Ключевыми понятиями статей настоящего сборника являются: ориенталистика (востоковедение), ориентализм, сконструированный последним Восток, а также образы «Другого», или «Чужого». Некоторые из них выходят за пределы концепции ориентализма в ее понимании Э.В. Саидом и его последователями. Второй сквозной темой сборника наряду с ориентализмом служит тема «Другого». В современной социальной науке можно выделить несколько трактовок этого понятия. Они условно представляют два типа. Здесь инаковость рассматривается как аномалия одинаковости, как проблема, которую следует преодолеть. Второй тип представлен воображаемыми идентичностями «Востока». Он, напротив, понимает «Другого» как «непохожего», «чужого». Инаковость в этом случае является особой ценностью, лежащей в основе всей нашей жизни, а сосуществование в режиме инаковости – своеобразным моральным императивом диалога у Бахтина, к которому мы все должны стремиться или, по крайней мере, уметь с ним жить. Примеры «Других», представленные в данной книге, довольно многообразны. Они варьируют от «замиренных» (читай: покоренных), но не до конца поглощенных империями и потому не вполне натурализованных ими «туземцев» и «инородцев» великих европейских держав колониальной эпохи до не своих «Чужих», которыми империи колониальной эпохи так любили жонглировать, с легкостью меняясь населениями своих пограничных территорий, примером чему может служить горестная судьба так называемых черкесских мухаджиров, выброшенных с только что завоеванного Россией Кавказа и абсорбированных Османской империей, а после ее распада – национальными государствами Ближнего Востока и Балканского полуострова с этническими и конфессиональными меньшинствами.

Эти и другие темы служат предметом изучения статей настоящей книги. Наколько она удалась, судить читателям. Нам, как составителям и редакторам сборника, хочется надеяться, что аргументы авторов публикуемых в этой книге статей найдут больше понимания, чем доводы Сейеда Джавада Мири, превратно понятые на казанском конгрессе востоковедов, с рассказа о котором мы начали это Введение. В любом случае выход настоящего сборника свидетельствует о том, что исследование ориенталистских сюжетов в социальных науках продолжается и что при всех региональных и временных нюансах ориентализм и понимание «Чужого» в одной, отдельно взятой стране, не имеет исключительности и следует общей логике дискурса ориентализма.

ОРИЕНТАЛИСТИКА И ОРИЕНТАЛИЗМ. ПОЧЕМУ КНИГА ЭДВАРДА САИДА НЕ ИМЕЛА УСПЕХА В РОССИИ?[9]

Л.Б. Алаев

В последние десятилетия наметилась тенденция переосмысления основ науки о Востоке. Востоковедение (ориенталистика) – некогда уважаемая и уважающая себя наука, гордившаяся тем, что бескорыстно трудится в трудных условиях, изучая неевропейский мир с тем, чтобы открыть культуру и историю этих народов опять же всему миру, – вдруг была обвинена в том, что она – наука колониальная, обслуживающая интересы западных колонизаторов, работающая вовсе не для изучаемых народов, а для европейцев, пронизанная европоцентризмом и презрительным отношением к туземцам, т. е. и не наука вообще.

Совершил это американец арабского (палестинского) происхождения Эдвард Саид (1935–2003), преуспевающий по всем западным меркам профессор-филолог, который вдруг вспомнил о своей палестинской родине, принял самое активное участие в деятельности Организации освобождения Палестины (ООП), одно время даже оспаривал руководство у Ясира Арафата. Но американское гражданство все же помешало ему стать своим среди палестинцев, и он отошел от движения. Книга Саида, вышедшая в 1978 г.[10], прозвучала как крик «А король-то голый!». Лейблом ориентализма он заклеймил практически все, что сделано западными учеными, писателями, журналистами, политиками в изучении неевропейских стран.

Справедливости ради стоит отметить, что негативное отношение к слову «востоковедение», «ориенталистика», Oriental studies появилось и стало крепнуть задолго до блестящей книги Саида, в период распада колониальных империй в середине XX в. Причем, это проявилось не только на Западе и в странах третьего мира, но и в Советском Союзе. Среди востоковедов все большую роль стали играть ученые из самих так называемых восточных стран, и для них называть ту науку, которой они занимались, «востоковедением» было весьма странно. Регулярно проводившиеся международные конгрессы востоковедов были переименованы в «Международные конгрессы по изучению Азии и Северной Африки», а Институт востоковедения Академии наук СССР накануне очередного конгресса в 1960 г., который проходил в Москве, был переименован в Институт народов Азии, при этом из него был выделен Институт Африки. А журнал «Проблемы востоковедения» получил новое название: «Народы Азии и Африки».

Впрочем, от понятия «востоковедение» в нашей стране не отказались. Вскоре Институту востоковедения вернули его изначальное имя. А когда в 2004 г. очередной съезд востоковедов вновь состоялся в Москве, то его название по-английски звучало “International Congress of Asian and North African Studies”, а по-русски – «Международный конгресс востоковедов». Тогдашний директор Института востоковедения Р.Б. Рыбаков настоял на таком расхождении в названии на разных языках.

В нашей стране книга Саида не произвела серьезного впечатления, что само по себе симптоматично. Но, чтобы понять причины этого явления, нужно прежде познакомиться со взглядами самого Эдварда Саида. Он называет ориентализмом (англ, из нем. Orientalism) три различных явления, хотя и утверждает, что они тесно связаны друг с другом:

1. «Академическое определение» – «всякий, кто преподает Восток, пишет о нем или исследует его… оказывается ориенталистом».

2. Ориентализм в более широком понимании – это «стиль мышления, основанный на онтологическом или эпистемологическом различении “Востока” и (почти всегда) “Запада”. Такой ориентализм вмещает в себя Эсхила и Виктора Гюго, Данте и Карла Маркса»[11].

3. Третье значение ориентализма: «западный стиль доминирования, реструктурирования и осуществления власти над Востоком». Из-за этого ориентализма «Восток не был (и не является до сих пор) свободным предметом мышления и деятельности». «Существует целая сеть интересов, которые неизбежно затрагиваются… всегда, когда только дело касается этой специфической сущности, под названием “Восток”»[12].

Поясняя свое видение этого понятия, Саид пишет: «Ориентализм не есть ни только лишь политическое образование или сфера, пассивно отражаемая культурой, гуманитарной наукой или институтами, ни громадное и хаотичное собрание текстов о Востоке, ни выражение и проявление какого-то гнусного “западного” заговора с целью держать “восточный” мир в подчинении. Скорее это распространение геополитического сознания на эстетические, гуманитарные, экономические, социологические, исторические и филологические тексты»[13].

Он «не состоит в непосредственных отношениях с политической властью как таковой», но он «производится и существует в неравном обмене с различными видами власти»[14].

Надо сказать, что ориентализм в широком смысле старше колониализма и капитализма. Это вовсе не порождение XIX века, как думает современный российский обществовед и публицист А.И. Фурсов[15]. Он начинается с древних греков, которые изобрели деление человечества на Ориент и Оксидент, на граждан и варваров; с наших предков, для которых народы, приходившие с востока, были погаными, или бусурманами, с «восточных мотивов» в творчестве сонма европейских классиков от Гёте до Есенина. Для постсоветских людей, коими мы являемся, особое значение имеет осознание того, что истинными «ориенталистами» в саидовском смысле были Г.В.Ф. Гегель и его ученик Карл Маркс. Именно они отводили Востоку роль детства человечества, ставили его на первую ступень в историческом развитии.