Литмир - Электронная Библиотека

Поднялась со скамейки и вся их компания. Вероника хотелось пойти с ними, но она все еще не верила, что их с Наташкой действительно приглашают.

– А родители? – ехидно поинтересовалась Ольга. – Против не будут?

Наташка оглянулась на свои окна и поежилась. Отец у нее был строгий.

– Как-нибудь в другой раз, – вздохнула. – Вон, мамка уже в окне маячит. Идем? – повернулась к Веронике.

– Жарко у нас. Я еще немного посижу, – сказала та. Очень не хотелось уходить.

– Ладно, пока, – снова вздохнула Наташка, – я побежала.

– Твои тоже в десять в кроватку укладываться велят? – насмешливо щурясь, спросил Федька.

– На работе, – сердито ответила она. – В ночную смену, – добавила, отвернувшись, чтобы никто не заметил ее покрасневшего лица.

Не хотела объяснять, что отца у нее нет, а мать ложится спать рано и понятия не имеет о том, что Вероника иногда уходит на улицу уже после того, как она засыпает. И хотя она любит Веронике выговаривать за то или за это, Вероника знает, что по настоящему ей пополам, где и с кем гуляет ее дочь.

Заходя в подъезд Руслана, Вероника все же, как и Наташка, оглянулась на свои окна. Так, на всякий случай. Матери в них не увидела, но у подъезда гуляла со своим мопсом соседка с пятого этажа, которая, как показалось Веронике, неодобрительно покачала головой. Впрочем, это вполне могло и просто привидеться, уже темнело.

В тот вечер Вероника впервые в жизни узнала, каково это – быть пьяной. Конечно, и до этого ей случалось пробовать спиртное, но обычно это было вино или пиво. Приглашали подруги на день рождения, мальчишки тайком проносили что-то на школьные праздники. Но чтобы после банки пива выпить еще и стакан водки – такого с ней не случалось. Ее вырвало прямо за столом. Потом рвало в туалете. Она не помнила, как оказалась в другой комнате и как уснула, не помнила. Посреди ночи проснулась от того, что кто-то ощупывал ее, стягивал с нее шорты. Майки на ней уже не было. В ужасе она пыталась сбросить с себя тяжелое грубое тело, но это ей никак не удавалось. Чья-то ладонь зажала ей рот. «Тише, не ори, не убивают!» По голосу узнала Руслана. Как ей показалось, он мучил ее не меньше часа. Потом, отвалившись в сторону, произнес сонным голосом: поздно уже, вали домой, пока искать не начали. Трясущимися руками она кое-как натянула на себя одежду. Ее тошнило, раскалывалась голова, болела каждая клеточка тела. В другой комнате на диване спал Федька в обнимку с Ольгой, а на полу, на матрасе в углу храпел еще кто-то. Вероника, спотыкаясь о разбросанные по полу вещи, кое-как добралась до входной двери. Когда вышла из подъезда, начинало светать, и в каждом окне всех четырех пятиэтажок, составляющих двор, ей мерещились любопытные лица. Опустив голову, она быстро пересекла двор. Осторожно, чтобы не разбудить мать, открыла дверь квартиры и на цыпочках прошмыгнула в свою комнату. На следующий день у нее все также болела голова, она чувствовала себя полностью разбитой. А уж что творилось в душе, об этом лучше и не вспоминать. Она ничего не сказала Наташке и целую неделю не выходила из дому, боясь попасться Руслану на глаза. Даже к окну боялась подходить. Случившееся наполняло ее отвращением и к «этому» и к самому Руслану.

Но прошла неделя-другая, она стала успокаиваться и снова начала наблюдать сквозь тюлевые шторы за окнами квартиры в доме напротив. Обычно на лето мать отправляла ее к бабушке в деревню, но уже два года как бабушка умерла, ее домик был продан, и Вероника все лето парилась в городе, сидела дома, томясь от скуки, не зная, чем заняться. А теперь вот еще и тряслась от страха, боясь встретить Руслана.

Нет, после той ночи Руслан не сразу предъявил права на ее тело и на ее жизнь. Возможно, вначале он просто не придал значения происшедшему, девиц, шмыгающих ближе к ночи в его подъезд, хватало. Веронике стало казаться, что он уже позабыл о ней, стала понемногу успокаиваться. Но она ошибалась. Она ему запомнилась. В один прекрасный день, когда лето уже кончилось и она снова стала ходить в школу, он как-то подстерег ее в подъезде, и, упершись рукой в стену, преградил дорогу. Отчего это она к нему больше не заходит? Нехорошо после всего, что между ними было. Уроков много задают, пролепетала она, то краснея, то бледнея от страха. Ну, я мог бы тебе кое в чем и помочь, двусмысленно улыбаясь, произнес Руслан. И вдруг обнял крепко за плечи, засопел и потерся своей редкой, неопрятной щетиной о Вероникину щеку, ободрав ее. Приказал почти ласково: придешь сегодня в шесть, поможешь стол накрыть. А глаза были, как у рыбы, светлые, почти белые, и злые-презлые.

Ей стало жутко. Она не хотела идти, но не посмела ослушаться. Потому что не было никого в целом свете, с кем бы Вероника могла поделиться своими страхами. Никого, кто мог бы ее защитить. И в самом деле, кому о таком расскажешь? Кому она могла тогда пожаловаться, кому могла рассказать о Руслане? Отца у нее не было. Матери? Об этом и речи не могло быть. Мать была всегда занята только собой. Всегда равнодушная и холодная, как тот айсберг, что в песне. Вероника не помнила, чтобы она хотя бы раз в жизни погладила ее по голове или сказала что-нибудь ласковое. Или хотя бы Верочкой назвала, как бабушка. Она всегда говорила с дочерью так, словно та в чем-то перед ней провинилась. О квартире в доме напротив и о том, что там делалось, невозможно было говорить даже с Наташкой. Та могла проболтаться. Да что – могла? – наверняка проболтается! А Вероника больше всего боялась, что в школе узнают. Будут шептаться, посмеиваться за спиной. При одной этой мысли ее охватывал стыд и страх. Такой же стыд и страх сопровождал ее во время тайных посещений квартиры Руслана и во время ее поездок с ним. Несколько раз он брал ее с собой за город, куда ездил «по делам». Запомнилось, как однажды они ночевали в какой-то запущенной берлоге, под стать которой были и грязные, неухоженные хозяева. Спали на каком-то одеяле в подозрительных пятнах и таким же укрывались. Еще ездили к Федьке, который жил с родителями в пригороде около самой железной дороги, и тогда она звонила со станции домой, отпрашиваясь на ночь «к подруге». Мать иногда соглашалась, но, случалось, и возражала. В таких случаях какая-нибудь девчонка из штыревской компании – обычно Ольга – брала трубку и голосом отличницы-паиньки, но кривляясь при этом и глупо тараща глаза, начинала уговаривать мать позволить Веронике переночевать «у нее». В ход шла всякая чушь, вроде того, что они фильм по телевизору смотрели (к контрольной готовились, выкройки делали), а когда посмотрели на часы, то оказалось, что уже поздно ехать домой. Обычно трюк этот срабатывал.

Вероника училась хорошо только в младших классах, в старших была середнячком, а к концу школы, вообще съехала. «О чем ты думаешь? – отчитывала ее классная. – Как экзамены собираешься сдавать?» Классная ее недолюбливала. Как и многие другие учителя, считала ее тупицей, у которой только мальчики на уме. Впрочем, кто и когда любил Веронику, ну, кроме бабушки?

И вдруг все кончилось. Именно вдруг. Одним ранним июньским утром Руслан исчез, а его квартира была опечатана милицией. Вероника долго поверить не могла, что снова стала свободна, что ей не нужно теперь вечерами пробираться тайком в квартиру, которая была ей также ненавистна, как и ее хозяин. Сел за наркотики, услышала она во дворе. За наркотики? Она замечала, конечно, странности в поведении штыревских гостей, но ей он никогда такого угощения не предлагал. Жалел? Или боялся, что она кому-нибудь проболтается? Этого она так и не узнала. Может быть, он писал об этом в том письме, которое спустя некоторое время принес ей Федька. Но она его даже не открыла. Изорвала его, не читая, в мелкие клочья.

И вот этот урод снова на свободе.

Всю первую пару Вероника просидела как в полусне. Вместо того чтобы записывать лекцию, рисовала цветочки на полях тетрадки с конспектами. Этот звонок от Руслана, его угрожающий тон – это и в самом деле только цветочки, и страшно подумать, какие ягодки ждут впереди.

3
{"b":"575305","o":1}