Её волосы изменились, стали

немного длиннее. Я вижу пару

морщин в уголках глаз. Вероятно, ей

пришлось завязать с ботоксом, когда

я перестала выдавать деньги.

— Новембер, — произносит он

и слегка кивает, но больше ничего не

говорит.

Она одета в повседневную для

неё одежду: чёрные широкие брюки,

блузка лавандового цвета, которая,

насколько я знаю, из настоящего

шёлка,

и

блестящие

туфли

на

высоких каблуках. Каблуки выглядят

так, словно их можно использовать в

качестве оружия. Ещё я знала, что у

этих туфель красная подошва.

Один из бывших ухажёров купил

их ей до того, как жена узнала, что у

него любовница. Жена сказала, что

если он продолжит изменять ей, то

она отведёт его на кастрацию. Это

последний подарок, который он дал

моей матери, и единственное, что

она сохранила. Все украшения и

дорогие сумки ушли в ломбард. Она

не держала ничего, кроме одежды,

если, конечно, на ней не было бирки.

В противном случае она либо

получала

деньги

обратно,

либо

меняла вещь в магазине на что-то

более подходящее.

— Мам, что ты здесь делаешь?

— спрашиваю я, начиная сходить с

ума.

Я не хочу, чтобы папа видел её,

или,

ещё

хуже,

бабушка.

Я

оглядываюсь, но, к счастью для меня,

на улице никого нет.

— Что ж, и я рада тебя видеть,

— фыркает она.

А по её тону не скажешь.

— Прости, я просто удивлена. Я

звонила тебе, но ты, видимо, не

думала мне перезванивать.

— Ты бросила меня ради отца.

Он ничего не хотел иметь с тобой

общего, но ты всё-таки ушла от меня

к нему.

Замечательно! И что мне с этим

делать? Мой папа не оставлял меня.

Моя мать держала меня вдалеке от

него, но сейчас я не хочу начинать

спорить с ней, стоя в центре на

площади. Слухи в этом городе

разлетаются быстро, а я не хочу,

чтобы моя семья знала о её

присутствии.

— Мам, пожалуйста. Я тебя не

бросала. Ты знаешь, что произошло.

Я больше не могла оставаться в Нью-

Йорке.

Я смотрю, как она закатывает

глаза, полностью игнорируя мои

слова.

— Подобное случаются в этом

городе

каждый

день.

Не

драматизируй.

О,

Господи!

Мне

хочется

кричать. Я знаю, что много плохого

происходит в городе. Я прожила там

всю

свою

жизнь.

Я

смотрела

новости, читала газеты. Но это не

случилось с кем-то другим, это

случилось со мной, с её дочерью.

— Мам, меня могли убить.

Изнасиловать. Ты слышала, что

сказала полиция. И поверь мне, я

знаю, что плохое случается, но я

больше не чувствовала себя там в

безопасности, — я делаю вдох. — Ты

не ответила на мой вопрос. Зачем ты

здесь? Всё в порядке?

Она качает головой и поджимает

губы, прежде чем ответить:

— Всё в порядке. Мне просто

нужно было увидеть юриста по

делам, которые тебя не касаются.

Мне, конечно же, интересно

узнать о её встрече с юристом, но я

не собираюсь спрашивать об этом. Я

просто хочу, чтобы она ушла, и её

никто не увидел.

Я делаю глубокий вдох, надеясь

получить огромное «нет» на свой

следующий вопрос.

— Ты надолго в городе?

Она оглядывается и морщится в

отвращении.

— Нет, это однодневная поездка.

Мой самолет через пару часов.

Спасибо, Господи, хотя бы за

это.

— Хорошо, — всё, что я могу

ответить. Мне не грустно, что она

улетит.

— Похоже, ты отлично тут

справляешься и ладишь с местными,

— говорит она, глядя на меня.

Слово «местные» в её устах

прозвучало так, словно они не люди,

а

секретная

раса

инопланетян,

которые пытаются захватить мир.

Она делает шаг назад, прижимая

сумку ближе к своему телу, будто бы

я собираюсь вырвать её и убежать.

Сейчас засмеюсь. Я осматриваю

свою одежду и понимаю, что да — я

отлично вписываюсь сюда. На мне

пара

темных

джинсов,

черная

рубашка и розовая жилетка. Мой

образ

сегодня

дополнила

пара

простых чёрных ботинок. Я выгляжу

хорошо. Конечно же, не стиль

западного

Нью-Йорка,

но

для

Теннесси очень даже ничего.

— Спасибо, — я улыбаюсь.

Она

громко

вздыхает

и

осматривается.

Очевидно,

она

получила не тот ответ, который

ожидала.

— Мне пора, — говорит она, и

по моему лицу текут слезы.

Глупо, понимаю, но ведь она у

меня единственная мать, и меня

бесит то, что мы с ней не можем

ладить. Всю свою жизнь я хотела,

чтобы она заботилась обо мне. Но

каждый раз, когда она доказывала,

что этого не будет, мне будто

всаживали нож в самое сердце.

— Конечно. Хорошего полёта, —

бормочу я, осознавая, что я больше

не ребёнок.

Мне не нужно объяснять людям,

почему моя мама не рядом, как это

происходит у других детей. Факт

того, что у меня есть семья и друзья,

которым я не безразлична, придаёт

мне сил. С этой мыслью я обхожу её,

иду по тротуару и набираю Ашера.

— Привет, малышка. Я сейчас

немного

занят.

Давай

я

тебе

перезвоню?

— Не надо. Эм… э-э-э... это не

так уж важно. Я просто хотела

сказать, что люблю тебя.

— Ты в порядке? Звучишь

немного расстроенно.

— Я в порядке, правда. Просто

чудесно, — честно отвечаю ему.

Я познала счастье благодаря ему,

его семье и моей.

Он затихает и глубоко вдыхает.

— Детка, я тоже тебя люблю, —

его голос хриплый.

— Хорошо, — шепчу я, закрывая

глаза.

— Хорошо, — он шепчет в ответ.

На секунду он замолкает, а затем

произносит:

— Увидимся дома.

— Конечно, — шепчу в ответ.

— Позже, — он усмехается, и я

смеюсь вместе с ним.

— Да, позже, — я вешаю трубку,

чтобы не выглядеть ещё большей

дурой.

Я смотрю в зеркало заднего вида

и замечаю улыбку на своём лице. Я

поеду домой. Домой. К моим Ашеру

и Бисту. Я завожу машину и

трогаюсь.

***

— Нет, — отвечаю хриплым

голос Ашеру, который лежит позади

меня.

Наступила суббота, и последний

час Ашер пытается поднять меня. Я

готова придушить его.

—

Детка,

—

смеётся

он,

зарываясь лицом в мою шею.

— Ашер, я в последний раз тебе

говорю, если ты не оставишь меня в

покое, то я тебя убью.

— Это неприлично, — он

усмехается.

— Мне плевать. Проваливай.

Ради Бога, у тебя три брата и куча

друзей. Ты не можешь надоедать

кому-нибудь из них?

— Я не собираюсь никого из них

приглашать принять душ со мной.

— О, Господи! — кричу я. —

Вали отсюда! Я сплю, — я кладу

подушку себе на голову, стараясь не

слышать его голоса.

—

А

по-моему,

ты

уже

проснулась, — слышу приглушённый

ответ, и не могу, конечно, сказать

наверняка, но по его тону понятно,

что он улыбается.

—

Допрыгался,

—

я

переворачиваюсь и залезаю на него.

Его лицо загорается, и он

начинает смеяться. Я улыбаюсь в

ответ, хватаю подушку и поднимаю

над его большим и глупым лицом.

Его руки мгновенно опускаются на

мои бока, и начинается щекотка.

Когда

мне

наконец-то

удалось

заставить Ашера сжалиться, мы оба