Тесла резко прервал поток своих воспоминаний и долго смотрел в окно, наблюдая причудливый танец снежинок не на шутку разгулявшейся весенней непогоды. Казалось, что по тонким чертам его бледного лица пробегают волны каких-то скрытых чувств, погребенных под пластами внезапно оживших воспоминай.
Но вот, встряхнув головой, словно отгоняя все беды и печали, обрушившиеся на него в последнее время, Тесла с наигранным воодушевлением пригласил Мэри и Шерфа к обеденному столу.
Несмотря на обилие изысканных яств, приготовленных одним из лучших поваров Нью-Йорка по личным указаниям и рецептам Теслы, а также вин, составивших бы честь самому Моргану, обед часто прерывался тягостными паузами, которые не скрашивали ни незамысловатые шутки Юлиуса, ни показная бодрость Теслы. Все уже знали, что Шерф привез новые ультимативные требования кредиторов и вскоре следует ожидать очередного десанта судебных исполнителей, которые опечатают последнее имущество великого изобретателя.
После тихого застолья все расположились в гостиной перед замечательным электрокамином, источающим сухой жар и перемигивающимся красными лампочками, издали неотличимыми от тлеющих углей. Управляющий расположился в «кресле курильщика» под слабо потрескивающим искрами абажуром «смог-утилизатора». Это изобретение Теслы представляло собой проволочный каркас высокочастотного разрядника, уничтожающего частички дыма и озонирующего воздух. Через десятилетия нечто подобное откроет русский биофизик А. Л. Чижевский, озонаторы которого под названием «люстры Чижевского», в отличие от канувшего в небытие «смог-утилизатора», намного переживут свое время. Шерф свободно откинулся в кресле, смело пуская густые клубы сигарного дыма, которые тут же бесследно исчезали, сорвавшись с кончика элитной кубинской сигары и даже не успев воспарить над головой курильщика.
Неожиданно Тесла вскочил с кресла и стал расхаживать своей скачущей походкой с разлетающимися фалдами сюртука и резкими взмахами рук, очень напоминая со своим высоким ростом и неимоверной худобой какую-то странную черную птицу. При этом он занялся своим любимейшим занятием – артистической декламацией стихов:
Вы вновь со мной, туманные виденья,
Мне в юности мелькнувшие давно…
Вас удержу ль во власти вдохновенья?
Былым ли снам явиться вновь дано?
Из сумрака, из тьмы полузабвенья
Восстали вы… О, будь, что суждено!
Как в юности, ваш вид мне грудь волнует,
И дух мой снова чары ваши чует.
Вы принесли с собой воспоминанье
Веселых дней и милых теней рой;
Воскресло вновь забытое сказанье
Любви и дружбы первой предо мной;
Все вспомнилось: и прежнее страданье,
И жизни бег запутанной чредой,
И образы друзей, из жизни юной
Исторгнутых, обманутых фортуной.
Кому я пел когда-то, вдохновенный,
Тем песнь моя – увы! – уж не слышна…
Кружок друзей рассеян по вселенной,
Их отклик смолк, прошли те времена.
Я чужд толпе со скорбью, мне священной,
Мне самая хвала ее страшна,
А те, кому моя звучала лира,
Кто жив еще, – рассеяны средь мира.
И вот воскресло давнее стремленье
Туда, в мир духов, строгий и немой,
И робкое родится песнопенье,
Стеня, дрожа эоловой струной;
В суровом сердце трепет и смиренье,
В очах слеза сменяется слезой;
Все, чем владею, вдаль куда-то скрылось;
Все, что прошло, – восстало, оживилось!..
Остановившись, изобретатель с улыбкой посмотрел на девушек:
– Что это?
– Гёте!
– Фауст!
Возгласы Дороти и Мэри слились с аплодисментами Чито и Шерфа.
– А правда, что стихи Гёте подтолкнули вас к какому-то большому открытию? – застенчиво спросила более серьезная Мэри. Тесла в задумчивости остановился, улыбка покинула его лицо, еще более обострив резкие черты. Медленно опустившись в кресло подальше от сигары Шерфа, изобретатель задумчиво оглядел свою маленькую аудиторию слушателей и предложил:
– А давайте продолжим запись моих мемуаров именно с этого момента рассказа? Печатать пока не будем, а по окончании вставим этот отрывок в общий текст. – Дороти тут же сбегала за стенографическими блокнотами, и Тесла с видимым удовольствием начал свой рассказ:
– Когда я приехал в Будапешт, то устроился работать на инженерную должность шеф-электрика в Будапештскую телефонную компанию. В мои обязанности входило составление различных проектов и руководство проведением городской воздушной телефонной сети. В столице Венгрии мне и посчастливилось сделать свое первое изобретение, которое, однако, не было запатентовано. Дело в том, что в тогдашней Австро-Венгрии патентного законодательства еще не было, и изобретатели для защиты своих прав должны были обращаться в патентные ведомства других стран. Мое изобретение заключалось в усовершенствовании приемника телефонного аппарата, имевшего вид электромагнитного телефона, в котором я увеличил количество магнитов и изменил их положение относительно мембраны. Этим значительно усилилась слышимость телефона и снизилось влияние паразитных шумов.
К сожалению, меня продолжали преследовать очень странные недуги. Все свое свободное время я упорно размышлял над своим электродвигателем, и, вероятно, переутомление вызвало редкое заболевание – все органы моих чувств стали необычайно восприимчивыми. Я мог видеть весьма отдаленные предметы, видеть ночью, а мой слух обострился настолько, что любой шепот казался криком, а удары маятника часов в соседней комнате – пушечными выстрелами. Легкое прикосновение пальцев я воспринимал как болезненный удар и не мог спать из-за вибрации кровати от проезжавших по соседним улицам повозок. При этом я все время ощущал очень неприятные сердцебиения, во время которых пульс подскакивал от тридцати до ста двадцати ударов в минуту. На протяжении всей этой пугающей болезни я продолжал в полубреду проектировать свой электродвигатель, и временами мне казалось, что решение так близко, что стоит избавиться от темной пелены застилающей взор, и тут же возникнет искомая конструкция.
В то время я снимал маленькую комнатушку вдвоем со своим сослуживцем – механиком Антоном Сцигети. По его советам я занялся атлетической гимнастикой, и вскоре все болезненные симптомы исчезли. С обновленными силами я вновь и вновь пытался мысленно конструировать модели бесколлекторного электродвигателя. В один из февральских дней 1882 года мы с Сцигети, воспользовавшись оттепелью, прогуливались по городскому парку, и я, как обычно, декламировал стихи, ведь тогда, как и сейчас, я знал наизусть целые книги и мог свободно их цитировать по памяти. Моим любимейшим произведением всегда был «Фауст» Гёте. Глядя на великолепный зимний закат, я с чувством прочитал отрывок:
Взгляни: уж солнце стало озарять
Сады и хижины прощальными лучами.
Оно заходит там, скрывается вдали
И пробуждает жизнь иного края…
О, дайте крылья мне, чтоб улететь с земли
И мчаться вслед за ним, в пути не уставая!
Произнеся эти бессмертные строки и будучи глубоко очарованным поэтической мощью гениального поэта, я задумался над глубиной их смысла, как вдруг, подобно проблеску молнии, меня осенила идея. Мгновенно я представил себе искомое решение и стал тростью чертить на песке схемы, которые потом и были воспроизведены в моих фундаментальных патентах, описывающих двигатель переменного тока. Вот так поэтический образ, подобно вспышке молнии, внезапно осветил лежащее где-то в глубинах сознания четкое, законченное и дееспособное видение моего индукционного двигателя. В тот миг я мысленно увидел те самые схемы, которые через шесть лет с триумфом демонстрировал собранию Американского Института инженеров-электриков.
