2013-2014 года.
Смерть отца заставила оступиться, сделать несколько шагов назад, вернуться заново в пройденный этап и замереть в нем почти на год… Здоровье опять под откос. Нервы расшатаны донельзя. А душевное состояние такое, что ни один человек не способен унять или почувствовать боль, скопившуюся в сердце. От нее не уйти, нет черного или запасного выходов, нет окон, в которые можно было бы выпрыгнуть в попытке спастись от нее. Выход всего один – пройти через все, заново вкушая горький суп из вечной борьбы организма за выживание.
Друзья в сети спасают. Отзывчивость, сострадание. Вечно свободные уши. Вместо имен ники, вместо лиц аватарки. Но это лучше, чем ничего.
В начале 2014 года удается найти работу, совмещая большую ее часть на дому. Пособие, выплачиваемое государством, и заработанные гроши позволяют держаться на плаву. Кажется, жизнь постепенно начинает налаживаться, приобретать смысл.
Май, 2015 год.
Четыре пропущенных от мамы приводят в замешательство, перезваниваю на «рабочий» номер, дожидаясь, когда длинные гудки сменит голос по ту сторону динамика. Секунды, безумно долгие секунды. Она никогда не звонила в это время. Трубку поднимают со второго вызова, женский незнакомый голос вещает, нет, скорее требует моего приезда, диктует адрес больницы, в которую ее госпитализировали, и, дежурно прощаясь, сбрасывает.
***
Такой знакомый и ненавистный каждой клеточкой моего тела запах забивается в ноздри, щекочет, заставляет вбирать его, одновременно пропитывая собой одежду. На белоснежной кушетке, вытянувшись в полный рост, лежит она – мама. Прикрытые веки - ни следа от косметики, пушистые темные ресницы едва заметно подрагивают, под глазами залегли крупные морщины, паутинкой тянутся к поседевшим вискам, нос и губы скрывает кислородная маска.
- Мама, я так скучал, - сжимаю ее непривычно тоненькую кисть.
Полгода назад ей диагностировали рак легких – диагноз, как гром среди ясного неба.
Веки подрагивают, сжимаются плотнее, а затем медленно, словно их тяжесть непосильна, поднимаются. Встречаемся взглядами, и хоть губы скрывает маска, я чувствую – она улыбается. Блеск в глазах нельзя назвать здоровым, но он лучше, чем его полнейшее отсутствие.
- Прости, меня так долго не было рядом, - сухими губами припадаю к ее ладони. – Не нужно было оставлять тебя, - прикрываю глаза, склоняясь ближе и лбом утыкаясь в ее плечо. И нужен мне был этот лечебный санаторий? Нужна была эта профилактика? Полгода назад врачи утвердили диагноз, лечение завершено на сто процентов, а значит здоров, хоть на Луну лети.
Незаметно для меня, поддевает маску пальцем, посаженным голосом произносит:
- Никогда и ни о чем не нужно сожалеть, Кристоф.
Не выдерживаю, слова больно бьют, всхлипываю, как десятилетний мальчишка, не поднимаю головы, чтобы она не видела зареванные раскрасневшиеся глаза. Готов вот-вот зарыдать во весь голос от обиды и досады, но что-то держит.
Февраль, 2017 год.
Зябкий ветер скользит по едва начавшим отрастать волосам, забирается за шиворот, заставляет кожу покрыться мурашками. Посреди поля, усыпанного белыми плитами, стоит Кристоф, вокруг ни единой живой души. Охрипший, сорванный в крике на днях голос, медленно восстанавливается. Слова даются тяжело, но молчать уже нет сил.
- Они сломали нас, уничтожили, растоптали в пыль. У меня отняли все, чем я так сильно дорожил, что заставляло держаться за этот мир. Отец, если бы ты был жив, твое сердце не выдержало при взгляде на нашу теперешнюю жизнь. Ты нашел правильное время, чтобы уйти. А я остался… Мама говорила, что нет смысла в существовании, когда сердце прогнило, когда мысли настолько черны, что тонешь в них, как в мазуте. Но знала ли она, что в моей груди давно выросла черная дыра, и она поглощает все проблески света, не оставляет выбора. Мама… - взгляд Кристофа неотрывно устремлен на белое надгробие. За каких-то два года болезнь высушила тело и высосала все жизненные силы, оставив после себя лишь бездыханную оболочку.
Руки непроизвольно сильнее сжимают букет живых гербер, шелест обертки под пальцами.
- Пыль? Я обещаю, что стану той пылью, что попадет в глаза в самый неподходящий момент, лишит зрения, заменит собой все, такую пыль не смоешь водой из-под крана, от жжения на роговице и болезненных ощущений не спасут частые взмахи ресниц. Я обещаю.
Опускаясь на одно колено, склоняя голову в приветствии, Кристоф оставляет на земле цветы, укладывая рядом с надгробием с надписью, значение которой отдается в груди выжигающей дыру болью: «Поговори со мною, мама» Габриеле Ригель 1962-2017.
Комментарий к Глава 13
Socionic - ignorant idiot
Socionic - epiphany
Socionic - stain serenity
========== Глава 14 ==========
Глава посвящается всем неравнодушным к этой парочке
С того момента, как Кэсси загремел в больницу, прошла неделя, его пребывание в стенах палаты 323 подходило к концу. Все это время его посещали родители, коллеги с работы, лучший друг и та, по чьей вине голова была забита странными мыслями – такими непривычными, нехарактерными, полными утопических надежд и ответственности.
Как бы сильно ни старался Трой избежать встречи с девушкой – у него не вышло. Знакомство состоялось меньше получаса назад, парочка вопросов от нее и доброжелательных комментариев не принесли в его жизнь ничего нового – простая формальность, после которой Мэй удалилась, оставив друзей наедине. Тупить и делать вид, что ничего не произошло, оказалось бессмысленно, и Трой, воспользовавшись предоставленным шансом вытянуть из Кэсси информацию, отважился на разговор.
- Ей на вид лет пятнадцать, только не говори, что тебя на детей потянуло?
- Знаю, выглядит молодо, я и сам так решил, но ей двадцать или двадцать один, не помню точно, - Кэсси промочил горло – в последнее время организм требовал больше жидкости.
- Это она сама тебе сказала или в паспорт подглядел?
- Думаешь, я у всех проверяю документы, прежде чем прыгнуть в одну постель?
- Если учесть регулярность, с которой ты это делаешь, следовало бы. Ты же непостоянный, как курсы валют, - Кэсси не успел рта открыть, как Трой добавил. – И не говори мне «спасибо, друг». Это всего лишь факт из твоей биографии.
- Раз уж мы прояснили ситуацию с ее возрастом, ничего больше сказать мне не хочешь? – Кэсси, скрестив руки на груди, подозрительно уставился на друга.
- Например?
- Все хотел спросить, зачем ты написал ей где я и что со мной?
- Я? – Трой хотел соврать, но вовремя понял, что сокрытие данного факта не даст ему ровным счетом ничего, как и его открытие. – Ты валялся как овощ в рассоле, и что прикажешь делать? Да и телефон надрывался как актриса в порнофильме. Если не думаешь о себе, хотя бы о ней подумай – неизвестность всегда пугает.
Кэсси закатил глаза, устало прикрывая веки и хмуря брови.
- Она пугает тогда, когда пропадают неожиданно, например, если бы ты без предупреждения не пришел на работу и на следующий день тоже, телефон молчал, а дома твоей башки не оказалось. Вот она – неизвестность. И она бы испугала, потому что хуй знает, с тобой по дороге на работу что-то приключилось или, наоборот, ты с нее вечером даже вернуться не успел. А я, я не считаю нужным отчитываться. Не звонить, не писать, не видеться часто – это мое привычное состояние. И мое исчезновение на пару дней не повлияло бы на ее нервы или психику больше обычного. То есть никак!
- И это говорит человек, который обычно даже поссать с телефоном в руках отходит?
- Ебанись, ты меня слышишь?
- Я – прекрасно, а вот ты себя? Знаешь, этот новый романтический виток в твоей жизни меня пугает. Я не хочу говорить фразу «с ее появлением ты сам не свой», но я ее уже сказал. И все же… Она должна была знать!
