[Аудиофон сцены (помимо периодически взрывающихся ураганно децибельных воплей болельщиков) - виртуозное чуть слышное исполнение на балалайке разнообразнейшего мелодийного репертуара - от классики до шансона...
Ринг взором одного из боксирующих. Соперник - Баба Яга. Будто из сказки, но при боксерских перчатках. Старушенция кривляста, азартно подвижна, ехидна. Этакий живчик, коему, исходя из состояния физиономии, лет под полтораста; с пирсингами (в том числе и на языке).]
Б а б а Я г а [Запыхасто-шепелявисто, виртуозно долбеня руками, ногами и головой по кинооператору и съемочной камере, коя в роли головы бабыягового соперника реагирующе на удары дергается, сбивается с резкости и причудливо деформирует изображение.]:
- Щас я тя!.. Щас, блин, уделаю!.. Какова лешева.., ушлепок, дедушкино... п-пиво почтальо-о-онше о-отдал?!..
В о в а С а л о м а с л о в (это он соперник Бабки Ежки) [с воплями и стонами снося гулкие и смачные удары и стопроцентно молотя невпопад, в паузах меж хуками и аперкотами.]:
- Ох!.. У-у-у!.. Вь-ведь День ж... О-о-й! На День Святого Валенти-и-ина(!!!) пив-во пода-ри-и-ил! О-оу-у!
Б а б а Я г а [язвительно, позволив паузу в схватке и уперев руки в боки.]:
- Вот и пущай ба твой святой эт Валентин, коли ево день, и дарил почтальонше свое-е-е(!!!) пиво! А он тя, лоха гнуснова, подбил де-е(!)душкино воровать.
В о в а С а л о м а с л о в [тяжело дыша, с поволокой в блуждающем взоре (то бишь в картинке кинокамеры), гласом плаксивого дитяти.]:
- Но оно ж... Фу-у-у... Проки-и-исшим уж было до пле-есени!
Б а б а Я г а [с укоризной маятниково покачивая головой.]:
- Тям бо-олее. На кой ляд почтальоншу травить?! Дедушка сам ба выпил. Яму-у жа без разнитцы: што прокисше, што недоквашен-но. Яму-у ж главно, штобы пи-и(!!!)во-ом(!!) называлося!.. А почтальонша с таво пойла трое суток антенсивно пузом маялася!
В о в а С а л о м а с л о в [опуская взор (фокус камеры).]:
- Да я ж, это ну.., не ду-у(!!)мал, что так выйдет!
Б а б а Я г а:
- Ня ду-умал он, вишь ли... А ты, бязмозглый, изо каковских соображениев котенка обучал табак курить?!.. На-а-а!!!.. [На сем вопле Вовчик получает мощный и гулкий удар в физиономию (то бишь в объектив кинокамеры). Ракурс блуждающ, картинка: калейдоскоп причудливых деформаций с появлением в кадре то ангелов в белом, то чертей в адском интерьере, поджаривающих развеселых грешников на примусах, керогазах, электро- и газовых плитах. Волны зрительских оваций и свист; с нарастанием заглушающий балалаечный аудиофон похоронный марш, кой в конце концов оборевает все звуки. Финал эпизода: похоронный марш в кромешной темноте.]......
[Сознание возвращается под монотонный гул (то гудит вовкина голова)... Камера, нацеленная вертикально вверх, медленно набирает яркость и резкость картинки. В кадре озабоченная Баба Яга, тычущая под объектив (в нос поверженного) своим тельняшечным носком.]
Б а б а Я г а [обеспокоенно-сострадательно.]:
- Нюхай-нюхай. Шибчее нюхай. Мой носок-та ядренее любова нашатырю-ю. Нашатырь-та супротив ево... Так себе - никаковского аромату. Мой носок-та - лучшее средство ото потери сознанья. Реянима-а-а(!!)ция! Пару разов нюхну-ул и... тута жа оклемалса... Нюхай-нюхай. Ско-о-о(!)ка полумертвых чарез носок-та на ноги поставлено... Со сщету собьешься... Шибче-е-е(!) в нос-та тяни, фрайер беспонтовый. Штобы до слез продра-ало...
[обрадованно.]: - Ока! Оживашь! Щас из нокавута на ноги выставлю и сызнова из сознанья вышибу. Антенсивней внюхивай, не криви рожу-та. Глубжее втягивай. Тужься сопаткою(!), Иванушка. Тужься-тужься!
В о в а С а л о м а с л о в [Немощно на фоне ме-е-едленно усиливающихся исполняемых соло на балалайке популярных мелодий и спада головного гула (балалаечная инструментальщина продолжится с паузами либо без них до финала первой сцены).]:
- В-во... В-вы-во-о-ова-а!
Б а б а Я г а:
- Чи-чево?
В о в а С а л о м а с л о в:
- Вы-во-о-ова(!) я, а н-не Ив-ва-анушка.
Б а б а Я г а:
- Ну и пущай будешь Вовою. Кака прынцыпиальна разнитца-та? Тужься. Че-та хило внюхивашь, Вован. Хошь полнотценно оживать - шавели ноздрями...
Полижи снадобье-та - не брезгуй. Язык-та не отвалитца. Вовнутрь-та нектар с моих носочков ото разнообра-а(!)зных хворей: хучь от ангины али ото... гип-пердонии; хучь от заворота кишечников; хучь от ижжоги али часотки...
[По ходу сего монолога изображение Бабы Яги тускнеет и теряет резкость. Когда оно уж совсем размыто, одновременно с ослепительной софитной вспышкой звучит оглушительный гонг, и... В кадре резко возникает образ отвратительного, злобно ощерившегося вурдалака!]
В у р д а л а к [противозно-развязным тоном, хищно гримасничая.]:
- Р-р-р! Уа-а-а-а-а!!! Гы-ы-ы!.. Коло-бо-ок, Колобо-о-ок(!), а й-я-я тебя съ-е-е-ем-м! Заж-жую-ю-ю всухомя-ятку! Я тебь... [Мощный прямой удар Володи Саломаслова в физиономию вурдалака пресекает его монолог на полуслове и стремительно погружает кинокартинку в кромешную темень.]
Г о л о с А н н у ш к и - с у п р у г и С а л о м а с л о в а [вопяще от дикой боли на фоне балалаечных мотивов.]:
- Йё-ё-ёй-о-о-ой-й!!! Ма-а-амочка-а-а-а-а-а-а!! Ка-ак бо-о-ольно-о-о-о-о!!! За чё-ё-ё(?!!!), ё-ёксель-мо-оксе-ель!..
[Сцена завершается в кромешной темноте звукорежиссерски усиленной вибрацией обрыва балалаечной струны, положившего конец фоновым мелодиям.]
С Ц Е Н А В Т О Р А Я:
[Столичная квартира. Спальня. Интерьерчик так себе - комодно-шифоньерный. Деревенские занавесочки, пара сдвинутых разностилевых кроватей-односпалок, на стене над изголовьями пара огнетушителей, меж ними заставленная кубками и обвешанная спортивными медалями полка, ниже сей композиции на торчащем из стены шурупе наручники... На стене напротив - солидноэкранный жидкокристаллический телевизор.
Съемка от двери.
На дальней кровати, застеленной одеялом в пододеяльнике в пестро-ярко-крупные цветы, сидит (спиной к мужу и полуспиной к камере) облаченная в простецкую ночнушку позапрошлого века, делающая примочку глазу и страдательно раскачивающаяся туловом Аннушка.
На ближней кровати одеяло в пододеяльнике в крупнющую рубашечную клетку (точно такой же тканью снаружи обита входная квартирная дверь и из нее же чуть ли не поколенные вовины трусы-клеш, из него же шортики и короткорукавные рубашечки сыновей - Вани и Пети). Под одеялом Володя, облаченный по-зимнему: ватные советскошаблонные телогрейка и штаны, серые валенки, рукавицы, распущенная солдатская шапка-ушанка с советскоармейской кокардой.]
В о в а [озабоченно, просыпаясь и переводя тревожный взгляд на супругу.]:
- Это ну.., чего стряслось-то?!.. Сызнова мобильник в суп уронила?
А н н а [обиженно, полуоборотом головы демонстрируя обволакивающий глаз сочный синяк.]:
- Да поше-е(!)л ты.., конь пядальный. Опять со своею Бабою Ягою, ёксель-моксель, боксировал? Опять мене сонной сонно в глаз зафингалил! О-о-ой! [Вскрик от боли, вызванной неловким прикосновением примочки к травме.]
В о в а [крайне взволнованно, садясь в попытке жалеючи приобнять супругу. Одеяло сползает на пол, открывая нелепый спальный наряд главного героя.]:
- Это ну, прости-и(!), Анюта. Прости. Я ж, это ну.., во сне нечаянно!
А н н а [гневно-плаксиво, передергиванием плеч сбрасывая с них облаченные в рукавицы ладони супруга.]:
