Подъем кончился, началось плоскогорье. Дорога была нетрудной, на Земле приходилось одолевать гораздо более сложные маршруты. Поднимались на высочайшие вершины мира, бродили по дну Атлантического океана, пересекали ледниковые страны. А здесь?! Не практика — прогулка… Когда-нибудь потом, пробираясь по колено в концентрированной кислоте, сквозь облака аммиачных паров, ожидая, что вот-вот покажется какая-нибудь ужасная морда, или лапа с когтями загородит дорогу, будешь вспоминать, как идиллию, как прощание с беззаботной молодостью, эту планету, спокойный ее воздух, блеклое нежаркое солнце, густые, влажные деревья. Кто назвал ее Сиреневой? К черту! Планета бабьего лета — вот что это такое… Но день кончается: солнце уже готово нырнуть за горизонт, чтоб завтра выплыть на том же самом месте. Можно садиться, ставить палатку, разводить костер…
В старину для этого собирали сучья, дрова рубили. Вот возни было! А сейчас горит воздух. Правда, горелку выдают только первопроходцам: на Земле воздух берегут. Но зато здесь — жги на здоровье, воздуха предостаточно! А остановиться можно хотя бы вон у тех трех камней — пригнувшихся, чуть подавшихся вперед. Кстати что-то блестит на гранях этих камней — быть может, крупицы руды? Вот была бы находка!..
Вплотную к камням Колесов подходить не стал: от подобных поступков предостерегал один из первых параграфов кодекса безопасности. С камней мог свалиться обломок; они могли обрушиться сами; вполне реальными могли оказаться в них норы диких зверей или полуразумных живых существ; почва под ними, расползаясь тысячелетиями, быть может, дожидалась последнего, вызывающего землетрясение толчка, — шага человека… Все это учили еще на первом курсе и повторяли в конце каждого следующего.
Колесов расположился на открытой площадке метрах в двухстах от камней. Даже обрушившись, они бы его не тронули, разве только специально покатились бы на него. Но таких случаев пока еще не было. Правда, пункт девяносто шестой того же параграфа строжайше запрещал ориентироваться на прошлые случаи и предписывал при любых обстоятельствах перебирать любые возможные варианты. Но не висеть же было в воздухе!.. По возвращении на Землю надо будет заявить Павловичу, что в существующей формулировке пункт не имеет смысла: «любые возможные варианты» следует заменить на «максимально вероятные».
Он достал палатку, положил на нее руку, для четкости представления прикрыл глаза. Маленький островерхий домик возник в его мыслях. И тотчас же поползли вверх телескопические штанги, выпрямились полимерные растяжки, — палатка была готова.
Поужинав разогретыми на горелке консервами, Колесов вдавил опустевшую банку в почву. Через несколько дней она распадется там на атомы, предотвращая заражение чужой планеты земными отбросами… Потом он лежал в палатке, смотрел сквозь открытую дверь на огонек горелки и думал о том, до чего удачно все складывается. Планета попалась не злая, и, пожалуй, это даже хорошо, потому что кто знает, по каким дорогам придется идти в будущем, сколько раз проваливаться и сколько тонуть?..
Он проснулся утром в самом отличном состоянии духа. Завтрак, сборы — все заняло совсем немного времени. Чтобы выйти на прямую, ведущую к солнцу, нужно было обогнуть камни. Колесов прошел, почти касаясь их неровных, будто бы с рябью боков, с такими же, как на воде, отблесками. Возле первого он остановился, отбил молотком кусок породы, сунул в рюкзак и двинулся дальше. Он шел прямо на солнце, а оно поднималось все выше, подпираемое дымящимся столбом. Когда, став похожим на шляпку от гвоздя, солнце встало прямо над его головой, он лег под дерево и спал два часа, а потом снова шел по плоскогорью, пока не достиг некрутого склона. Здесь он двигался параллельно вершине — траверсировал, как на Земле учили его говорить альпинисты. Шагалось ему легко, и мысленно он был уже на Земле, и беседа с профессором осталась уже позади, и надвигался вечер. Об окружающем он не думал, потому что вокруг ничего не менялось.
Солнце опустилось, а он все шел. Ему хотелось выбрать ориентир, как вчера. Наконец, он увидел группу камней, удивительно похожих на вчерашние. Чем ближе он подходил, тем отчетливей проступало сходство. Что это? Дома без дверей и окон, сооруженные обитателями планеты? Или знаки, оставленные какими-ни-будь иными гостями из космоса? Когда, с какой целью? Определить что-нибудь, когда солнце село, было трудно. Он поужинал, лег и быстро заснул. Но спал он будто бы на тех же самых камнях — так неспокойно было. Одна только мысль — даже во сне — ободряла: если и в конце третьего перехода он увидит такие же камни — это будет означать след разума и, стало быть, открытие, связанное с его именем. Доклад в студенческом научном обществе, публикация, разговор на равных с большими людьми…
Наутро он собрался быстро, но к камням начал приближаться медленным шагом, оглядывая их все сразу. Они были абсолютно похожи на вчерашние, однако никакого впечатления, что это сооружение искусственное, не возникало. Он приблизился вплотную и, как вчера, стал так же медленно обходить камни слева. Они были серые, тусклые. И только в одном месте на поверхности выделялась маленькая ямка. Колесов пригляделся, волнуясь, открыл рюкзак, достал вчерашний кусок породы и приложил к светлому пятну. Серая каменная волна снова обрела свой гребень. Форма получила завершение. Это были те самые камни, мимо которых он шел вчера…
Колесов отступил немного и испуганно огляделся. Идти целый день, строго придерживаясь определенного направления, и вернуться к исходной точке — удовольствие небольшое. Да, вон дерево, а вон группа кустов. Где же он мог сбиться? В те минуты, вероятно, когда, переставая думать о чем бы то ни было, просто шел, может быть, даже покачивая головой в ритм своим шагам… Хватит, однако, думать — факт зафиксирован в контрольном блокноте, надо двигаться.
Снова вскинув на плечи рюкзак, Колесов зашагал вперед. Он глядел прямо перед собой, и красный солнечный шар, как путевой знак, указывал ему дорогу. От вчерашней беспечности не осталось и следа. Колесов был собран, насторожен, внимателен и даже, хотя ни одной живой души не было вокруг, шел упругой походкой следопытов, и трава распрямлялась вслед за ним, и никто — из людей, по крайней мере, — не догадался бы, что здесь прошел человек. Он искал то место, где вчера сбился с пути, — но не находил ничего, что помогло бы как-то сориентироваться.
Один раз он остановился и осмотрел все шкалы блока приборов, потом достал ленты. Напряженность магнитного поля была очень низка. Вот вчерашний день — кривая на ленте почти горизонтальна, с небольшими, едва выступающими пиками. С точки, где начинался сегодняшний отсчет, кривая в точности повторяла вчерашнюю. А вот линия радиации: пики и впадины, пики и впадины. Нейтринометр дает прямую, — уровень нейтрино везде в космосе одинаков. Стрелка дзетаметра на нуле, и записи нет… Да, ни одним из приборов воспользоваться не удастся. Выбор направления пути — самое, казалось бы, нехитрое дело на этой планете — превратился в задачу, не поддающуюся разрешению.
…Далеко-далеко от Земли, на планете, почти равной ей размерами, где и живет-то всего не более тысячи человек, идет один. Отвратительное нежаркое солнце, угрюмые, серые деревья, полное безветрие — даже листья не шевелятся, гнетущая тишина гиблого места…
Усилием воли Колесов отогнал от себя невеселые мысли, постоял несколько минут, сжимая и разжимая кулаки, и двинулся дальше.
Так он шел и шел, пока не начало темнеть, а когда солнце стало как бы мглистым, припорошенным, он увидел вдали темный предмет… Он и раньше шел быстро, но теперь еще прибавил шаг. Очертания предмета прояснились, и вскоре видно стало, что это все те же вчерашние и позавчерашние камни. Он не бросил рюкзак на поляну в полукилометре от камней, — он подошел к ним вплотную, нашел излом и приложил отколотый кусочек. И тот оказался столь же на месте, как ключ в замке.
