Что я мог рассказать о Ниле?

Наверное, стоило начать с того, что я о нем помнил. И сгореть мне со стыда на этом месте, потому что помнил я о нем мало.

- Что ты хочешь услышать о нем?

- Мне интересно узнать, каким был человек, который полюбил тебя. И что случилось в его жизни, что он решил уйти из нее таким способом, но прежде чем ты начнешь, Ларс, посмотри на меня, - я выполнил его просьбу, внимательно вглядываясь в его лицо, теперь всю левую сторону осветил бриллиантовый свет. – Я спрашиваю не из-за любопытства, мне просто очень хочется понять тебя через того парня и другие случаи в твоей жизни, о которых позже спрошу. Обещаю, все останется между нами.

- Почему ты так стремишься понять меня? Столько внимания простому журналисту.

- Для меня ты не простой журналист, - Кори качнул головой, и на его лицо упали волосы, закрывая обзор. – Что-то в тебе есть, и я пытаюсь понять, что.

- Говоришь загадками. Но раз ты спросил – уходить от ответа не буду. Только прошу, не жалей меня или его – эта история из моей жизни не груз для меня, который я вынужден нести до конца дней. Я отношусь к ней иначе.

Несмотря на то, что я не воспринимал эту трагичную историю, как бы ее следовало воспринимать, я словил себя на каком-то странном чувстве… Было неловко вот так просто говорить о Ниле.

- Нил был моим другом в университете. Уже и не вспомнить с чего началось наше общение, с ним никогда не было просто: у этого парня импульсивный и взрывной характер, он всегда громко говорил и еще громче смеялся, никогда не затевал спор, но всегда охотно принимал в нем участие. Про таких, как он говорят «без тормозов». Он разбавлял мою жизнь, делал ее интереснее, определенно. Мне было легко с ним и одновременно тяжело, потому что иногда Нила в моей жизни становилось слишком много, и я уставал от него и от его общения. До сих пор не понимаю, как так вышло, что мы стали друзьями. Наверное, при первой нашей встрече он показался мне другим человеком, а когда я начал узнавать его ближе – окунулся с головой и уже не смог выбраться обратно.

- Ты что-нибудь чувствовал к нему?

- Чувствовал – понятие растяжимое. Я воспринимал его как друга, он был близким человеком для меня, с которым хотелось проводить время. И я проводил его.

- А он? Как появились его чувства к тебе?

- Не знаю.

- Почему же? Невозможно не заметить, как отношение человека к тебе меняется.

- Тогда я редко обращал внимание на происходящее вокруг, меня ничего не волновало, кроме моих интересов и увлечений. Представь, что у человека есть любимый сериал, и он может поддержать любую тему, касающуюся его, но другие сериалы ему не интересны, и если кто-то рядом начнет обсуждать свой любимый, человек не будет слушать, не попытается вникнуть в неинтересный ему мир, а продолжит витать в своих мыслях. И я в своих витал. Поэтому о его чувствах я не догадывался. Из-за этого однажды я упустил из виду его признание, списав на происки алкоголя в крови, и дал ситуации усугубиться и привести к еще большим последствиям.

- Винишь себя в его смерти?

- Нет. Не в его смерти, а в том, что тогда был невнимателен к нему. После того признания Нил на год отступил. Если бы он отказался от своих чувств, забыл, попытался переключиться на кого-то другого – этого инцидента не было, но он не собирался этого делать. Зачем? Я ведь находился все время рядом, нужно было только копить силы для нового выстрела и ждать подходящего момента, что он и сделал. У меня был год, чтобы что-то понять и изменить, не напрямую, конечно, я придумал бы другой выход, Нил ничего бы не заподозрил. Но я был слеп. И когда Меринг при всех поставил меня в тупик, мне ничего не оставалось сделать, как разбить ему лицо и, развернувшись, уйти.

Дождь разошелся не на шутку - лупил по стеклу с такой силой, что казалось, что сейчас треснет и раскрошится на пол, а поток воды прорвется внутрь, оставив нас сидеть вымокшими до нитки. Но этого не произошло. Стекло принимало упругие струи, а водяная стена продолжала быть неразрывной.

- Думаешь, на твоем месте кто-то поступил бы иначе?

- Есть люди, которых легко взять жалостью. Некоторые и семьи умудряются на ней создавать, годами после питаясь ею.

- Но ты не из тех, кто будет жалеть. И ты такой не один.

- Таких, как я, больше. И в обоих случаях, кроме третьего, когда влюбленный человек берет себя в руки, это самоубийство. Из-за жалости ты убиваешь себя, из-за равнодушия – другого. И я предпочел дать Мерингу выбор: взять себя в руки или наложить их на себя. И он свой сделал сам.

- Рассудительности тебе не занимать. Остается только завидовать.

- Завидовать? Хочешь сказать, что на моем месте ты бы поступил иначе?

- Нет. Но совесть бы меня еще долго грызла. И вряд ли бы когда-то отпустила.

- Двоих одним выстрелом.

- Прости, что?

- Если бы я так сделал, умер вместе с Нилом. Он бы мучился на том свете, я – на этом.

Кори смотрел на меня широко распахнутыми глазами.

- Ты удивительный.

- Даже не знаю, что на это ответить, - ему удалось меня смутить.

- Как он покончил с собой? – через какое-то время спросил Кори.

- Таблетки. Много таблеток.

- Не самая быстрая из смертей.

- И не самая безболезненная. Мне сказали, в самый последний момент он испугался и попытался самостоятельно прочистить желудок – не вышло.

- Когда ты узнал о его смерти, что ты почувствовал, неужели где-то внутри не кольнула мысль, что это могло быть действительно из-за тебя?

- Он прислал мне электронное письмо незадолго до случившегося, прямо в нем не говорилось об этом, но я почувствовал, что Нил обвиняет меня, я понял, что тот запутался очень сильно, но помочь ему ничем не мог. Я был его сетью, а человека с ножом рядом не оказалось.

Кори молчал, он больше ничего не спрашивал, а я остановиться не смог:

- Знаешь, этого письма уже давно нет – удалил почти сразу, но до сих пор вот здесь, - указательным пальцем я коснулся виска, - всплывают строчки, большую его часть я помню наизусть.

- Он сумел ранить тебя по-своему.

- Да. Заставил ненавидеть свою фамилию сильнее, чем будильник по утрам или сахар в чае.

- Не любишь сладкое? – кажется, Кори желал сменить тему разговора.

- Не сладкое, а сахар в чае или кофе. Всегда пью без него, не могу по-другому.

- Интересный ты человек, Ларс. Очень интересный.

Во дворе остались только следы пребывания лагеря: плакаты и мусор надежно прибило к земле потоками с неба. Синхронно с новыми раскатами грома у Кори зазвонил телефон, и он поспешил принять вызов, мгновенно меняясь в лице от услышанного, позже он пояснил:

- Звонил офицер Адамс – они его поймали.

***

Большого труда нам стоило добраться до главного управления. Машина словно плыла по реке до полицейского участка, иной раз отказываясь сворачивать в нужных местах. Я сидел рядом с Кори, внимательно изучая его напряженное и озадаченное лицо, он вцепился в руль так сильно, что казалось светлая кожа на пальцах вот-вот треснет, оголяя сухожилия. Он предлагал остаться у него, переждать дождь, а после вернуться к себе, но я даже не стал его слушать, молча достал свои сухие, еще теплые вещи и, надев, вышел первым из квартиры.

В участке суматоха образовалась немаленькая: люди в форме то и дело отвечали на звонки, передавали друг другу листы из толстенных папок, постоянно о чем-то переговаривались - и все это делалось с таким серьезным и озадаченным видом, что я сам невольно свел брови и напрягся, словно маскируясь и вливаясь в обстановку. Нас встретили у входа и проводили в тесный кабинет, в одной из стен которого было прорезано большое окошко – ничего нового (в фильмах такие часто показывают): с нашей стороны - прозрачное, с открывающимся видом на смежную комнату, с другой стороны - непроницаемое.

- Он сам пришел к нам и признался в содеянном, - офицер потер виски и уставился в монитор, в нем и за стеклом сидел один и тот же человек: мужчина средних лет, с густыми разросшимися черными бровями, недельной щетиной и с налившимся под правым глазом синяком.