Вот во что верил Алектис и те рыцари, что сейчас отправились с ним. Они не отступят, пусть даже в конце пути их ждет смерть, они с честью будут идти к своей цели и сбросят свое бремя, бремя бездушных. Таково их проклятье и их путь.

Решительно сжав кулаки, пастырь ступил на лестницу и сразу же почувствовал слабое биение Бездны наверху. Алектис поспешно склонил голову, возблагодарив Гирита за это короткое видение и за то, что он позволил ему еще раз послужить проводником своей божественной воли. На миг в разуме пастыря зародилась мысль о возвращении божьей милости. Смогут ли они отыскать ответы в обители Нерушимых Врат? - Мы сможем, или же погибнем, пытаясь, как и те, кто отправился в Оскверненные земли до нас. - Произнес Алектис, обращаясь к самому себе, но Гирион его услышал.

Рыцарь-защитник был полностью согласен с пастырем. Он, как и его братья видели свой священный долг перед Гиритом в том, чтобы служить щитом от Скверны. Но без благословения бога орден, рано или поздно, сгинет и тогда ничто больше не сдержит тьму. Пока ее продвижению мешала стена Святой Преграды, воздвигнутая на останках павших в бою сидонитов. Мощь Стены не вызывала сомнения в том, что Сидоний Воздаятель, по-прежнему, благоволит тем, кто отдал свои жизни сражаясь со Злом.

Гирион надеялся, что в главной обители сидонитов они смогут отыскать то, что поможет им самим вновь обрести благословение. Это был единственный шанс и, если потребуется, Гирион готов был отдать свою жизнь, лишь бы почувствовать прикосновение бога Защитника и вернуть ордену былую мощь.

Гиритцы неоднократно пытались отбить утерянную обитель сидонитов, но раз за разом терпели неудачу. Сейчас, у пастырей появилась какая-то призрачная надежда, и они пошли на осознанный риск. Если нынешняя миссия потерпит неудачу, орден долго не оправится от потерь, если оправится вообще. Для тех же, кто вызвался отправиться в проклятые земли, оставалось только два пути - победа или смерть.

Гирион был готов и к тому и к другому. - Наверх. - Алектис догнал рыцаря-защитника. - Поспешим. Оставался еще подвал. Что бы там не таилось, его тщательно скрывали и Алектис со стыдом готов был признать, что проходя по улице, он почувствовал кого-то из прокаженных, а не то, что вызвало само распространение Скверны. Решив придерживаться первоначального плана, пастырь двинулся следом за рыцарем-защитником.

К тому моменту, когда Алектис перешагнул через последнюю ступень, Гирион уже стоял в центре небольшой комнаты, поочередно глядя на три двери, ведущие в разные стороны.

- Сюда. - Пастырь сразу же указал в сторону дальней стены, вдоль которой тянулась полка с горшками с торчащими из них сухими стеблями, утратившими свои цветы и уродливо изогнувшими серые стебли в потрескавшихся горшка.

Присмотревшись, пастырь увидел, что умершие растения погружены отнюдь не в землю, а в бурый перегной, в котором копошились склизкие черви, один вид которых вызывал омерзение. Под полкой полусидел, полулежал игрушечный медведь. Потрепанную мягкую ткань в некоторых местах покрывала коричневая корка, в которой угадывалась запекшаяся кровь, места, где ранее находились бусинки - глаза, были вырваны, что придавало игрушке весьма неприятный вид. Больше Алектис ничего рассмотреть не успел, так как Гирион начал действовать.

Сделав два широких шага, храмовник ногой ударил по замку, сорвав дверь с петель и вышибив доски косяка. Дерево еще не успело коснуться пола, когда рыцарь уже оказался внутри небольшой комнаты, чьи окна оказались плотно зашторены.

В ноздри бездушного сразу же ударил мерзкий смрад Скверны. Не замедляя шага, Гирион двигался вперед, давя сапогами детские игрушки и пачкая уличной грязью мягкий ковер, не сводя глаз с узкой кровати, отгороженной цветной занавеской, сейчас больше напоминающей творение безумного художника, использовавшего вместо красок кровь.

Разноцветная ткань потускнела и ссохлась, так что теперь нельзя было угадать, что изображалось на ней ранее. Но это не интересовало гиритца, так как он отчетливо видел богомерзкие символы нанесенные кровью поверх выцветших рисунков. Срывая занавеску и одновременно отводя назад меч для удара, храмовник скривился от омерзения, вызванного прикосновением к нечестивым символам.

- Игрушка... Вы не видели...

Тускло сверкнувший клинок Гириона пронзил сутулую и чрезвычайно худую женщину насквозь, не дав ей договорить. Отточенное лезвие легко пробило впалую грудь, выйдя из спины. Покрытое кровоточащими язвами лицо исказила гримаса боли. Бесцветные, потрескавшиеся губы искривились, обнажая почерневшие, начавшие крошиться зубы и в лицо гиритцу ударил отвратительный смрад.

- Игрушка... - руки женщины, заканчивающиеся начавшими срастаться пальцами и длинными когтями, беспомощно заскользили по широкому лезвию. - Вы не видели? - Она подняла невидящие, превратившиеся в бельма глаза на Гириона.

Гиритец не ответил и мощным рывком послал свое оружие вертикально вверх. Рыцарь - защитник никогда не колебался перед лицом Скверны, в этот раз смотревшей на него когда-то человеческими глазами. Благословенная сталь без труда рассекла кости женщины, разрубив ее почти пополам и покинув тело, перебив ключицу. Взметнувшееся было вверх лезвие, швырнуло кровавые капли на стены и потолок и резко рухнуло вниз, вторым ударом лишая прокаженную головы и плеча правой руки.

Безразлично переступив через бездыханное тело, Гирион взглянул на кровать. Тонкие губы рыцаря плотно сжались, и в голубых, как ясное небо глазах, сверкнул праведный гнев.

- Скверна не щадит никого, брат. - Встав рядом с рыцарем-защитником, Алектис взглянул на распростертое средь измазанных кровью простыней тело ребенка, крепко привязанное к спинке и ножкам грязными тряпками. На краешке изодранной ткани, пастырь увидел буквы на древнеимперском, складывающиеся в слова молитвы к Лигее Благодетельнице. Даже прикосновение ткани, благословленной молитвой, причиняло существу, рожденному человеком, но переставшего им быть, нестерпимую боль.

Тьма уже получила абсолютную власть над мальчиком, и он почти утратил человеческий облик: волосы облезли с морщинистой головы, усеянной множеством рогов, нос запал, рот превратился в разверзнутую пасть с длинными клыками и раздвоенным языком. Но страшнее всего были глаза - два бескрайних океана абсолютной тьмы, в которых плескалось яростное безумие.

То, что когда-то было человеком, теперь шипело богохульные речи, роняя на тощую грудь, дурно пахнущую слюну. Неестественно изогнутые сразу в нескольких местах конечности постоянно прибывали в резких движениях, каждое мгновение испытывая стягивающие их веревки на прочность.

- Видимо, Скверна первым отметила это несчастное дитя, - Алектис пристально вглядывался в полные ярости глаза. - Или же ребенок, как самый младший и слабый быстрее подвергся порче. Родители знали, что ждет их чадо, и пытались скрыть происходящее, - добавил пастырь, покосившись на труп женщины. - Гирит не прощает тех, кто отдал себя Бездне, их сердца чернее ночи и вместо вечного покоя они обретут лишь забвение.

- Вы и ваши лжебоги еще умоетесь своей кровью, жалкие рабы! - Прошипел ребенок гортанным голосом, по-прежнему стараясь освободиться. - Я пожру ваши души и...

- Ты умрешь, отродье. - Алектис отвернулся, не желая больше слушать подобные речи и давая понять Гириону, что тот может исполнить свой долг.

Пастырь успел сделать лишь шаг, как за его спиной опустился тяжелый меч рыцаря-защитника, разом перерубивший и тощее тело совсем по-детски взвизгнувшего мальчишки и кровать пополам, глубоко войдя в доски прогнившего пола.

- Подохните... - прохрипело порождение Скверны, силясь плюнуть в храмовника, но тяжелый сапог гиритца опустился на рогатую голову, превратив ее в бесформенную груду плоти и костей.

В этот же миг громкий женский визг, казалось, пронзил весь дом.

- Подвал! - Алектис первым бросился к лестнице.

* * *