Но законодатели не только смогут успешно защищать свое дело перед лицом народа. Они, вероятно, сами составят суд. То же влияние, которое послужило избранию их в законодательные органы, обеспечит им место в конвенте. Пусть не всем, но многим и, без сомнения, ведущим [c.340] фигурам, от которых в подобных собраниях все и зависит. Короче, в конвент войдут главным образом те, кто был, есть или рассчитывает стать членом того самого ведомства, которому предъявлено обвинение. И следственно, они же окажутся одной из тяжущихся сторон по вопросам, ожидающим их решения.

Правда, может случиться, что исполнительная и судебная власть обратятся к народу при обстоятельствах менее им враждебных. Скажем, узурпации со стороны законодателей могут произойти чересчур откровенно и чересчур внезапно, не успев принять маскирующую окраску. А возможно, сильная партия среди самих законодателей возьмет сторону других ветвей. Или исполнительная власть вдруг окажется в руках человека, пользующегося особым расположением народа. При таком положении вещей общественное решение может испытать меньше воздействия в пользу законодателей. И все же невозможно ожидать, чтобы вопрос был рассмотрен по справедливости. Так или иначе, но расследование неизбежно будет связано с духом, господствующим в уже составившихся партиях или в партиях, на которые разобьется публика по данному вопросу. Оно будет связано с людьми, пользующимися в данном обществе известностью и влиянием. Оно будет проводиться теми же самыми людьми, которые были участниками или противниками принятия тех мер, к которым относится их же решение. А посему людские страсти, а не разум будут судиями. Меж тем как только разум народа должен контролировать и регулировать действия правительства. Страсти же должны контролироваться и регулироваться правительством.

В предыдущей статье мы пришли к заключению, что одних заявлений, внесенных в конституцию, недостаточно, чтобы удержать ту или иную ветвь власти в отведенных ей пределах. Отсюда явствует, что обращения к народу не представляют собою уместную, тем паче действенную меру для достижения этой цели. Насколько же меры иного рода, предусмотренные в цитированном выше проекте, ей соответствуют, не входит в предмет моего рассмотрения. Отмечу лишь, что некоторые предложения безусловно могут считаться разумным политическим решением, а все вместе составлены с исключительным знанием дела и четкостью.

Публий [c.341]

КОММЕНТАРИИ

На авторство этой статьи претендовали как Гамильтон, так и Мздисон. Дж. Кук на основании, по его мнению, “самого надежного” свидетельства Гамильтона об авторстве “Федералиста”, в котором не было указаний на принадлежность этой статьи ему, закрепил ее за Мэдисоном. Бесспорно, однако, влияние Гамильтона, поскольку статью отличает такая решительность аргументации, которая среди авторов “Федералиста” была свойственна только ему.

Сказанное в статье 49 – одно из самых откровенных суждений, вводящих в мировидение Публия. Он, хотя и в изысканных выражениях, отверг, видимо, по общему мнению Гамильтона и Мэдисона, конституционное праздномыслие Т. Джефферсона. Публий нашел в высшей степени удобный повод для демонстрации достоинств новой конституции США, сравнив ее с той, которую избрал для своего родного штата великий американский просветитель. Наивности гениев эпохи Просвещения противопоставляются рассуждения в духе Платона о границах возможного в политической жизни.

Публий сказал категорическое нет прекраснодушным мечтам Т. Джефферсона касательно желательности обращения к народу, проведения по современной терминологии своего рода референдумов, влекущих частое изменение конституции. В статье 49 и тематически связанных с ней обосновывается положение о незыблемости законов. Это вошло в золотой фонд американской государственной мысли. Крупный государственный деятель США А. Линкольн в прославленной “лицейской речи” отточил логику 49-й статьи Публия:

“Пусть каждая американская мать вдохнет благоговение перед законами лепечущему младенцу, резвящемуся в ее объятьях, пусть ему учат в школах, семинариях и колледжах, пусть о нем напишут в букварях, прописях и альманахах, пусть его проповедуют с кафедр, провозглашают в залах законодателей, исполняют в судах. Коротко говоря – пусть оно станет политической религией народа, пусть стар и млад, богач и бедняк, серьезный и веселый, мужчина и женщина, говорящие на любом языке, любого цвета кожи, любого положения не устанут приносить жертвы на его алтарь”. Страстное суждение А. Линкольна приобретает еще большее звучание, если припомнить, что, когда составлялась конституция и писался “Федералист”, США не знали политических партий, а во времена Линкольна уже оформилась двухпартийная система, разумные адепты которой сходились на безусловном “благоговении” перед законом. O чем настоятельно напомнил Линкольн тем, кто стремился поставить интересы своей партии над законом. [c.578]

К тексту

Федералист № 50 [49]*

Джеймс Мэдисон

(совместно с Александром Гамильтоном)

Федералист: Политические эссе А. Гамильтона, Дж. Мэдисона и Дж. Джея. –

М.: Издательская группа “Прогресс” – “Литера”, 1994. – С. 342–345.

Комментарии (О. Л. Степанова): Там же. С. 578–579.

Февраля 5, 1788 г.

К народу штата Нью-Йорк

Можно, пожалуй, высказать и противную мысль – что в противоположность случайным обращениям к народу, каковые вполне могут вызывать возражения, обращения, производимые постоянно, окажутся уместной и достаточной мерой для того, чтобы предотвратить или исправить нарушения конституции.

Прошу принять во внимание, что, исследуя означенные средства, я ограничусь вопросом, насколько они способны помочь блюсти конституцию, вынуждая те или иные ветви власти оставаться в положенных им пределах, и отнюдь не считаю эти средства пригодными изменили” саму конституцию. Что касается первого, то обращения к народу в определенные периоды почти столь же бессмысленны, как и обращения к нему по случайным поводам, по мере их возникновения. При коротких промежутках между такими периодами то, что подлежит проверке и исправлению, окажется чересчур близким по времени и связанным со всеми теми обстоятельствами, которые лишь очернят и исказят результаты ревизий. При длительных промежутках то же самое замечание остается в силе касательно любых недавних мер, в отношении же давних будет тем справедливее, чем глубже они будут уходить в прошлое, ибо, если отдаленность во времени и может содействовать беспристрастной проверке, преимущество это неотделимо от тьмы неудобств, которые, надо полагать, сведут его на нет. Во-первых, публичная проверка по истечении долгого времени окажет крайне слабое сдерживающее воздействие на власти, которые, возможно, пошли на крайность в силу существовавших тогда причин. Да и можно ли представить себе, что законодательная [c.342] ассамблея из ста, а то и двухсот членов, страстно преследующих излюбленную цель и нарушающих ради нее конституцию, остановится в своем неудержимом продвижении к ней, прислушавшись к доводам, возникшим в результате проверки их действий, отделенной промежутком в десять, пятнадцать, а то и двадцать лет? Далее, злоупотребления по большей части уже успеют дать свои пагубные плоды, прежде чем целительные постановления против них начнут применяться. И наконец, там, где они, возможно, и не причинят большого зла, так долго будут в действии и пустят такие глубокие корни, что их вряд ли легко будет выкорчевать.