Короче говоря, политика «умиротворения» была результатом причудливой смеси самых различных мотивов. Ее основной целью не было натравить Гитлера на Советский Союз (хотя, повторюсь, такая идея присутствовала в умах многих европейских политиков). И все же наше понимание мотивов западных лидеров не отменяет одного простого факта: именно политики в Лондоне и Париже сделали возможным усиление Третьего рейха. Именно в их силах было преградить путь усилению Германии и остановить Гитлера до того, как он стал слишком опасен. Своевременно сделано этого не было. А потом, в 1939 году, было уже поздно.
Действительно, большинство историков соглашается с тем, что именно Мюнхенское соглашение стало той «точкой невозврата», после которой Вторая мировая война стала неизбежной. Гитлер твердо взял курс на вооруженный конфликт. Он не собирался больше лавировать, идти на компромиссы и терять время. Его навязчивой идеей стало начать неизбежную войну, пока сам он еще находится в расцвете физических и умственных сил.
Для Гитлера Мюнхенское соглашение стало блестящей победой. Не только на международной арене – фактически успех Гитлера раздавил оппозицию в военной среде, заставив ее надолго забыть о своих планах. С этого момента фюрер окончательно исполнился уверенности в своем превосходстве над британскими и французскими лидерами. «Жалкие червяки» – так он назовет их немного позднее.
Но еще сильнее был эффект, произведенный Мюнхенским соглашением на советское руководство. Ставя свои подписи под печально известным документом, Чемберлен и Даладье нанесли смертельный удар не только Чехословакии. Они нанесли смертельный удар советской политике «коллективной безопасности». Анализируя происходящее в Мюнхене, советское руководство могло сделать – и сделало – два основных вывода. Первый: с Советским Союзом никто не собирается считаться всерьез. Его не хотят видеть одной из великих держав Европы и относиться как к равному. Его интересы никто не собирается принимать во внимание. Второй: договоренности с Парижем и Лондоном не стоят той бумаги, на которой написаны. Западные политики откажутся от них при необходимости под первым же подвернувшимся предлогом, если вообще дадут себе труд изобретать предлог. Даже своим ближайшим союзникам в Восточной Европе, Чехословакией, французы легко пожертвовали ради собственного спокойствия. Что уж говорить о Советском Союзе? «Мюнхен и многое другое убедили Советское правительство, что ни Англия, ни Франция не станут сражаться, пока на них не нападут, и что даже в этом случае от них будет мало проку», – написал впоследствии Уинстон Черчилль, который не испытывал особых симпатий ни к Сталину, ни к Советскому Союзу.
Согласно представлениям советского руководства о закономерностях развития международных отношений, новая мировая война была неизбежна. Именно поэтому в конце 1938 года Сталин оказался в своей оценке происходящего ближе к истине, чем кто бы то ни было из западных политиков. После Мюнхена вопрос о том, начнется ли война, уже не стоял. Вопрос заключался в том, когда и как она начнется. И советское руководство было полно решимости сделать все возможное для того, чтобы занять к началу конфликта как можно более выгодную для себя позицию.
Именно так начался путь, который в дальнейшем привел к подписанию пакта Молотова – Риббентропа. Рассматривать это соглашение в отрыве от Мюнхенского сговора нельзя, как нельзя рассматривать крону дерева в отрыве от его корней.
Однако до августа 1939 года произошло еще много событий. Пакт Молотова – Риббентропа еще не был предрешен со всей определенностью. Еще были возможны варианты. В итоге все шансы на создание мощного антигерманского блока оказались упущены.
В декабре 1938 года состоялось подписание франко-германского соглашения, гарантировавшего неприкосновенность существующих границ. Многим казалось, что мир для целого поколения – и вправду не пустые слова. Однако уже вскоре после подписания Мюнхенского соглашения, в конце октября 1938 года, германская сторона предложила польскому руководству начать переговоры по спорным вопросам. В частности, речь шла о двух проблемах. Первой был статус Данцига, германского города, который после Первой мировой войны перешел под контроль Лиги Наций. Польша являлась главной сторонницей сохранения этого статуса, немцы, напротив, стремились присоединить его к рейху. Второй проблемой являлся так называемый «польский коридор» – протянувшаяся с юга на север полоска польской территории, дававшая стране выход к Балтийскому морю. Эта полоска разрезала территорию Германии на две части, отсекая Восточную Пруссию от остального рейха. В Берлине требовали права провести по этой полосе экстерриториальные железную и автомобильную дороги, которые связали бы между собой две половинки Третьего рейха.
Требования были сравнительно умеренные – в первую очередь чтобы не вызывать преждевременную тревогу в других европейских столицах. Как показал чехословацкий кризис, в случае уступок противоположной стороны ровным счетом ничто не мешало Гитлеру впоследствии их увеличить. Однако даже эти небольшие требования были неприемлемы для поляков. Польское руководство явно переоценивало силу своего государства, собираясь и дальше проводить независимую политику и не становиться сателлитом ни одной из великих держав. Выполнение германских требований представлялось польским политикам несовместимым с государственным суверенитетом их страны.
На протяжении всех зимних месяцев продолжались переговоры. В начале 1939 года гитлеровские эмиссары фактически предложили полякам сотрудничество в борьбе против Советского Союза, обещая поделиться в случае успеха частью добычи. Насколько всерьез говорили немцы? Известно, что Гитлер, в отличие от многих германских военных и дипломатов, не питал какой-то особой ненависти к Польше и был вполне способен пойти на временный компромисс с ней. Как бы то ни было, поляки снова отказались – они готовы были обсуждать равноправное партнерство, но не опускаться до положения сателлита. Сегодня некоторые польские историки открыто сожалеют о том, что в 1939 году в Варшаве не пошли на союз с Гитлером…
Тем временем в Европе одно событие следовало за другим. 15 марта 1939 года части вермахта вошли в Прагу. Формально Гитлеру вновь удалось решить проблему мирным путем: подстрекаемые им словаки объявили о своей независимости, а президент Гаха под его напором заявил, что вверяет судьбу оставшейся части страны в руки германского фюрера. Чешские земли были превращены в «протекторат Богемия и Моравия».
Реакция западноевропейских стран, согласно Мюнхенскому соглашению выступивших в роли гарантов границ Чехословакии, оказалась на первых порах довольно вялой. Выступая в парламенте, Чемберлен заявил, что «словацкий парламент объявил Словакию самостоятельной. Эта декларация кладет конец внутреннему распаду государства, границы которого мы намеревались гарантировать, и правительство Его Величества не может поэтому считать себя связанным этим обязательством». Воевать из-за агонизировавшего чехословацкого государства по-прежнему никто не собирался. Более того – через некоторое время нацисты даже получили из Лондона чехословацкий золотой запас, который был заблаговременно отправлен туда чехами после Мюнхена.
Однако кое-что все же поменялось. Если прежнюю германскую экспансию еще можно было подвести под формулу «реализация права немецкой нации на самоопределение», то мартовская история не лезла ни в какие ворота. Поэтому Чемберлен, не прекращая попыток достичь взаимопонимания с Берлином, одновременно решил указать немцам на границы, которые им не следует пересекать. 31 марта, выступая в парламенте, Чемберлен заявил: «В случае любой акции, которая будет явно угрожать независимости Польши и которой польское правительство соответственно сочтет необходимым оказать сопротивление своими национальными вооруженными силами, правительство Его Величества считает себя обязанным немедленно оказать польскому правительству всю поддержку, которая в его силах. Оно дало польскому правительству заверение в этом. Я могу добавить, что французское правительство уполномочило меня разъяснить, что оно занимает по этому вопросу ту же позицию, что и правительство Его Величества».
