А доктор взял свою бороду в кулак и сумрачно сказал, не глядя на Павла Ивановича:
- Я вполне согласен с определением этого... певчего Кирмалова... Сурков делает свои дерзости с перцем и с уксусом, а вот Павел Иванович со сливками и сахаром. Но результат одинаков - на них никто не реагирует...
- Вы сердитесь, доктор! - предупредила его Варвара Васильевна.
- О, нет! Нисколько,- с местом, которым он как бы отстранял что-то от себя, возразил доктор и стал прощаться. Но Малинин не отставал от него. С обычным грустно-задумчивым лицом он пожимал руку доктора и говорил ему:
- Вот вы сейчас сказали - "этот певчий Кирмалов"... Кирмалова зовут Егор Максимович, и он очень хороший человек. Зачем вам нужно говорить о нем пренебрежительно - "этот певчий"?
- Я извиняюсь пред вами за Егора... Максимовича Кирмалова,- сказал доктор, осторожно освобождая свою руку из руки Малинина.
Доктор ушел, Малинин и Варвара Васильевна остались одни в небольшой, просто меблированной комнате с двумя окнами в сад. Хозяйка сидела за столом, разливая чай, Малинин против нее на низком и широком диване, обитом темной клеенкой. Против него, за спиной Варвары Васильевны, вся стена была занята полками, на которых тесными рядами стояли книги. На верхней доске полок помещались чьи-то бюсты и два пучка ковыля, большие и пышные. Маленькое круглое зеркало на одной из стен и какая-то гравюра в простенке между окнами тоже были окружены пышными рамами из ковыля и засушенных растений. Кроме большого стола, за которым сидела хозяйка, в комнате было несколько кресел, круглый стол у окна, на котором лежали альбомы и стоял в широкой черной раме портрет какой-то кудрявой девушки. Хозяйка была одета в темное платье, красиво облегавшее ее статную фигуру, и, задумчиво откинувшись на спинку кресла, перебирала в руках свою тяжелую косу. А Павел Иванович, облокотясь на стол и подпирая голову рукою, смотрел через раскрытое окно в сад, где бесшумно вздрагивала листва сирени.
Приближался вечер, из сада пахло свежим листом, сырой землею, иногда доносился еле слышный полувздох, полушёпот.
- Вам было неприятно слышать то, что говорил доктор о Шебуеве,произнес Малинин, не отводя глаз от окна.
Варвара Васильевна подняла голову и, взглянув на него, тихонько вздохнула.
- Вы спрашиваете или утверждаете? - спокойно и негромко осведомилась она.
- Утверждаю...
- А! Да, мне было неприятно... Я не люблю, когда о человеке говорят худо... мало зная его...
- Не только поэтому... Вам особенно неприятно, когда о Шебуеве говорят нехорошо...
- Вы заметили?
- Да. Он нравится вам...
- Вы правы...
Лицо у Малинина дрогнуло, и он с минуту молчал. Потом вдруг повернулся к ней лицом, поставил оба локтя на стол и, сжимая виски ладонями, нервно заговорил:
- Но если так, то зачем же вы не хотите привлечь его ближе к себе? Зачем вы не хотите влиять на него, указать ему, что он во многом ошибается, рискует сбиться с пути... зачем он ходит к Лаптевым? Вы должны сказать ему это... потому что, я знаю,- он послушает вас... Вы... такая сильная... спокойная...
Варвара Васильевна сильным взмахом головы перекинула свою косу за спину и ласково сказала:
- Павел Иванович, голубчик, не надо быть неискренним...
- Почему вы... думаете, что я говорю неискренно? - воскликнул Малинин, опустив глаза под мягким взглядом женщины.
- Ах, я же не маленькая! Разве можете вы искренно желать, чтоб мое отношение к Шебуеву...
- Не надо говорить об этом! - тихо попросил Малинин.
- Вот видите... У вас есть стремление мучить себя... - это лишнее и болезненное, нужно избавиться от этого...
- Я не мучаюсь... Я просто хочу ускорить... событие, которое должно сделать вас чужой для меня...
Варвара Васильевна вздохнула и с грустью посмотрела на него, говоря:
- Это не так... Я чувствую, вы надеетесь на что-то... Милый Павел Иванович, право же, ничто не может измениться! Я знаю себя... И снова говорю - не могла бы я быть для вас хорошей женой... Я простой рабочий человек и совсем не умею отвлекаться от работы в ту область, где живете вы лучшими свойствами вашей души... Вы - поэт, мечтатель... жизнь для вас как-то не интересна... вы окрашиваете действительность в мрачные цвета и ищете яркого и радостного вне действительности. Вы хороший человек... но что же между нами общего? И на чем мы могли бы сойтись, подружиться? А ведь мужу и жене необходимо подружиться... Любовь пройдет, уважение плохо греет, а жизнь холодна все-таки... И надо подружиться для того, чтобы долго жить вместе и не чувствовать себя лишними друг для друга, А у нас вышло бы повторение басни о коне и лани... Вы именно трепетная лань... пугливая такая...
Она замолчала, а на лице ее дрожали грустные, тени.
- Как я люблю, когда вы говорите! - тихо сказал Малинин, глядя на нее с тоской в глазах.- И как вы всегда правы... Это верно, я не люблю жизнь... Что такое жизнь? Когда о ней говорит Шебуев, она является у него то какой-то метафизической сущностью, то живым и нервным идолом, чудовищем, которое охвачено безумным стремлением быть совершенным, как бог, и почерпает силу стремиться - в жертвах ему, в жертвах людьми. Я не понимаю этого, не понимаю жизни... Какая это жизнь, когда нет красоты в людях, когда человек жалок и бессилен и лучшее его желание не поднимается выше желания видеть всех людей равно сытыми и... равно умными? Я не вижу смысла в жизни... И уверен, что чем умнее будет человек, тем горше будет ему на земле... Счастье было возможно только в прошлом... когда жизнь была ярче, сил у человека было больше... когда все любили одеваться в цветные платья... А теперь стала одноцветна, как осеннее небо... Я не знаю, чего можно ждать... Но я вижу, что чем более живет человечество, тем более видит вокруг себя и в себе самом грязи, пошлости, грубого и гадкого... и все более хочет совершенного, красивого, чистого... Откуда же можно ждать счастья? Еще Екклезиаст говорил, что "кто умножает познания - умножает скорбь"... Шебуев говорит, что жизнь прекрасна... Он не знает ее... Он ослеплен ею...
- Ну, мне кажется, что именно он-то и должен знать ее! - сказала Варвара Васильевна.
- Что такое жизнь? Это сумма моих впечатлений... не больше! воскликнул Малинин, вскакивая с дивана. Он тоскливо заметался по комнате и, отбрасывая руками волосы, падавшие ему на глаза, продолжал говорить:
