В три часа ночи я сажусь за руль своего автомобиля и выезжаю в город, включаю наушник и звоню Олегу.

− Во сколько ты будешь на работе? − сходу спрашиваю, не обращая внимания на потерянные гудки и несколько сбрасываний до того, как друг отвечает на звонок.

− Влад? − в трубке слышится сонный голос кардиохирурга.

− Да. Мне нужна твоя консультация. Это срочно.

− Хорошо. Я буду в семь.

− А ты не можешь… − я не успеваю договорить.

− Влад! − срывается друг на крик. А затем тише добавляет, − У меня завтра сложная операция. Мне нужно хоть немного выспаться. Хорошо?

− Да. Всё нормально. Я могу немного подождать, − Я отключился и выбросил наушник на сиденье.

Мира не спала. Когда я, стараясь не шуметь, прошёл к ней в палату, тихонько переступая маленькими шажками в шаркающих бахилах, она повернула голову ко мне и улыбнулась.

− Мне не спалось, − объяснила она своё бодрствование прежде, чем я успел спросить о нём. Сегодня была первая ночь, когда рядом с ней не дежурила мать, отправленная домой насильно самой же Мирой.

− Как ты? − прошептал я, придвигая кресло ближе к её кровати. Мира пожала плечами.

− А ты почему здесь? Что-то случилось? − забеспокоилась она, на миг полностью забывая о себе.

− Нет. Дома спокойно. Лиза заночевала у нас, вынуждая Толю сторожить их квартиру. Она боится, что у них завелись мыши, и теперь беспокоится, как бы к ним не присоединились воры.

Мира широко заулыбалась, и я впервые заметил лёгкие очертания ямочек на её впалых щёчках. Я наклонился и коснулся её губ, целуя, но на мой почти целомудренный поцелуй, она беззвучно рассмеялась, обхватив мой затылок свободной рукой.

− Твои волосы, − прошептала она, когда мы прекратили просто целоваться и стали просто касаться друг друга лбами.

− Да? − улыбнулся я, предвкушая комплимент.

− Они жёсткие и мягкие одновременно. Такого не бывает.

− Действительно не бывает, − согласился я, а её пальцы тем временем, не переставая, водили по моим остриженным прядям, слишком коротким, чтобы за них можно было по-настоящему ухватиться.

− А ещё у тебя не растёт щетина, − продолжила она своё бормотание.

− Растёт, просто я бреюсь, − рассмеялся я.

− Ты такой гладкий и шёлковый, − запротестовала она, качая своим лбом.

− Ещё, − попросил я.

− Честный и порядочный, − такая похвала была неожиданной и я ненадолго и недалеко отстранился. − Не спорь! − предостерегла она, снова прижимаясь к моему лбу. − Тебе, наверное, неудобно? − вдруг спросила.

− Потерплю, − фыркнул я.

− Забирайся ко мне. − Я обвёл взглядом узкую для двоих больничную кровать и отрицательно покачал головой. − Ты можешь лечь набок, − не отставала Мира. Я посмотрел в её глаза, − Ну пожалуйста…

− Хорошо, − немедленно согласился после её просьбы. Я спустил рельс с одной стороны до конца и лёг на один бок, но рядом с Мирой. Она отодвинулась, чтобы освободить для меня больше места, но я прижал её к себе, придвигая назад. − Так мне гораздо удобней, − прошептал я. Теперь я был так близко к ней, что потребности говорить громче не было.

− Ты должна поспать немного, иначе завтра ты будешь не такой красивой, как была сегодня, − серьёзно настаивал я.

− Лгун. Сегодня я была не такой уж красивой, − послушно закрывая глаза, заспорила Мира.

− Ты должна нравиться мне, а не себе, поэтому засыпай сейчас же! − пригрозил я.

− Спокойной ночи, − уткнулась носом в мою шею. − А ещё ты всегда пахнешь дождём, костром и хвоей, − прошептала после пожелания приятных снов, заслужив мой поцелуй в макушку.

− А ты новогодними апельсинами… − проговорил я в её сон.

Я долго не мог позволить себе уснуть рядом с ней, мне было необходимо смотреть на неё просто спящую, умиротворённую и спокойную, с трогательными тенями от ресниц на щеках, с ладошками так доверчиво покоящимися на моей груди. Я впитывал каждую её часть, самую суть, само её существование. Пусть и на больничной кровати, в стенах клиники, но мне хотелось замереть в этом моменте, чтобы тепло, исходящее от её хрупкого тела не переставало согревать мою грешную душу.

− Доброе утро, − разбудил меня тоненький голосок, посылая мелкие мурашки по телу, начиная с места её поцелуя в шею. Я неохотно открыл глаза, встречаясь с её взглядом, во сне я сильно прижимал её к себе, подсунув одну руку под неё, а другой рукой укрывая, я забирал её в кокон своих объятий. Нам оказалось достаточно такой маленькой койки, хватило одного одеяла. Как мало нам было необходимо, чтобы быть счастливыми?

− Привет, − прохрипел я, целуя её в нос. Мира выпростала свою руку из-под пледа и коснулась моего виска.

− Милый и нежный, − прошептала она, будто бы себе.

− Что? − расплылся улыбкой и приподнял брови.

− Теперь я каждый день буду говорить тебе про два твоих качества, за которые люблю, − просто объяснила она.

− И я тоже?

− Нет. Только я.

− И почему же именно два?

− Потому что их слишком много и по одному… я не успею, − так же просто, как и всё сказанное ей до этого.

− Мира, − вздохнул я, отворачиваясь и сразу ощутив прикосновение её руки к моей щеке.

− Ты не должен забывать о себе, когда… когда, − она сглотнула не в силах это произнести, но потом всё-таки закончила, − после меня. Слышишь?

− Нет. Я вовсе тебя не слушаю.

− Хорошо. Значит, слышишь, − моргнула она. − А взамен я хочу кое-что от тебя.

− Что? − насторожившись, спросил, всё ещё глядя в сторону.

− Посмотри на меня и… поцелуй. − Я сделал, как она сказала, только первую часть её просьбы, задержавшись в её глазах и поражаясь силе, отражавшихся в них. Она была необыкновенно сильной. Сильной − ради меня.

− Вымогательница… − прошептал я, приближая её лицо к себе за подбородок одним пальцем, она заулыбалась, прежде чем я успел коснуться её сладких губ. Лёгкое, порхающее крылышками бабочек прикосновение, постепенно превратилось в отчаянное соитие наших губ, мы молчали, но этот поцелуй кричал о наших страхах, обо всём, что нам только предстояло пройти вместе. Вместе.

− О, Боже! − раздалось из открытой двери. Крик, дыхание, мгновенно разразившееся рыдание, но, как и вчера никакого шума шуршащих бахил… тёти Нины.

Я обернулся, инстинктивно закрывая Миру собой, мои глаза встретились с осуждением, презрением и отвращением во взгляде этой некогда доброй ко мне женщины.

Я вскочил с кровати сестры, тётя Нина развернулась и выбежала прочь от нас…таких грешных и таких грязных, таких… влюблённых, безысходно влюблённых.

− Постойте! − прокричал я, оказавшись в том же коридоре, что и мать Миры. Я остановился чуть поодаль от неё, когда она прекратила убегать от меня. Её ладонь, орошаемая потоком слёз, рвущихся из глаз, прикрывала искажённый брезгливостью рот и, развернувшись, она подошла ко мне. Несколько секунд. Несколько секунд она смотрела на меня молча, а потом ударила изо всей силы по щеке. Я дёрнулся, но остался стоять на месте, ожидая и второй пощёчины, моя рука даже не потянулась закрыть горящий след от удара. Второй пощёчины не последовало, и я перевёл взгляд на тётю Нину. Ни одна эмоция на её плачущем лице не изменилась, ярче всего на меня глядело её нескрываемое отвращение.

− Я люблю вашу дочь, − твёрдо сказал я, опуская замахнувшуюся для нового удара руку.

− Ты хотел сказать − сестру. Ты любишь свою сестру! − прошипела она, захлёбываясь.

− Да. Я люблю свою сестру, − повторил я слова, которые она хотела услышать. − Люблю так сильно, как не должен. Но люблю, а в любви нет ничего постыдного.

− Постыдного?! Ты даже не собираешься разубедить меня в том, что я видела? Подлец! Это грех! − кричала она в пустынном коридоре больницы.

− Не буду, у меня слишком мало времени. И да, я знаю, как называется моя любовь, Нина Максимовна. Я думаю, вы успели поговорить с лечащим врачом своей дочери. − Она неожиданно распахнула свои глаза, очевидно только сейчас вернув в память недавний разговор с остановившимся далеко позади нас Олегом. − Я не прошу вас понять нас или тем более принять, но не делайте Мире больно… теперь. Я не могу отпустить её и она меня не отпустит. Подумайте о том, что я вам сказал. А сейчас извините меня, мне нужно переговорить с врачом, − я обошёл обомлевшую моей дерзостью женщину и крупными шагами направился к Олегу, чувствуя на спине её тяжёлый взгляд.