединялись к дикой процессии.
Внезапно в просвете меж деревьями промелькнули развалины храма. Сделав спутникам знак задержаться, я направился туда.
Во глубине, за изуродованной статуей опального Крона, свернувшись кольцами, лежал на груде золотых изделий змей. Да, похоже, мои боги не отличались фантазией. Грубо отпихнув в сторону метнувшуюся было ядовитую пасть, я принялся сгребать добро.
- Эй! Ты куда это поволок? - прошипел уязвленный страж, потирая кончиком хвоста ушибленное место. - А как же ритуальный поединок и все такое?
Я лишь проигнорировал его.
У выщербленного портала я все же оглянулся на статую. Печальное зрелище. Что же, Крон таки получил свое: как ты относишься к окружающим - так и они поступят с тобой. Крон, поднявший руку на отца, Крон, низверженный и смертельно раненный уже собственным отпрыском, ныне покоится в Тартаре во тьме, зловонии и жару исходящем от трупа гигантской рептилии Пифона, среди остальных заговорщиков, деградировавших и вынужденных питаться падалью, чтобы выжить. Я не был к нему милостив и не прервал его страдания, прочим же до него и вовсе не было дела. Его мучения длились долго, и я терпеливо наблюдал за ним. Какие чувства я испытывал и испытывал ли вообще в месте том необычном? Хм... Когда я уходил он был уже мертв. Да, мучился он долго, долго даже по нашим меркам, но я - дольше. Теперь его нет, и я не держу на него зла, на мертвых не обижаются.
Я покинул поруганное святилище.
* * *
Как я и предполагал, команда корабля наотрез отказывалась перевозить моих всхрапывающих и бьющих копытами слуг, не смотря на то, что многие к тому моменту окончательно протрезвели, а похотливые утолили свою страсть друг с другом. Сам я предусмотрительно закутанный в снятый со странника плащ, с надвинутым на лицо капюшоном, пожалуй, вызывал такое же, если не большее недоверие, но ведь это было ничто в сравнении с тем, чтобы они испытали, узрев меня воочию.
- Ни за что! - кричал капитан. - Они перебьют всех на борту и разорят корабль! А то и гляди чего хуже!
- Мы рискуем навлечь на себя гнев богов, перевозя этого таинственного чужеземца, - шептались гребцы.
- Клянусь свирелью Пана, скипетром Диониса и фаллосом Хирона - повелителя кентавров, мы не хотим никому причинять зла!
Тут вперед выступил жрец Аполлона Лаокоон, которому выпало судьбой путешествовать на том же корабле. Он горячо стал убеждать капитана прогнать меня и истребить кентавров.
- Это хитрость! - вопил он. - Чтобы завладеть твоим кораблем, о, недалекий мой друг Одиссей, не верь им, нужно послать за стражей порта!
В ораторском запале он поскользнулся на скользкой от рыбьей чешуи палубе, упал и запутался в сетях, призывая на помощь. Капитан, было, бросился ему на выручку, но лишь неуклюже толкнул Лаокоона и тот, громко выкрикнув неприличное слово, свалился в море и утонул. Одиссей тупо проводил его взглядом.
- Что ж невелика потеря, - наконец сказал он.
Я вывалил перед ним золото.
- Так чего же ты сразу не сказал милый гость, что ты самый, что не наесть посланник богов?! - в один голос вскричала команда, шустро берясь за весла.
Так мы отплыли.
Долго скитались мы по волнам бурного моря. Много бед натерпелись, страданий и лишений. Сначала пришлось силой вытаскивать Одиссея с острова Огигия, где располагался знаменитый на всю Элладу публичный дом нимфетки Калипсо. Затем на безымянном острове радушные туземцы угостили моряков легендарной пыльцой лотоса, произраставшего там в изобилии, и нанюхавшись оного до одури все отправились охотиться на отшельника - циклопа, что мирно пас свои стада неподалеку. В завязавшейся потасовке погибло четверо спутников Одиссея, а самому циклопу выбили глаз и немножко снасильничали. В довершенье всего сыновья Лаокоона, забавляясь стрельбой из пращи с "вороньего гнезда", сбили метеорологический зонд Эола, и тот рухнул прямо на них, погребя под своими обломками также двух спаривавшихся кентавров и опасно повредив настил. На протяжении всего плаванья мне приходилось выслушивать хвастливую болтовню Одиссея и бесконечные музыкальные фантазии барда - самоучки Орфея. Но Орфея, не выдержав, сбросили за борт благодарные слушатели, а Одиссей погиб сам. Случилось это так.
С первого дня Одиссей проявлял болезненное любопытство в отношении моей личности и цели путешествия. По долгу службы торча подле меня на корме он травил свои морские истории и все норовил заглянуть под капюшон. Задумавшись, я, как обычно, стоял на корме, наблюдая за разбегающимися веселыми бурунами; корабль, повинуясь искусному рулевому, лавировал меж острых рифов. Одиссей закончил рассказ о том, как по просьбе Ясона отправился он в далекую Колхиду за тонкорунным половиком для жены Ясона, и вдруг, в притворном ужасе закатив глаза, указал на небо.
- Смотри! - воскликнул он.
