Итак,  Впервые попав в отделение химиотерапии гемобластозов, я отправилась в кабинет к своему лечащему врачу.

– Ты замужем, дети есть? – Она листала мою историю болезни.

– Нет.

– Не бойся, у нас все девочки рожают! Все будет хорошо. Лечиться долго, полгода, ты знаешь?

– Вы сказали то, о чем я боялась спросить! – Я правда боялась, что после лечения не смогу иметь детей.

– Подстригись. Волосы выпадут. – У меня предательски навернулись слезы на глазах, а она улыбнулась: – Это нормально, почти все плачут. Отрастут.

Теперь все обследования начались заново, и это бы ничего, но болезнь стала как-то резко прогрессировать и мое самочувствие ухудшилось. Каждый, у кого брали биопсию, знает, что болезнь отвечает неприятными симптомами, когда ее тревожат. Я начала очень сильно кашлять, стала тяжело спать и иногда дышала и слышала, как страшно хрипит легкое. Я не могла долго ходить, а лестницы вообще стали особым испытанием, почти задыхалась, поднимаясь по ним, да еще и температура поднималась раза три в день, постоянно приходилось носить с собой парацетамол. Мама тогда стоически делала вид, что не замечает, как я иногда задыхаюсь, а я-то думала, что хорошо это скрываю. Кроме того, усилились боли в животе и все чаще они отдавали в поясницу.

В ступор меня ввела пункция костного мозга, я и не знала, что моя болезнь чревата еще и его поражением. Процедуру положено проводить под наркозом, поскольку врачи считают ее слишком болезненной. Сначала я хотела отказаться от наркоза, но потом здравый смысл победил. К счастью, мой костный мозг не был поражен, в противном случае потребовалось бы его пересадка. Я по-прежнему не читала заключения исследований, поэтому, когда находили очередные болезни, сильно расстраивалась. Я-то думала, что у меня всего-навсего пара воспаленных лимфоузлов, а, оказывается, результаты показывают более неприятную картину.

Кардиолог во время исследования, не сдержавшись, почти закричала:

– Боже, где твое сердце?

– Что?! – Я чуть не подскочила на кушетке.

– Тихо-тихо, у тебя что, лимфома? Это лимфоузлы бликуют… У тебя сердце сжато ими со всех сторон. – Это была одна из тех врачей, которая настолько искренне волновалась за меня. – Да, тебе нужно скорее начинать лечение, после первого же курса химиотерапии станет легче.

Следующим был кабинет УЗИ. Когда в твоем теле «сто пятьсот» воспалений, невольно начинаешь понимать, когда врач что-нибудь обнаруживает: если он во время исследования останавливается и что-то печатает, скорее всего, это размер той самой находки. Врач, обследовавший меня, останавливался много раз. Когда я наконец-таки вышла из кабинета и ждала результата, он попросил зайти снова:

– Мне нужно проверить твои ноги[7].

В такие моменты сердце уходит в пятки: ноги до этого мне еще не проверяли. Слава богу, в них болезни не было. Но пока я ждала свою очередь на УЗИ, из соседнего кабинета вышла молодая девушка – опустилась прямо на пол и заплакала. Я хотела подойти, но, вспомнив себя, подумала, что сама бы вряд ли в такой момент готова была принять помощь от постороннего человека.

Онкологический центр – это та же больница, только люди здесь чаще плачут, чаще улыбаются; это место, где либо испытываешь сильнейший страх и горе, либо познаешь величайшее счастье излечения. Я видела сотни людей и с абсолютно пустым взглядом, и с самыми счастливыми улыбками. Хотя радуются тут чаще всего тихо. Как-то неуютно громко сообщать о своих «успехах», когда рядом находятся люди, которым радоваться, возможно, нечему.

Еще была проведена ПЭТ[8]. Ничто в мире не отрезвляло меня так, как эта процедура. Она была нужна, чтобы определить степень распространения болезни. Обычно лимфоузлы воспаляются только в области средостения (сердца и легких), в моем же случае был еще довольно большой конгломерат в брюшной полости. В общем, первый снимок и заключение ПЭТ я не смогла заставить себя посмотреть. Недавно этот рентген все-таки попался мне на глаза – зрелище, конечно, ужасающее. Половина моего тела была поражена, как там все это помещалось и при этом оставалось незамеченным, врачи понять не могли, а я и подавно.

Передо мной одна женщина получила свое заключение после проведенной процедуры и твердила врачам:

– Вы представляете? Ничего нет! Ничего нет!

Я искренне радуюсь за каждого, кто получает хорошие анализы! Но как это режет ухо, когда знаешь, что твой анализ покажет совсем другое.

Врач, которая расшифровала мои снимки, возилась с ними почти до закрытия больницы. Дойдя где-то до середины, она вышла ко мне со словами:

– Это невозможно! Погуляй еще пару часов, там очень много описывать!

– У меня лимфома? Вы не нашли ничего нового? – Я очень боялась, что окажется поражено что-нибудь еще. Какие только мысли ни крутились в голове в тот момент!

– Это лимфома, у тебя вовлечено левое легкое, оно немного светится, но все должно пройти вместе с болезнью… Там очень много. Знаешь, что лечение может длиться до двух лет? Тебе бы войти в ремиссию.

– Я вылечусь. – На тот момент у меня был очень боевой настрой.

Забрав заключение, я сразу отдала его лечащему врачу – не читала сама и не показывала маме. Я вообще не отдавала никакие заключения родителям, так что они не знали ни размеров опухолей, ни их количества. О том, что мне поставили третью стадию опухолевого процесса, мама узнала из социальной сети и проплакала всю ночь.

– Что-то изменилось от того, что ты узнала? Я стала себя хуже или лучше чувствовать? Мама, пойми, это просто цифра[9]! – я пыталась рационально объяснить неважность этой информации, но мама есть мама!

Хотя, если честно, когда я получила результаты первого ПЭТ, то сама плакала в коридоре больницы. Мне позвонил тогда мой друг:

– Что там у тебя? Чего ревешь-то? Помирать, что ли, собралась? – Он вообще не особо любит, когда я плачу или расклеиваюсь.

– Мне сказали, что лечение может занять два года… Там так много всего, ты знал?

– Тебе назвали реальный срок! Тебе же не сказали, что ты неизлечима! Если ты будешь плакать, я не буду с тобой разговаривать! Мне не доставляет удовольствия общаться с нытиками. И нам еще на море ехать, лето впереди.

Действительно, у нас был уговор поехать на море еще до того, как я заболела. В общем, оказалось, что мой друг еще и неплохой мотиватор.

Из дневника

Онкологический центр представляет собой совершенно жуткое здание клиники-башни[10], когда я первый раз увидела его, у меня аж мурашки побежали по коже. До сих пор все, кто приходит в гости, говорят, что с виду это очень неприятное здание.

Я ехала сюда с одной целью – выздороветь. И довольно бодро провела тут первый день, на следующий день мне предстояло пройти ПЭТ. Потом медсестра предупредила, чтобы я не обнимала и не целовала близких в течение дня, на мое «почему?» она ответила: «Радиация», – я так и не поняла, шутит она или нет.

Здесь могут просто заговорить с тобой в лифте или коридоре, сказать что-то вроде – потерпи, все будет хорошо. Иногда именно этих слов не хватает.

Я вообще ничего не знала о раке и химиотерапии, кроме того, что сильно тошнит и выпадают волосы, а про рецидив и ремиссию – только из американского кино.