Словом, подробные, добросовестно собранные сведения, не имеющие, однако, практической пользы, за исключением одного-единственного пассажа, где моя авторучка поработала более основательно:
«В 10.35 Штерев останавливается на бульваре Стамбо-лийского перед агентством иностранной авиакомпании и сажает в такси директора агентства Стояна Станева. По пути к указанному месту Штерев дважды проехал с зеленым светом мимо граждан, желавших взять такси. Установить, была ли вызвана машина по телефону, не удалось. Штерев отвозит Стайева на улицу Обориште и высаживает возле его дома. В пути между пассажиром и шофером разговоров не было, если не считать обычных реплик, когда пассажир расплачивался».
Если во всей информации есть что-либо, заслуживающее внимания, то именно этот пассаж. Борислав придерживается того же мнения, только выводы его немного поспешные:
— Дважды проезжает мимо голосующих клиентов, чтобы остановиться в каких-нибудь трехстах метрах дальше. Предельно ясно.
— Может, он поехал по вызову.
— Да, но никаких следов этого вызова нет.
— Так бывает очень часто. На этом капитала не наживешь.
— У меня даже эта поездка Станева домой вызывает сомнение. В восемь приходит на работу, а уже через два с половиной часа зачем-то несется домой.
— У любого человека могут возникнуть непредвиденные обстоятельства.
— Ладно, согласен, — вскидывает руку Борислав. — Обличительный материал не бесспорный, но для меня дело ясное.
Действительно, бесспорные улики еще отсутствуют. Но налицо симптомы и догадки. И чтобы их проверить, я вызываю лейтенанта и даю указание взять под наблюдение гражданина Стояна Станева.
В этот момент мне звонит Драганов.
— Это вы замещаете товарища Драганова? — спрашивает Лили, нерешительно входя в комнату.
— Я, заходите...
— Только... не знаю, насколько вы в курсе дела.
— Я в курсе, — говорю. — Пожалуйста.
— Я имела в виду, знакомы ли вам эти... наша компания.
— Знаком я с нею, — в третий раз выражаю подтверждение. — Проходите сюда поближе и садитесь, иначе я вас плохо слышу.
Наконец Лили подходит к письменному столу, опускается на предложенный стул и, положив руки на подол, глядит с тоской на мою дымящуюся сигарету.
— Можете курить,,если желаете.
— Благодарю.
Она берет придвинутые к ней сигареты, закуривает и заметно расслабляется. В этот раз она не в той невообразимо короткой юбке, а в ситцевом платье, скорее всего прошлогоднем, потому что от стирки оно уже стало каким-то белесым. Дешевенькое платье с черной отделкой, при виде которой я вспоминаю слова: «Ее пристрастие к черному цвету».
— Что вас сюда привело?
Лили поднимает свои темные глаза, кажущиеся еще более темными на этом белом лице, и неуверенно произносит низким, немного хриплым голосом:
— Хочу вам кое-что сообщить в связи с компанией... в связи с кое-какими намерениями...
— Ясно, понимаю, — киваю я, хотя пока что решительно ничего понять не могу.
— Они собираются свести счеты с Бояном.
— Какие счеты?
— «Какие счеты?» Ну, так обычно говорится... не знаю, может, мне начать с самого начала.
— Да, так будет лучше всего.
— Это случилось на прошлой неделе. Шли мы вчетвером к «Ягоде» — Роза, я, Апостол и Пепо, а Апостол и говорит: «Компания распадается. Фантомаса мы отдали на съедение». — Лили запнулась на мгновение, словно обронила что-то такое, о чем никак не следовало упоминать. Но, так как я и виду не подаю, что до меня дошло, она продолжает: — «Марго, — говорит, — от морфия перешла к любви — самому идиотскому наркотику. Боян и тот врезался по уши».
«Рассказывай эти басенки кому-нибудь другому, -говорит Пепо. — Боян и любовь — глупости все это! Не кому-нибудь, а именно ему вечно не хватало ампул».
«Это ты верно заметил, — соглашается Апостол. -Тут дело нечисто».
«Это для тебя нечисто, — кипятится Пепо. — А ему что, открыл для себя другой источник, и начхать ему на нас».
«Ты так думаешь?» — спрашивает Апостол, которого
подогреть нелегко.
«А то как же? Пройдись вечерком мимо «Софии», когда он там — сидит себе довольный, спокойный, так ведет себя только человек, у которого всегда есть доза в кармашке про запас. А мы в это время извиваемся как змеи, на стенку готовы лезть от нервов».
«Ты помнишь, Пепо, как мы давали клятву делить все поровну?» — выходит из себя Апостол.
«Ты эту клятву лучше ему припомни, а не мне», — говорит Пепо.
«Именно это я и сделаю. Я ему припомню. Так припомню, что вовек не забудет».
Это было на прошлой неделе, — повторяет Лили. — И я даже не обратила особого внимания на эти разговоры, потому что наши, особенно эти двое, любят потрепаться. Но с того момента этот разговор повторяется с небольшими изменениями каждый день, и Апостол заводится все больше и больше, а он из тех, что заводятся не так скоро, но если уж заведутся, то способны натворить много всяких бед.
Она гасит сигарету, откидывается на спинку стула и продолжает:
— А вчера в парке от общих разговоров уже перешли к секретным планам.
«Давай поочередно за ним следить, — предлагает Пепо. — Следить неотступно. Один день — ты, другой день — я. Не может быть, чтобы мы его не сцапали».
«Я из него вытрясу снадобье и превращу его в отбивную котлету!» — грозится Апостол.
Но хотя Апостол хорохорится больше других, Пепо опаснее его, если хотите знать. Настоящий гангстеренок. За упаковку морфия готов мать родную продать.
— Еще что? — спрашиваю я.
— Разве этого вам мало? Шутка ли: обдумали план, установили за ним слежку, кто может сказать, чем все это кончится?
— Дело серьезное, — признаю я. — А почему бы вам не предупредить Бояна?
— Я хотела это сделать еще в прошлую субботу, но он меня избегает, — отвечает Лили в явном смущении.
— Вы, кажется, были друзьями...
— Были.
— Из-за него, если я не ошибаюсь, вы и в эту компании вошли.
Она чуть заметно кивает.
— Но Боян уже порвал с компанией. Тогда что же вас связывает с этими ребятами — с Пепо, Апостолом?
Лили молчит. И лицо ее тоже ничего не говорит. Белое, немного полное, невыразительное лицо.
— Ответьте же, — настаиваю я. — Это не допрос, а обычный человеческий разговор.
— А' куда мне деваться, по-вашему? — неожиданно поднимает она глаза, чуть повысив тон.
— В этом городе живет миллион душ, моя дорогая.
— Да, но человек не может жить с миллионом душ, ему достаточно нескольких близких людей... если хотите, одного-единственного близкого существа, — отвечает она своим низким хрипловатым голосом.
— Не спорю. Мне только хотелось сказать, какой богатый выбор. И сделать свой выбор вам будет тем легче, чем скорее вы вырветесь из замкнутого круга этих Пепо и Роз.
— И как же я должна делать свой выбор? Выходить на городские улицы, да?
— Как сделали тысячи других женщин. Раз стольким удается, значит, задача не такая уж трудная.
«Вы женаты?» — могла бы спросить меня Лили, будь она немного сообразительней. Но вместо этого она опускает глаза и тихо произносит:
— Я уже сделала свой выбор.
И сразу возвращает меня на исходную позицию.
— Вы довольны своей работой в столовой? — спрашиваю я, поскольку больше сказать нечего.
— Работа как работа.
— Может, вас что-то другое больше привлекает, мы бы могли вам помочь. У вас есть диплом об окончании гимназии?
— Мне хотелось стать учительницей... или воспитательницей в детском саду. В общем, находиться среди Детей, — признается Лили не без стеснения. Потом в голосе ее снова сказывается апатия: — Но с этой моей биографией... да еще без диплома. Куда уж мне...
— Ваша биография только начинается.
— Но слишком скверно, — с досадой отвечает она.
Мы молчим какое-то время. Затем Лили спрашивает:
— Я могу идти?
— Да, конечно.
— Надеюсь, вы примете меры по тому делу, про которое я вам рассказала? — напоминает она, вставая со стула.