Казалось, время остановилось. Во тьме, рассеиваемой лишь светом редких факелов, сверкали мечи и шлемы, иногда случайный отблеск выхватывал из темноты залитое потом лицо врага. Бить приходилось почти наугад, и несколько раз только обострившийся инстинкт спасал Гирхарту жизнь, помогая увернуться от вражеского клинка. Противники дрались молча и ожесточённо, слышались лишь звон, топот, хриплое дыхание, стоны раненых и умирающих. Рядом падали люди, даже толком и не разберёшь в этой темноте, свои или чужие, а сзади напирали недавно подошедшие воины, стремясь поскорее принять участие в схватке. Повинуясь этому напору, Гирхарт сделал шаг вперёд, потом ещё один, и до него не сразу дошло, что коэнцы-то отступают! Медленно, неохотно, но поддаются!
Это осознание удесятерило силы, маршал кинулся на врага, как демон из страшной легенды. Не было ничего важнее, чем дойти до конца коридора... потом до лестницы... подняться по ней... Кто-то замахнулся на него копьём, Гирхарт поднырнул под тускло блеснувшее остриё и полоснул мечом. Ноги скользили по заливавшей лестницу крови. Ступать приходилось прямо по трупам, слишком узки были упрятанные в толщу стены ступени. А потом коэнцы как-то странно засуетились, отхлынули вверх, и только поднявшись вслед за ними на площадку, Гирхарт понял, в чём дело, нос к носу столкнувшись с Дарниллом.
- Как мы их, господин маршал, а? - весело спросил тот, вскидывая меч в воинском приветствии. Гирхарт усмехнулся и отсалютовал в ответ.
Башня была взята, равно как и вторая стена. Подождав, пока часть разместившихся на стене коэнцев уйдёт внутрь башни для отражения внезапного нападения, ещё два полка союзного войска вошли в пролом и кинулись на штурм. Удержать ещё и их у имперцев уже не хватило сил. Теперь повстанцы под командованием Дарнилла добивали уцелевших защитников укреплений.
- Где генерал Эрмис?
- Вместе с господином Арном пошли в город, по коэнским следам. Вы бы видели, как они драпали!
- Кто "они"? - устало спросил Гирхарт. Напряжение боя отпускало, и он только сейчас почувствовал, чего ему стоил этот бой. Руки болели, ноги подгибались, он был весь залит потом и кровью, к счастью, чужой.
- Коэнцы из башни, - объяснил полковник. - А наши за ними. Сегодня Нижний город будет наш!
Гирхарт кивнул, бросил "Ладно, распоряжайся дальше" и вышел на стену. Уже рассвело, хотя небо было покрыто тучами. В начале весны рассветает довольно поздно, значит, бой продолжался не менее четырёх часов. Со стены был виден столь желанный Нижний город, но Гирхарт сейчас не чувствовал радости - только усталость. Было видно, что резня на ближайших улицах продолжается, коэнцы не собирались сдаваться без боя. И, судя по упорству, с которым они дрались, взять его будет ой как не просто, даже сейчас.
Так оно и получилось. Оптимистический прогноз Дарнилла не оправдался, и ни в этот день, ни на следующий взять Нижний город так и не удалось. Опомнившиеся защитники с такой яростью набросились на прорвавшихся за стену захватчиков, что оттеснили их обратно в башню и попытались штурмовать её, но неудачно. Построенная как крепость в крепости, Кернова башня была столь же неприступна для защитников города, как и для людей Гирхарта. И всё же коэнцы не собирались сдаваться. Они построили баррикады на всех прилегающих к башне и стене улицах, благо те были нешироки, и давали весьма успешный отпор всем попыткам продвинуться дальше. Гирхарт в очередной раз восхитился их стойкостью и мужеством, но проблему надо было как-то решать. Подумав, он приказал разрушить Кернову башню до основания, чтобы открыть своим войскам широкий проход в город.
Работы заняли семь дней. Начали с верхних этажей, щедро засыпая коэнцев обломками. Те первое время не оставляли попыток вернуть потерянное, но потом смирились и, казалось, исчезли, не желая являть собой мишень для людей Гирхарта. Хотя можно было не сомневаться, что они готовы к будущему прорыву.
Праздник Весеннего равноденствия пришёлся на самый разгар работ. Отпраздновали его на скорую руку, никому не хотелось надолго отрываться от обречённого города. Разумеется, принесли щедрые жертвы богам, пообещав ещё больше после победы. Главным действующим лицом во время традиционно проходившего уже после заката священнодействия, как обычно, стала Фрина, давно обзавёдшаяся десятком помощников и помощниц, но, как и прежде, всегда сама встававшая к алтарю. Гирхарт, находившийся в первом ряду, совсем рядом с ней, видел её вдохновенное лицо. Для неё это была не обязанность, и даже не удовольствие, Фрина получала от своего служения нечто большее. Её Бог и впрямь не оставлял её, позволяя прокладывать тропинки и к другим божествам.
- Вижу! - вдруг пронзительно выкрикнула Фрина, хотя это совсем не соответствовало обряду, который она должна была закончить. - Вижу!
Она выгнулась назад, вскидывая к потемневшим небесам руки, в одной из которых был зажат кривой жертвенный нож, только что вскрывший горло барану. Кровь на клинке казалась чёрной.
- Вижу! Дым и пепел! Горе тебе, Коэна! И месяца не пройдёт, как обратишься в прах! - Фрина выгнулась ещё сильнее, Гирхарт даже испугался, что она сейчас упадёт. - Новое скрепит обломки старого. Меч занесён над половиной мира! Псы понесутся на все стороны света! Ты, - неожиданно она повернулась к Гирхарту, и у него шевельнулись волосы на затылке, когда он увидел белки закатившихся глаз, - бойся предателя в своём доме. Бойся того, кто сейчас слаб, и завтра не силён. Вернётся убитый тобой и потребует своё. Твои Боги с тобой, но они возьмут свою цену. Будет срезан твой росток, не руби дерево, пока не даст новый! Будет, как сказано! Сказано!
Она пошатнулась и с негромким вскриком, больше похожим на хрип, осела на землю, кинувшийся вперёд Гирхарт едва успел её подхватить. Ему показалось, что стало светлее, он поднял глаза и увидел, что пламя на алтаре действительно вспыхнуло ярче. Пламенный язык вырвался из самого сердца огня, лизнул тёмное небо, и маршалу на мгновение почудилось, что он видит извивы громадного чешуйчатого тела, парящего прямо над его головой. Вспыхнули то ли светящиеся глаза змея, то ли взвившиеся в воздух искры, и всё пропало. Пламя на алтаре осело, словно обессилев, и теперь едва освещало залитый кровью камень. Никто не осмелился попытаться разжечь его снова, хотя подношение так и не сгорело полностью.
В свои покои Гирхарт принёс Фрину на руках, она всё ещё была в обмороке, и оставалась в нём так долго, что он начал тревожиться. Наконец она слабо застонала, и Гирхарт, уже подумывавший, не рискнуть ли прервать священный транс и попробовать привести её в чувство, немедленно кинулся к ней.
- Как ты себя чувствуешь? - спросил он, всматриваясь в побледневшее лицо подруги.
- Голова... - Фрина страдальчески сморщилась и поднесла руку ко лбу, - Голова болит...
- Выпей, - Гирхарт поднёс к её губам стакан вина и, когда она отпила, стал осторожно массировать ей виски. - Полагаю, спрашивать тебя о том, что ты сказала, бесполезно?
- А что я сказала?
- Ты не помнишь, как пророчествовала у алтаря?
- Не помню....
Гирхарт вздохнул. Он, в общем-то, в этом и не сомневался.
На следующий день всё пошло своим чередом, но маршал стал замечать, как едва уловимо, но явственно изменилось отношение к нему окружающих. Стало ещё более почтительным и в то же время каким-то насторожённым. Не было в армии человека, который в тот же день не узнал бы, что с Гирхартом устами Фрины говорили боги. Тем, кто по какой-то причине не присутствовал на молении или стоял слишком далеко, рассказали товарищи. По лагерю ходило уже несколько вариантов пророчества, и Гирхарт только диву давался, как ухитрились переиначить слова, которые вроде бы слышали несколько тысяч человек. Вот уж поистине - врёт, как очевидец. Вариантов толкования было ещё больше, но в них он вникать уже не стал.
Впрочем, скоро всем стало не до того. В пророчестве Фрины говорилось, что Коэна падёт ещё до исхода месяца, и это было единственное, в чём сходились многочисленные рассказчики. Войско загорелось ещё большим энтузиазмом, всем не терпелось претворить предсказание в жизнь. Гирхарт вполне разделял их чувства и потому не стал долго тянуть с новым штурмом.
