− Ну, вообще-то у меня уже была экскурсия по городу. Но если ты хочешь, я могу тебе кое-что показать, − быстро добавила и, оправдываясь и восхищаясь такой возможностью. − Но только то, что я запомнила.

− Не страшно. Мы можем просто погулять по улицам, поесть вредной пищи и сотворить что-нибудь сумасбродное друг с другом.

− Для последнего у нас есть номер в гостинице и огромная кровать в нём! − грозно предостерегла она мой горящий взгляд.

− Развратница! − отбился я, взъерошивая её чёлку и на ходу сочиняя скорый ответ. − Я имел в виду обычные танцы или купание в фонтане. Да! Только это и имел в виду.

Мира одарила меня злобными глазами и процедила сквозь зубы самое страшное оскорбление, которое только и могло сорваться с её потрясающих губ.

− Лжец! − она отвернулась, складывая руки на груди и пыхтя от возмущения.

− Не дуйся, и я признаюсь, что хотел сделать с тобой на самом деле?

− Даже не смей этого произносить! − она выставила вперёд пальчик, который тут же отправился в мой рот, захваченный в плен моими губами. Я закрыл глаза и увлечённо начал посасывать вкусную часть её тела. А Мира безуспешно пыталась вырвать свой палец из сладостного рабства, но как только она принималась дёргать им, я слегка прикусывал его зубами и она, слабо вскрикнув, сдавалась на некоторое время, чтобы чуть позже снова возобновить свои пустые чаяния.

− Прекрати, ну пожалуйста! − хныкала она тихонько. − Люди на нас оборачиваются!

− Они просто завидуют, − подмигнул сестре, ловко пересаживая её к себе на колени.

Мире пришлось обхватить мою шею рукой и прижаться к груди. Она медленно обернулась в сторону престарелой немки в элегантной шляпке наискось и та, поймав взгляд сестры, понимающе ей улыбнулась, поднимая в воздух большой палец.

− Видишь? Я был прав.

− Угу, − сдаваясь, согласилась сестра, снова прильнув к моей шее.

Мира настояла на паре двойных чизбургеров для себя и для меня и приказала захватить с собой ещё и картошки фри в бумажных пакетах. Уже больше двух часов прошли, после нашего тщательного исследования подземных путей Берлина, теперь мы пешком обследовали маленькие и большие улицы этого прекрасного города. Вся окружающая нас красота носила невидимый налёт строгости и стиля, исключая понятие оплошности.

Миру как истинного художника привлекали как раз таки малозаметные детали, как претерпевающий реставрационные работы кафедральный собор, а как прилежный гид она спешила рассказать мне об истории чуть ли не каждого камня Рейхстага. Иногда мы смеялись чересчур шумно, как малые дети, а временами окунались в меланхоличное затишье, идя в обнимку по тротуару, вымощенному красной плиткой.

Мы пообедали своими бургерами прямо по пути к знаменитым Бранденбургским воротам, и Мира очень волновалась, что мы не успеем доесть всё и будем неловко смотреться среди остальных культурных людей. Я только улыбался её детскому опасению, но после того, как стал замечать, как поспешно она расправляется со своим фаст-фудом, то стал смеяться громче и заливистее, чуть ли не сползая по стенке на бордюр. Мира возмущалась молча, так как не могла выговорить и слова с таким набитым ртом. А когда ей наконец-то удалось проглотить остатки своей еды, то она уже была такой весёлой, что поколачивая меня по руке, принялась хохотать громче меня.

Иногда мне срывало крышу и неожиданно становилось просто необходимо поцеловать её немедленно, прямо сейчас и я беспрепятственно проделывал с ней разные штуки. Мы жались к стене какого-то правительственного здания и целовались до первой потери дыхания и строгого покашливания за спиной человека в штатском. Я целовал Миру у витрины детского магазина, не позволяя ей увидеть ряды крохотных одёжек, выстроенных на маленьких манекенах, а ещё возле церкви Мариенкрихе в центре Берлина. Словно это было жизненной необходимостью целовать её возле храма Божьего, наперекор всем заповедям и заветам, в центре европейской столицы, сравнявшей нашу любовь с тяжким преступлением.

− Я люблю тебя, − прошептал я после этого поцелуя, наиболее сладостного и одновременно горше остальных прочих.

Мы прошли ещё чуть-чуть и увидели фонтан Нептуна в окружении трёх богинь − трёх рек: Рейном с рыбацкой сетью и лозой винограда, Вислой с поленом, и Эльбой с колосьями и фруктами. Мира призналась, что ей очень понравился этот фонтан и она уже не в первый раз окольными путями, но забродит сюда. В этот момент она подняла на меня свои чистые карие глаза, и я увидел в них знакомую боль, её признание было неполным, не до конца выговоренным, но оно скрывалось в её взгляде и я услышал то же самое, что слышала она, приходя к этому фонтану.

Этот античный бог морей, возвышающийся на трёх ступенях в гигантской раковине посредине чаши фонтана всем без исключения наблюдателям, внушал могущество водной стихии, бьющие струи воды, извергающиеся из пастей обитателей моря, отождествляли ревущую и бушующую свою обитель, но Мира слышала и видела совсем другое. Окружающие Нептуна в центре фонтана жизнерадостные фигурки детей, несомненно, напоминали ей собственное не рожденное дитя, а шум исторгающихся струй, их смелое журчание сливалось у неё с детским плачем, первым криком её ребёнка, которого она никогда не услышит.

− Уйдём отсюда? − осторожно прошу, приобнимая дрожащую малышку.

− Да, сейчас, − соглашается она сразу, но не спешит сходить с места.

Через пару минут мне всё-таки удаётся увести её от прекрасного и навевающего на сестру спокойную грусть фонтана, и мы тихим шагом уходим в свою гостиницу.

Утром следующего дня отъезда нас разбудили звуки печального рояля «Мелодия сердца» бессмертного Моцарта. Мира надолго задержалась у окна, разглядывая согбенную над инструментом фигуру музыканта, но, так и не увидев таинственного роялиста, ушла в ванную, из которой после, коротко раздавались хриплый кашель и шум воды.

Максим летел одним с нами рейсом, в то время как его сестра Инга решила ещё задержаться в Германии улаживать «прочие аспекты художественного искусства». Мы не разговаривали с моим бывшим заместителем, но часто обменивались одинаково яростными взглядами. Причину ярости своего вице-президента списать на обиду за нанесение побоев было глупо, именно поэтому я и не делал таких поспешных выводов. И не смотря на частые отлучки Миры в туалет за время полёта в один час и пятьдесят минут и бессменный её ответ, включающий в себя фразу «Всё в порядке», на мой вопрос о её самочувствии, мы открыто держались за руки и на соседних сиденьях сидели с повёрнутыми друг на друга головами, наслаждаясь последними минутами откровенности наших взглядов.

В аэропорту мы с Максимом переглянулись, и я понял настоящую причину его скрытого гнева: он знал. Про нас с Мирой.

И поравнявшись с нами после выдачи багажа, он уже не отставал от Миры ни на шаг, сделавшись её мнимым защитником от брата-извращенца. Я ухмыльнулся не его действиям, но стойкому молчанию и заметил в толпе встречающих − родителей и Лизу с Анатолием. Мира радостно вскрикнула, и замахала свободными руками, подзывая их ближе к нам, я переключил всё внимание на свою семью, оставляя позади пока ещё не уволенного заместителя, требующего от меня компенсации и долгого мужского разговора.

Мои глаза смотрели то на улыбающихся родителей, то на улыбающуюся Миру, а расстояние между ними и мной стремительно увеличивалось, реальность поворачивала свою призму ко мне спиной, и я уловил только, как лучащееся радостью от встречи с родителями лицо любимой сестры искажается маской полного и абсолютного безразличия: она теряет сознание. А я успеваю поймать только медленно опадающее её тело в беспомощные руки, завывая от нового отчаяния.

====== Глава 51 ======

ВЛАД.

Вспоминая сейчас, как часто это происходило со мной, я задаюсь вопросом как мне удалось пройти не через одно наше расставание. Ведь Мира не в первый раз уходит от меня, превращая каждый свой побег в безжалостное истребление моего существа.

Любил ли я её?