В Ленинграде он сказал, что ему хотелось бы побывать в колхозе «Луч», Еловецкого района. Зачем побывать? А затем, чтобы повидать одного русского, с которым он когда-то встречался. Финны, мечтавшие о Кавказе, выразили недовольство его желанием. Но русские считали себя обязанными исполнять желание каждого. На всякий случай они навели справку и выяснили, что человек, названный Пеккой, действительно проживал в колхозе «Луч». Только относился теперь этот колхоз к Новгородской области, а не к Ленинградской.

Радость и злость шевельнулись одновременно в сердце Пекки, когда он узнал, что русский жив. Злость оттого, что он, русский, убивший Пекку, спокойно продолжал жить на земле, даже не помня причиненного зла, и радость оттого, что он, Пекка, шел наконец воздать ему за это после десяти лет зубовного скрежета.

Зная, чем закончится эта встреча, он вызвался съездить в колхоз один. Однако Тойво Вихури уже с самого начала возымел намерение присматривать за ним на всякий случай, чтобы потом не пришлось раскаиваться всей делегации, и поехал в колхоз вместе с ним.

Но даже и Тойво не успел вмешаться — так быстро это все совершилось. Пекка слишком хорошо приготовился к тому, что вызревало в нем десять лет изо дня в день, из ночи в ночь, и теперь двигался к этому подобно снаряду, вытолкнутому зарядом из орудия. Глаза его, как и у Тойво, с готовностью озирали окружающие их русские просторы, но мысли видели только одно то, что уже было неотвратимо, как судьба. Приветливые улыбки русских будили в его сердце что-то новое, но он подавлял это, чтобы оно не помешало ему совершить неизбежное, ради чего он пока еще жил.

Только один вопрос он задал русской переводчице и то в самом конце их пути, когда они уже вышли из машины, доставившей их от станции к месту назначения. Он спросил, не ошиблась ли госпожа переводчица, привезя их в это новое, богатое селенье вместо сожженного дотла. Но она ответила, что не ошиблась, и указала ему на новый дом с высокой крышей и шестью окнами, окруженный молодыми березками:

— Сюда, пожалуйста. Он дома.

Пекка вошел. Уже ничто не могло сбить с пути летящий к цели снаряд, даже новый дом, занявший место землянки. Он скорее даже усилил полет снаряда, нежели задержал его, ибо еще раз напомнил о благополучной жизни русского в течение тех десяти лет, когда он, Пекка, уже был мертвецом.

За столом сидело несколько человек, но Пекка увидел только одного и сразу узнал его, несмотря на похудевшие щеки. Больше ему никто не был нужен. Переводчица что-то сказала русскому, глядя на Пекку, и Пекка протянул ему конверт с лоскутом солдатского кармана. Тот взял письмо, и по лицу его прошлись попеременно недоумение, изумление и радость. И когда прошлась радость, он обернулся к столу, чтобы сказать о письме еще кому-то, может быть жене, писавшей это письмо. Но Пекка не видел его жены. Ему не нужна была жена. Никто не был ему нужен в эту последнюю минуту его жизни. Только один человек был ему нужен, и только в одно лицо он впился взглядом, приближая постепенно свою левую руку к тому месту, где под полой пиджака висел его нож.

Ему пришлось шагнуть вправо, чтобы не упустить из виду лицо русского, когда тот повернулся к столу. И сбоку он видел, как вдруг нахмурился русский и как он снова начал поворачиваться обратно с вопросом на лице. Вспомнил! Хватит! Сейчас глаза встретятся! И, выхватив нож, Пекка одновременно крикнул по-русски:

— На! Получай!

Как ни быстр был в своих движениях Тойво Вихури, прыгнувший к нему через половину комнаты, он не успел предотвратить взмах ножа. Взмах ножа пресекло другое. Ловя взгляд русского, Пекка в то же время видел его руки, опущенные на стол вместе с письмом. Он видел, как они скользнули по столу, следуя за поворотом туловища. Но в то время, как правая рука русского, держащая письмо, поднялась выше стола, левая рука с черными, твердыми пальцами скользнула по нему до края и с края сорвалась вниз, повиснув мертвым грузом вдоль туловища русского. Это пресекло взмах ножа, хотя возглас уже прозвучал и острие ножа сверкало, открытое взорам всех, пораженных тревогой.

И, словно желая прикрыть от них этот блеск, Пекка обхватил острое лезвие ладонью правой руки. И в этот миг он встретил взгляд русского. Не сознавая еще сам, что делает, Пекка медленно вытянул руки, держащие нож в горизонтальном положении, ему навстречу и повторил еще раз уже совсем тихим голосом:

— На, получай…

Он повторил это и остался с раскрытым ртом, сам удивленный тем, что делает. Пот выступил у него на лбу от небывалого напряжения мысли, но голова его выдержала испытание, не допустив ошибки. И когда русский принял от него нож и ножны, Пекка сказал переводчице, тяжело выдавливая каждое слово:

— Это ему… в знак того, что… кончена… между нами… вражда.

Русский горячо встряхнул ему руку, и Пекка поморщился от боли.

— Твоя работа, — сказал он, тронув ее у плеча.

Русский тоже потрогал ее с виноватым видом. Но Пекка сказал:

— Не твоя вина. К вашим докторам нужно было мне сразу пойти. — Он подумал немного и добавил: — И не она помешала мне заработать пять гектаров, а всякие другие причины, делающие вас богачами рядом с нами. — И, подумав еще немного, он прибавил к сказанному — И могло бы совсем обойтись без драки, если бы разговор с вами вел сам финский народ.

Тойво Вихури положил ему руку на плечо и сказал русскому:

— О, Пекка у нас парень с головой. Самородный талант, к тому же. На днях отдел народного искусства в Хельсинки приобрел его резную работу по дереву за сто двадцать пять тысяч марок.

— Вот как! — сказал Пекка.

— Да что же вы стоите? — спохватился русский. — Садитесь за стол. Вот это моя жена и дочурки. Садитесь. Будем обедать вместе.

— Вот как! — повторил Пекка, чья голова получила в этот день слишком непривычную нагрузку, но все же одолевала ее. И, садясь на стул, указанный хозяйкой, он сказал: — Приезжайте и вы к нам. У меня тоже очень добрая хозяйка. Конечно, нам еще недостает чего-то такого, что помогло бы человеку, совсем потерявшему на войне руку, выстроить себе новый дом и подняться из нищеты, но надо бы подумать. Нам тоже надо бы подумать и понять, как это к людям приходит такое.

И он уселся за стол русского, полный новых мыслей и новых слов. Так все обернулось в его жизни. За стол русского он уселся, того самого русского. И это нужно было до конца понять.

Черт его знал, что все так получится. Не за этим он сюда ехал. Но хорошо, что все получилось именно так.

1954