The Consequence He Must Claim

© 2016 by Dani Collins

«Пикантная история»

© «Центрполиграф», 2017

© Перевод и издание на русском языке,

«Центрполиграф», 2017

Сорча Келли решительно направилась к входу в клинику. Миновало почти три недели. Они должны позволить ей увидеть его. Особенно теперь, когда она уверена. Не подозревает, а уверена, что беременна.

Семья Цезаря Монтеро знала ее только как его личную помощницу. Абсолютно ему преданную. Их это вполне устраивало. Они не смогли бы вернуть управление межнациональной инженерно-строительной корпорацией его отцу без нее. Она оказалась бесценной в первые сложные дни после катастрофы.

Но она была всего лишь личной помощницей, а Цезарь был без сознания. К нему пускали только родственников. Ну и невесту, конечно.

Как именно человек, находящийся в коме, мог обручиться? Вот что хотела выяснить Сорча. За исключением встреч на семейных мероприятиях Цезарь не общался с Дайегой. Стремление двух семей объединить свои активы, поженив детей, не было подкреплено ничем, не говоря уже о брачном контракте.

Мать Цезаря настаивала на оглашении помолвки. В тот последний день Цезарь признался, что не хочет этого.

Он оставил Сорчу в тот вечер, когда произошла авария, чтобы сообщить Дайеге, что свадьбы не будет. Почему же она ведет себя так, словно их брак – дело решенное?

Как Дайега из друга семьи превратилась в невесту за то время, что Цезарь провел у подножия скалы в покореженной машине?

Этот вопрос мучил Сорчу. Она с нетерпением ждала, когда Цезарь очнется и объяснит все сам.

Однако он долго не выходил из комы. Молодая женщина начала думать о том, что в такой ситуации ее ребенок может стать утешением для семьи. А когда Цезарь придет в себя, он, несомненно, скажет, что именно она должна находиться рядом с ним, а не Дайега.

Однако этого не случилось. Его отец зашел в офис и сообщил, что Цезарю стало лучше, но он не помнит ничего из того, что произошло в течение недели до аварии. Он не помнит, как перерезал ленту на мосту в Мадриде, и крайне встревожен этим, добавил сеньор Монтеро со своей знаменитой хмурой улыбкой, говорящей о том, что его раздражают простые смертные и их слабости.

Сорча, потеряв дар речи, смотрела на герцога Кастеллона. Они с Цезарем вдвоем отпраздновали открытие моста, как только вернулись в Валенсию. Это проложило путь от сердца к сердцу, а потом и к ночи любви. И Цезарь ничего не помнит?!

Новость шокировала ее. Сорча ощутила пустоту в душе. Выходит, их волшебного дня не было.

Каким-то образом она сумела проглотить ком в горле и спросила, можно ли его увидеть.

– Нет необходимости, – отрезал герцог.

Но ей это необходимо. Она не поверит, что Цезарь потерял память, пока он не скажет ей об этом сам, особенно теперь, когда доказательство их занятий любовью подтверждено розовой полоской на тесте.

Конечно же Цезарь, увидев ее, все вспомнит.

Когда она вошла в холл, у нее пересохло во рту, руки и ноги дрожали от трехнедельного напряжения. Однако трудные подростковые годы научили Сорчу сохранять маску уверенного безразличия на лице, а работа с Цезарем в течение трех лет обеспечила дополнительную тренировку.

– Сеньорита! – окликнула ее сотрудница в элегантной униформе.

– Bon dia, – произнесла Сорча на валенсийском диалекте, которому научилась у Цезаря. При этом она добавила уважительное «сестра» и сказала: – Сорча Келли. К Цезарю Монтеро.

Сестра нажала кнопки на компьютере, затем обратилась к ней с извиняющейся улыбкой:

– Вашего имени нет в списке.

– Если вы позвоните, он подтвердит, что хочет меня видеть, – заверила ее Сорча.

Когда сестра начала набирать номер, двери открылись и в холл частной клиники вплыла Дайега Фуэнтес, дочь маркиза де Лос-Жардинес де Лас-Салинас. Ее высокая, стройная фигура была облачена в дизайнерскую одежду. Ее гладкие черные волосы великолепно гармонировали с золотистой кожей и бездонными глазами.

Сорча не могла избавиться от темных кругов под глазами. К тому же на ней был деловой костюм – серая юбка-карандаш и блузка. Вдобавок к переживаниям женщину мучила утренняя тошнота, и цвет лица у нее, возможно, был зеленее, чем глаза.

«Невеста» Цезаря произвела в уме некие вычисления и направилась к Сорче.

Она ненавидела Дайегу даже не потому, что та утверждала, что обручена с Цезарем. Все в ней казалось Сорче искусственным и расчетливым. Однако она умела скрывать эмоции и изобразила теплую улыбку, которую отточила на многочисленных подругах Цезаря.

Она не будет вспоминать о тех женщинах. Она не из их числа.

Сорча сделала первый шаг.

– Сеньорита Фуэнтес, слава богу! Я зайду с вами. Мне нужно увидеться с Цезарем.

– Он вам звонил? – с легким удивлением и, пожалуй, с оттенком беспокойства поинтересовалась Дайега.

Сорча не любила врать, но сейчас…

– Его отец сказал, что ему не терпится поработать, так что. – «Он нуждается во мне», – закончила она про себя.

Дайега помолчала и улыбнулась, готовясь к трудному разговору. Взглянув на сотрудницу клиники, она спросила:

– Можем мы поговорить наедине? – Им указали на маленькую гостиную. – Чудесно.

В комнате было светло. Вдоль стен стояли удобные кушетки, в углу висел телевизор. Гостиная, без сомнения, предназначалась для шоферов, ожидающих своих хозяев, так как вход в палаты больных им был воспрещен.

Дайега плотно закрыла дверь. Справившись с паникой, Сорча придала лицу заинтересованное выражение.

– Понимаете, он частично утратил память. – Тон Дайеги, по всей видимости, следовало считать мягким.

– Я проработала с ним почти три года. Это он не забыл?

– Нет, конечно нет, – ответила Дайега. – Но он не в состоянии работать. Врач рекомендует ему вообще не заниматься делами несколько месяцев. Если у вас что-то не ладится в офисе, обсудите это с Хавьеро.

Дайега опустила титул отца Цезаря. Она продемонстрировала, что общается с ним запросто, по имени.

Сорча сглотнула.

– Цезарь больше чем мой босс. Когда работаешь с кем-нибудь бок о бок, невольно начинаешь заботиться об этом человеке.

Но в виду она имела совсем другое: «Заткнись и позволь мне пройти».

Три недели без весело усмехающихся губ Цезаря стали для нее вечностью. Три недели без аквамариновых глаз, взгляд которых никогда не опускался ниже ее воротника, но в то же время был преисполнен мужского восхищения, заставили ее умирать от жажды.

– Сорча. – Дайега опустилась на край кушетки.

О, как подчеркнуто снисходительно она кивнула, указав ей место напротив!

Сорча проглотила то, что хотела сказать: «Не смейте называть меня так, сеньорита Фуэнтес. Для вас я мисс Келли».

– Я предпочитаю стоять, – сказала Сорча.

Дайега опустила взгляд, демонстрируя способность сохранять достоинство даже при столкновении с наглостью.

– Да? – поторопила Сорча Дайегу.

– Я понимаю, почему вы проявляете беспокойство. Вы считаете, что совместная работа сблизила вас. – Ее темные глаза, казалось, были готовы поглотить Сорчу. – Цезарь чувствовал себя очень виноватым, когда пришел ко мне в ту ночь.

«Не верь», – подсказывал инстинкт, но Сорча облизнула губы и спросила сдавленным шепотом:

– Вот как?

Цезарь, может, и не любит Дайегу, но он человек чести.

«Я не должен соглашаться на это», – заявил он, когда они прошли точку невозврата.

Он оставил Сорчу, пока она спала, послав сообщение на ее телефон: «Поехал к Дайеге».

После всего, что между ними произошло, после всего, о чем они переговорили, Сорча была убеждена, что он порвет с Дайегой.

Но Дайега утверждает, что они обручены…

– Я не говорила об этом ни с кем, – продолжала Дайега. – К чему бросать тень на чью-то репутацию или указывать пальцем на кого-то, если сталкиваешься с гораздо более серьезными проблемами? К тому же Цезарь убедил меня в том, что он в последний раз сажал свой овес. Понимаете, о чем я? – Ее губы изогнулись в неприязненной улыбке.