— Помоги, что смотришь? — раздражённый голос, злой и срывающийся.

Лео почувствовал своим бедром эрекцию Роберта и от ужаса взвыл, без слов.

— Легко, — выдохнул Алан, — давай меняться.

Он занял место брата, придавил собой Лина и, внезапно перевернувшись, рывком затащил его на себя. Теперь они были лицом к лицу, Алан на спине, Лео на нём. Альберт тут же, преодолевая сопротивление, взял в замок его ноги, обвив своими и одновременно раздвинув их, а руки Лео тоже попали в плен, их запястья были в жёстком захвате кистей Альберта.

Лео не сдавался, он ужом извивался между двух разгоряченных тел, с ужасом чувствуя, как Роб рывками избавляется от одежды. На майку он тратить времени не стал, а вот джинсы стащил с себя и остался в одних трусах. Лео это понял по тому, что к его собственному, уже совершенно голому и беззащитному заду прикоснулся твердый ствол, натянувший тонкий трикотаж Робертова «Кельвина Клейна», и этого легкого прикосновения было достаточно, чтобы вызвать новый приступ паники. Но на этот раз уже вырываться не было никакой возможности, ни сил. Он просто тихо завыл, словно зверь, чувствующий неизбежную гибель.

Алан, почувствовав, что он перестал сопротивляться, тоже ослабил хватку, продолжая, однако, крепко сжимать его запястья.

— Молодец, хороший мальчик, — срывающимся шепотом пробормотал Роберт, он рывком снял с себя трусы и прикоснулся обнаженным членом к коже Лео.

Одновременно с этим ощущением мокрой гладкой головки, чуть скользнувшей по ягодицам, к Лину вернулась возможность говорить.

— Пожалуйста, пожалуйста, не надо! Роби, пожалуйста! Ал, скажи ему! — он выстонал, почти выкрикнул беспомощно, с ужасом понимая, что надеяться не на что, что его слова только вызовут издевательский смех.

Однако над ним никто не смеялся.

Роби словно бы и не слышал его причитаний, он был занят тем, что одной рукой оглаживал кожу ягодиц, проводя большим пальцем по углублению между ними, с каждым разом нажимая все сильнее.

— Нет! — всхлипнул Лео, — нет, не надо, пожалуйста…

Второй рукой Роб давил ему между лопаток, с силой прижимая его к Альберту и лишая всякой возможности вырваться, так, что было почти трудно дышать, он мог только безнадежно хрипло бормотать как заведенный:

— Пожалуйста, нет, нет…

Его словно парализовало от ужаса, он не мог поверить в происходящее, все казалось ему дурным сном, кошмаром, который кончится, стоит ему только открыть глаза.

Он был вынужден уткнуться лбом в ключицу Алана, потому что мышцы шеи уже отказались ему повиноваться.

Через секунду зажмурил глаза, чувствуя, как ладонь младшего легла ему на затылок, видимо, чтобы он и не думал вырываться. Он бы и так уже не стал. Однако рукой Алан продолжал прижимать его к себе, и благодаря этому, отвлекшись на ощущение тепла и терпкий мускусный запах кожи, смешанный с ароматом травы, он пропустил самое первое проникновение.

Смазанный палец протолкнулся внутрь, и это ощущение было таким противоестественным и диким, что он, вздрогнув, рванулся вперед, вновь рухнув на Алана всей тяжестью, мгновенно вновь зафиксированный крепкими руками.

— Полегче, рыб, так я кончу, пожалуй, не дожив до самого интересного, — выдохнул ему прямо на ухо Алан.

Поскольку теперь они были почти лицом к лицу, живот к животу, его словно кипятком ошпарило, он ясно понял, что тот возбужден до предела. Жесткий эрегированный член упирался Лео в живот чуть ниже пупка и это заставляло его обладателя шипеть при каждом движении жертвы.

Теперь Лин лежал, уткнувшись твинсу в плечо, с ужасом чувствуя, как палец пытается протолкнуться глубже и изо всех сил сопротивляясь ему там, внизу. Каменные тренированные мышцы не давали проникнуть дальше, и Роберт, выйдя из себя, с коротким ругательством, изо всех сил звонко врезал ему ладонью свободной руки по ягодице.

— Расслабься, дурачок, — пробормотал эхом Альберт, — тогда почти не больно будет! Ну чего ты? Чего ты? Ты же и сам хочешь, я чувствую!

Да, несмотря на жуткую, отвратительную ситуацию, несмотря на унижение, страх, подавленность и отчаяние, Лео, еще не отошедший до конца от страстного, безумного поцелуя и от короткой яростной схватки, был возбужден, и этот факт усиливал его унижение стократ. Он упирался собственным эрегированным членом в живот Алану, и тот это прекрасно чувствовал.

Между тем шлепок возымел свое действие, и Роберту удалось проникнуть глубже внутрь, чем он немедленно воспользовался, начав орудовать пальцем вовсю и вызывая у Лина вскрики и новый приступ отчаянного шепота:

— Пожалуйста, не надо!

Он крутил головой, отрицая, не желая соглашаться, отказываясь принимать этот кошмар за реальность.

— Перестань дергаться, рыбёха, — полураздраженно зашипел сверху Роби, — подумаешь, трахну тебя разок! Ты же не девка, ничего не потеряешь! Ты же сам упорно нарывался. Не ссы, не узнает никто, если умницей будешь, ты ведь умница, верно?

— Давай уже, хорош трепаться! — подал голос Алан, — я сейчас от одного твоего вида кончу, Берт.

Лео понял по напряжению мышц, что младший протянул руку вперед и погладил старшего по груди и животу, сверху вниз, легким движением. Потом снова зарылся рукой в волосы Лео и буркнул:

— Убить меня сговорились, сволочи.

«Убить, — эхом отозвалось в мозгу у Лео, — убить…»

То, что для Алана было шуткой, для Лео обратилось в жуткую реальность, безнадежную и неотвратимую, словно в бредовом сне. Только убивали его самого, и убивали наяву. Безжалостно и равнодушно, словно мотылька, который надоел своим порханием вокруг лампы, и вместо того, чтобы открыть окно и выгнать его вчерашней газетой, его этой самой газетой, улучив момент, прихлопнули, превратив в грязную кляксу. Чтобы потом соскрести брезгливо крошечное тельце и коротким щелчком отправить его на пол.

— Давай уже - окончательно взбеленившись, просипел Алан, ему, видимо, было непросто удерживать на себе тяжесть тела Лео, хотя тот уже и не имел сил бороться, а лежал безвольный тряпочкой, потеряв всякую волю к сопротивлению.

Роби, коротко прошелестев резинкой, надавил на вход и вошел. Лео только коротко всхлипнул и вздрогнул, как будто в забытьи. Разве убитые могут сопротивляться? Только судорожно дернуться, в последнем, агональном уже приступе.

Алан был прав. Боли почти не было, если не сопротивляться. Это если говорить о физической боли. Хотя по большому счёту, анестезия, какое-то отупение, которое его охватило, и все остальные ощущения свела тоже на нет. Это был не он, не Лео, это не его сейчас осторожно пробовал, словно на вкус, погружаясь, толчок за толчком, все глубже, бронзовый загорелый красавчик с закрытыми глазами, а то, что глаза у Роберта были закрыты, Лео мог сказать абсолютно точно.

Он видел всю картину со стороны, как это бывает, он слышал, у людей в состоянии клинической смерти. Алана, с бешеными черными глазами, себя, распластанного, словно безвольная медуза, хотя, скорее нет. Скорее даже словно морская звезда. Тут он, наблюдающий, даже нашел в себе силы, чтобы вяло хихикнуть. Про себя, неслышно.

Глаза у Роберта были прикрыты и он, коротко подавшись вперед до упора, глухо простонал:

— Дааа! Ох, бляяя, какой кайф! Берт, ты дурак, что отказался! Он охуенный, горячий, гладкий, бля, нет, ты должен это почувствовать.

— Оу, сделай так еще раз, — так же глухо просипел Алан, слегка поддавшись вправо-влево, — мне и так охуенно…

Лео лежал бесчувственной куклой, только безвольно подаваясь вперед при толчках насильника, вдавливаясь своим уже слабым стояком в живот младшего твинса, и это было почти не больно, только чувство распирания и инородного тела в заднице требовало это самое тело вытолкнуть во что бы то ни стало.

И был еще один момент. Из-за трения собственного, хоть и слабого, стояка, о каменный мускулистый живот младшего твинса, по телу парадоксально разбегались короткие всполохи неожиданного, неприятного, какого-то вороватого удовольствия, и это было так мерзко, так неестественно и отвратительно, что Лео почувствовал, как его начинает тошнить, мутить от этого постыдного, предательского чувства.