Разумеется, когда честный парень Кацман говорит, что мистер Смит вас не надует, это не повод снижать бдительность. Мистер Смит может втюхать вам межпланетное корыто просто потому, что он самый обычный менеджер с «космическим» дипломом, а его главного инженера («десять лет на „Боинге“ отработал») выгнали из корпорации «Боинг» за профнепригодность, а механики вообще прирождённые убийцы, им автомобиль дать в руки страшно, они для ускорения процесса монтажа забивают датчики в гнёзда молотками.

Поэтому Воронцов приказал экипажу бдительность удвоить, соваться во все дыры и вообще держаться нагло. А то угробимся – и винить потом некого, кроме себя. Знаем мы эти «корсары» задёшево, не бывают они дешёвыми. «Корсар» – относительно свежая машина, очень неглупо сконструированная. Она бы нам и в собственность пригодилась, да вот мы пока не миллионеры.

И учтите: двадцать лет назад, когда «корсары» только пошли в серию, у них было несколько аварий, они при посадке бились слегка. Поговаривали, что сами корабли ни при чём, это проблема эксплуатации, но, тем не менее, расположение гироскопов поменяли, а шасси усилили. Просто так модернизацию не проводят. Нам предлагают десятилетку, и всё равно смотрим в оба.

«Десятилетки пару раз бились просто в хлам, я узнавал, – сказал бортинженер. – Но это точно были проблемы экипажа. „Корсары“ прощают грубые ошибки в пилотировании, они вообще очень много умеют сами, вот народ расслабляется – и бьётся. А так, конечно, машина замечательная».

«Мой экипаж не расслабляется», – напомнил командир.

На том и порешили.

Корабль мистера Смита оказался вроде не плох, но с особенностями, характерными для подержанной техники, которую стоило бы сразу капитально отремонтировать, чтобы дальше уверенно мучить в хвост и в гриву. А пока вы его на предельных режимах долго не гоняйте, давайте остыть. Но у вас же не планируются такие режимы?… Это меняли, и это меняли. Почему так рано меняли? Были сбои. Нет, как раз вот это не меняли, оно ходит и ходит… Слушайте, ну «корсар» же, на сегодня нет машины надежнее в коммерческом флоте. Главное – остыть ему давайте. Он денёк отдохнёт на малой тяге – и как новенький.

Его протестировали снизу доверху, он старательно прикидывался самой надёжной машиной коммерческого флота. Воронцов все равно ему не доверял. Что-то с этим «корсаром» было не так, но, похоже, чисто по мелочи. Если случится отказ, то легко устранимый силами экипажа. При известной внимательности на таком планетолёте можно смотаться к Титану и обратно с посадками хоть три раза. Ты только следи, не расслабляйся.

Последовала дискуссия, в ходе которой громче всех ругались пилот и инженер, Мюллер изображал старого космического волка, а командир выразительно молчал. Он видел главное: все очень хотят снова лететь. Астронавты на этот счёт такие же больные, как лётчики, им нельзя без неба. И если команда просидит «внизу» полгода, кто знает, как она себя покажет дальше. Ещё непонятно, кто сильнее потеряет навыки – экипаж или геолог с геодезистом. Эти могут вообще интерес к космической работе утратить, они-то и на Земле не пропадут. А замену поди найди, да и не хотел командир искать замену.

Воронцов позвонил Кацману и сказал: «Чёрт с тобой».

Кацман на том конце линии как-то странно задышал – кажется, боролся со слезами.

Воронцов лишний раз уверился, что берёт на борт идиота, но ему вдруг стало Кацмана очень жалко. Командир понял мечту клерка о кольцах Сатурна, пропустил через себя – и посочувствовал.

Много позже, когда они уже подошли к месту назначения и вместе любовались кольцами, Воронцов спросил:

«Слушай, Давид. До меня только сейчас дошло. Этот Смит, у которого мы арендовали корабль, он, конечно, по фамилии Смит, только с лица порядочный Кацман. Сознавайся – родственник?»

«Ну… В общем… Дальний родственник».

«Ну ё-моё…» – протянул командир по-русски, и Кацману послышалось нечто знакомое. Кажется, так иногда говорил его дедушка, тот самый, который любил фантастику про контакты с иными цивилизациями и заразил внука мечтой о полете к Сатурну.

«Напрасно ты это сделал, – сказал командир. – Очень напрасно».

«Да ладно, он не сильно расстроится, когда мы корабль вернём. Всё равно ему прибыль, а я сэкономил».

«Дурачина ты, – сказал капитан. – Так можно и шкуру свою… Сэкономить. Кота в мешке всегда подсовывают не чужим, а своим, если есть возможность. Потому что родственник в случае чего тебя не убьёт, пожалеет».

«Что не так с кораблем?!» – встрепенулся Кацман.

«Да все нормально пока. Но мы с Пашей ему не доверяем. Ладно, забудь. Мы следим за машиной, авось обойдётся».

Уже на Титане, глядя, как жадно Кацман прилип к иллюминатору – выпускать его из корабля уговора не было, там за бортом – одна седьмая земной тяжести и сильный ветер, – командир вдруг спросил:

«А что же ты, друг, не пошёл в астронавты?»

«Маму пожалел, – ответил Кацман. – Мама очень боялась…»

Воронцов кивнул. У него мама тоже боялась. До сих пор боялась.

Не взбрыкни проклятый «корсар» на торможении, Кацману никто и никогда не сказал бы больше худого слова.

А попробуй кто – получил бы от Воронцова лично в лоб.

– Ну-у, Кацман… Удружил!

Похрустывая и потрескивая от нагрева, корабль падал в Тихий океан.

Экипаж боролся за живучесть, то есть со всей возможной скоростью перезапускал системы. Мюллер общался с диспетчером – должна же Земля знать хотя бы приблизительно, где искать терпящих бедствие. Лордкипанидзе монотонно давал отсчёт – сколько осталось до точки невозврата. Кацман благоразумно помалкивал.

Приводнение означало: они не причинят никому ущерба, и это очень хорошо. Ложкой дёгтя оставалось то, что корабль они утопят с концами, даже если реактор даст тягу, поскольку садиться тупо некуда, одна солёная водица. А значит, впереди долгое выяснение отношений со страховой компанией. Приводнившийся «корсар» плавает немногим лучше утюга; на этот случай в нём предусмотрена аварийная капсула для выныривания и последующего беспорядочного кувыркания в волнах. Никого эта перспектива не радовала. По-хорошему, надо было уже сейчас, пока не поздно, всем прыгать в шлюпку и отчаливать в направлении ближайшей суши. Но Воронцов упорно пытался восстановить контроль над двигательной установкой: капитанов учат бороться до конца. Если была в запасе секунда, а ты сдался – плохой ты капитан.

В запасе оставалось секунд примерно двадцать, когда «корсар» ожил, выпустил под себя яркий сноп пламени и начал замедлять падение. А потом штурман заорал:

– ЗЕМЛЯ!!! НА РАДАРЕ!!! ЗЕМЛЯ!!!

И ещё на нервной почве добавил несколько американских идиом, которые экипаж в принципе знал, но старался не употреблять на борту.

– Дай мне траекторию, – сказал командир. – И сразу пускай зонд.

Под кораблём на снижении в атмосфере такой факел, что ни черта не разглядишь. На этот случай в сторону отстреливается зонд-разведчик, он падает, обгоняя корабль, и даёт картинку. Мало ли, что там за земля, вдруг одни скалы и садиться некуда.

Потом все молчали, затаив дыхание. «Корсар» интенсивно тормозил, поэтому точка невозврата сместилась, но всё равно тикали секунды, пока ещё можно безопасно уйти на шлюпке. Промедлишь – и шлюпка просто не успеет набрать ускорение, плюхнется. А плавает она немногим лучше «корсара», то есть всё равно сравнимо с утюгом. И спасательной капсулы на шлюпке нет.

Потом все дружно выдохнули.

Почти точно под «корсаром», ну самую малость подправить траекторию, был чёрный-чёрный подковообразный остров. Невысокая, вряд ли выше полусотни метров, скалистая гряда и широкий ровный пляж. Никаких проблем, наши посадочные опоры приспособлены для сыпучих грунтов. Выхлопом корабль выроет на пляже большущую яму – ну в неё и сядем.

– Лорд, что скажешь? – спросил командир.

– Этот чёрный песок более сыпуч, чем обычный, но нам хватит. Типичный вулканический остров, молодой совсем.

– Приготовились, – сказал командир. – Принял решение: садимся. Радисту определить точные координаты и передать диспетчеру.