"Едва Бомарше появился в Версале, женщин поразил его высокий рост, гибкость и ладность фигуры, правильность черт, румянец и живость лица, твердость его взгляда и выражение превосходства, казалось, поднимавшее его над окружающими, наконец, тот безотчетный пыл, который одушевлял его в их присутствии".
На мужские круги это "выражение превосходства" воздействует несколько иначе. Мужчины с положением, уже устроившиеся, но с большим трудом выбившиеся в люди, мелкие дворянчики и посредственные умы тотчас стали злобно коситься на новичка, который не только не соблюдал должной дистанции, но и посягал на то, чтобы их обойти. Они поклялись погубить этого неведомо чьего сына.
Пьер-Огюстен принял вызов. И чтобы разыграть эту игру, не соблюдая ее правил, обзавелся дворянскими грамотами.
2
ПОЛОЖЕНИЕ В СВЕТЕ, ВИДНЫЕ ДОЛЖНОСТИ
Знатное происхождение, состояние, положение
в свете, видные должности - от всего этого
не мудрено возгордиться!
На первый взгляд Пьер-Огюстен пока все еще "тот самый, который изобрел спуск". Заказов множество, так что ему и в голову не приходит заняться чем-нибудь другим. Если он и лелеет уже честолюбивые замыслы, то хранит их пока в тайне. Поэтому он, вероятно, совершенно искренен, когда заявляет в письме, посланном в "Меркюр де Франс": "Этот успех побуждает меня остаться часовщиком". На улице Сен-Дени отец и сын, ставшие теперь компаньонами, работают без устали, чтобы удовлетворить ширящуюся клиентуру. Можно ли бросить семью в момент, когда жизнь наконец стала легче и в деньгах нет недостатка? Но рядом Версаль, это не мираж. Принцессам - дочерям короля тоже нужны часы, а вскоре и сам часовщик, который так хорошо умеет их развлечь, избавить от королевской скуки. Принцессы, заколдованные на всю жизнь злой феей, приговоренные никогда не выходить из своих апартаментов, не замедлят увлечься молодым часовщиком - в его обществе они забывают и томительном времени. Но Пьер-Огюстен, хотя и посещает дворец частенько, не задерживается там, возвращаясь на свой табурет, чтобы работать по десять часов кряду.
Судьба, впервые постучавшаяся в дверь мастерской в лице Лепота, вскоре снова даст знать о себе. На сей раз она стучит в оконное стекло в облике женщины. Пьер-Огюстен машинально подымает глаза и, без сомнения, узнает ее. Не та ли это красивая дама, на которую он обратил внимание в Версале и которая бросила ему хотя и короткий, но многозначительный взгляд? Ну да, конечно, это она. Мадлене-Катрин Франке года тридцать четыре - тридцать пять. По ее письмам, сам не знаю почему, она видится скорее госпожой Бонасье, чем госпожой Бовари. Она пришла починить свои часики. Пьер-Огюстен осматривает их. Да есть ли нужда в починке? Он с первого взгляда все понимает. Тут нужен не часовщик. С годами Керубино приобрел опыт. Он прекрасно разбирается в женщинах и обожает их, но стал куда легкомысленнее, с тех пор как принял решение не отдаваться им всей душой. Мадлена-Катрин, хотя и старше его и, может, уже б состарилась, не пылай в ней этот темный жар, по сравнению с ним - ребенок. Что знает она о жизни и любви, кроме того, чему научил ее супруг, г-н Франке? Ничего или почти ничего. А между тем время убегает,, муж скоро умрет, и песок безостановочно осыпается в песочных часах. Г-жа Франке, вероятно, так и ограничилась бы грезами о мимолетности любви, не повстречай она в Версале Пьера-Огюстена. С этой минуты она готова на все, даже броситься на шею юноше. Разве ее визит в мастерскую с дурацкой просьбой посмотреть часы не означает именно этого? И когда он предлагает принести починенные часы на следующий день к ней домой, на улицу Бурдонне, она в восторге соглашается, ибо ей самой не под силу сделать следующий шаг. Безумье уж и то, что она явилась в эту лавку на улице Сен-Дени. Я не выдумываю - г-жа Франке женщина порядочная и верующая. Приключение внушает ей ужас. Словом, она его жаждет, но яростно ему сопротивляется. В своих первых письмах к Бомарше она бесхитростно, простодушно взывает к небу и провидению. Прирожденный соблазнитель, Пьер-Огюстен изящно включается в эту игру неуступчивой добродетели. Когда г-жа Франке скажет ему: "Мой долг запрещает мне думать о ком-либо, а о Вас более, чем о любом другом", он ответит в том же тоне: "...когда я думаю о том, что он Ваш муж, что он принадлежит Вам, я могу лишь молча вздыхать и ждать, когда свершится воля божья и мне будет дозволено дать Вам счастье, для коего Вы кажетесь предназначенной". Наше право считать эту переписку смешной, но не будем делать из нее поспешных выводов. Соблазнитель вынужден подчиниться известным правилам, или он не соблазнитель. Напиши Пьер-Огюстен г-же Франке дерзкое письмо, ему не видать бы ее как своих ушей. Кому когда-нибудь удавалось пленить чье-либо сердце и плоть, не льстя природе этого человека? Впрочем, лаская душу Мадлены-Катрин, наш прекрасный часовщик не замедлил найти путь к ее постели.
Так обстоит дело с г-жой Франке. Теперь пришел черед поговорить о ее муже, роль которого в этой истории отнюдь не из последних. Я даже склонен заменить слово "роль" словом "поведение", поскольку оно кажется мне весьма странным. Не будем тянуть. Если я изложу вам ситуацию, вы, полагаю, изумитесь: Пьер-Огюстен Франке, владелец земель в Бомарше, был контролером королевской. трапезы. Да, вы прочли правильно: Пьер-Огюстен, Бомарше, контролер королевской трапезы и т. д. То же имя, та же фамилия и, если вы помните биографию нашего героя, та же должность. Что касается имени, это было, допустим, забавным совпадением. Что касается должности - уточним, что Пьер-Огюстен Франке поспешил уступить ее Пьеру-Огюстену Карону и не встретил на этом пути никаких препятствий. Что касается фамилии, то мы еще вернемся к сему в дальнейшем. Но разве и этого не достаточно?
В самом деле, Франке был контролером трапезы. Должность, от которой он отказался в пользу молодого часовщика, давала ему неоценимую честь и право шествовать перед жарким его величества в дни официальных пиршеств позади дворянина-хлебодара, но зато перед жареной говядиной. Такого рода почетные обязанности стоили недешево, и, умножая их число, королевский дом умело извлекал выгоду из тщеславия буржуа. Франке добился звания контролера королевской трапезы, поскольку должности капитана псарни или, например, кондитера комнатных собачек были уже заняты. Если какие-нибудь дураки кичились тем, что на них возложена высокая ответственность ежедневно отпускать семь печений для собачек его величества, то Бомарше прекрасно понимал истинную цену старшинства по антрекотам, которые давал ему королевский патент от 9 ноября 1755 года. Но разве не был он обязан правом носить имя своего отца другому "патенту" - тому, который получил для него г-н Карон, отрекшись от своей веры? Чтобы подняться по лестнице, нужно поставить ногу на первую ступеньку. Можно ли упрекать Бомарше в том, что он взбирается наверх, перескакивая сразу через несколько?
Через одиннадцать месяцев после смерти Франке Пьер-Огюстен женится на Мадлене. Пора страсти миновала; настала пора раздражения. Обвенчавшись, любовники вскоре стали с трудом узнавать друг друга. И с трудом выносить. Он попрекает ее дурным характером, она обижается, что он не остается все время подле нее. Наверняка виноваты были обе стороны. Пьер-Огюстен часто ездил в Версаль, оставляя супругу дома, а когда он возвращался поздно вечером, она встречала его с каменным лицом и лоном. Привыкнув командовать больным мужем, поспешно удовлетворявшим малейший ее каприз, Мадлена совершила ошибку, полагая, что сможет вертеть Пьером-Огюстеном, как она вертела Франке. Возможно, она совершила также ошибку, обращаясь с ним как с юнцом и видя в нем лишь блестящего ремесленника. В Версале Пьера-Огюстена не покидало ощущение, что здесь он живет совсем иной жизнью. Разве сами принцессы не проводят охотно время в его обществе, забывая, что он часовщик? Семейные трения, знакомые многим супружеским парам, преодолимы, когда уравновешены нежностью и физическим влечением; но этого, по-видимому, не было вовсе. Одно из писем Пьера-Огюстена Мадлене дает, вероятно, точное представление об их супружеских отношениях: "Жюли, умиравшая от наслаждения при одном нежном взгляде в пору опьянения и иллюзий, превратилась теперь в заурядную женщину, которую трудности приспособления привели к мысли, что она прекрасно обошлась бы без того, кто прежде был ее сердцу дороже всего на свете". Заметим, между прочим, что он по рассеянности называет жену Жюли. Возможно - это литературная аллюзия, безусловно - невольное признание. Не владычествует ли над ним с самого детства его сестра Жюли?
