– Нельзя допустить акта диверсии. Нельзя и дать им возможности уйти за кордон, – строго предупредил он.

Машина остановилась у конторы. Ярмышев прошел в кабинет главного инженера, постучал в дверь и, открыв ее, увидел Божену и Кондрашова, склонившихся над столом. Они рассматривали через лупу камень. Не из тех, которые принесла прежде Божена, а другой, немного больше. На лицах – радостное возбуждение. Они подняли головы, и Божена с удивлением воскликнула:

– Ты вернулся?

И, смутившись, зарделась. А Кондрашов развел руками. Картинно.

– Неисповедимы тропы пограничников. Вот поистине не знаешь, где мелькнет зеленая фуражка. Дела службы к нам, Велен Никифорович, или?..

– Нарушена граница. Возможна диверсия у вас. Соберите, Иван Георгиевич, геологов. Только хотелось бы без лишнего шума.

– Велен! – воскликнула Божена. – Это опасно?

Ярмышев, пожав плечами, улыбнулся.

– Вполне возможно. Только пограничникам не привыкать. Нами путеводит пословица: волков бояться – в лес не ходить.

– Вы точно знаете, – прервал старшего лейтенанта Кондрашов, – что нарушители обязательно посетят с недобрым намерением нас? Или это лишь ваше умозаключение?

– Умозаключение. Прошу вас поторопиться со сбором людей. Но на буровых вышках оставьте по два человека. Днем нарушители вряд ли рискнут что-либо предпринять, однако оголять вышки не следует.

Кондрашов, кивнув, бросил: «Одну минуточку», – и обратившись к Божене, заговорил приказным тоном:

– Сходите на дальний шурф. Пусть все идут сюда.

Ярмышев хотел возразить, что не следует девушку посылать сейчас так далеко от поселка, но, перехватив ее взгляд (она с благодарностью смотрела на главного инженера), промолчал, а про себя подумал с явной досадой: «Рада, что Кондрашов послал на шурф. Почему? Не хочет со мной оставаться?»

Ярмышев заблуждался. Божена даже не думала, что Велен может ревновать ее к Ивану Георгиевичу. Он ее начальник. Внимателен к ней не как к девушке, а как к талантливому специалисту. Он сам ей говорил о ее способностях, предложил даже писать кандидатскую диссертацию по материалам геологической партии, обещал помочь. Она досадовала на себя за то, что краснела, когда Велен заставал ее вместе с Кондрашовым – она не виновата ни в чем, она на работе и нисколечко не любит главного инженера. Он одет модно и опрятен всегда – это хорошо. Каждый хорошо воспитанный человек должен следить за собой. И она тоже приоделась и прическу изменила не для Кондрашова, а для Велена. Чтобы ему нравиться. Нет, Божена не винила себя ни в чем, она была бы рада сейчас остаться с Веленом, разгладить его строгие складки на переносице, но с не меньшей радостью она восприняла просьбу Кондрашова: она соприкасалась с тем, чем живет Велен, помогала ему и, если ей придется встретиться с опасностью, не струсит.

– Я бегом, Велен. И всем скажу, чтобы спешили, – пообещала Божена и быстро вышла из кабинета.

– И я вас покину. Пойду распоряжусь. Поскучать пока придется. Но ведь… – замолчав, Кондрашов развел руками и пожал плечами: не обессудь, мол, сам принес беспокойство.

Оставшись один, Ярмышев подошел к висевшей на стене схеме геологической партии и принялся обдумывать, сколько где разместить нарядов, в каком месте устроить засаду силами пограничников, охрану каких участков поручить самим геологам. Он знал, что часть солдат прибудет сюда, остальные перекроют границу, а по следу идут ефрейтор Акимов с собакой и наряд Семятина. Взяла если собака след, не потеряет его. Задержит эта группа нарушителя (Ярмышев не разделял предположение своего командира и считал, что нарушитель, скорее всего, один), и тогда все эти приготовления окажутся бесполезными – Ярмышев даже представил себе, как Кондрашов скажет своим мягким приятным голосом: «Умозаключение не подтвердилось практикой», – разведет картинно руками, мы, дескать, не виноваты в том, что не смогли ничем помочь.

И странная мысль мелькнула у старшего лейтенанта. Ему захотелось, чтобы группа Акимова не смогла задержать нарушителя, который бы пришел сюда, не в тыл, а именно к геологам, чтобы обязательно при нем была взрывчатка, оружие и чтобы он, Ярмышев, сам лично задержал диверсанта. Пусть посмотрит Кондрашов, а то «Вы точно знаете… Или это ваше умозаключение?» И Божена пусть посмотрит. А то ушла, обрадовалась, что Кондрашов поручение дал.

Но тут же Ярмышев остепенил себя: «Размяк! Идиотские мысли лезут».

Однако думать о Божене не перестал. Он смотрел на схему геологической партии, а мысли уводили его на берег ручья, где он первый раз встретился с Боженой, в гостинице геологической партии в центральном совхозном поселке, где он заговорил с ней о свадьбе. Но вот он, словно в яви, увидел ее в кабинете главного инженера, где она в модных сапожках, в мини-юбке, с пышной прической склонилась вместе с Кондрашовым над столом, и щеки их почти соприкасались – Ярмышев смотрел на схему, но видел ее вспыхнувшее краской смущенности лицо, виноватый взгляд синих глаз и будто чувствовал легкое прикосновение ее маленьких пальцев к переносице. Сердце Ярмышева тоскливо сжалось.

«Нет! Так нельзя! – приказал он сам себе. Прошелся по кабинету несколько раз, пытаясь отвлечься от личных переживаний и перестроить мысли только на подготовку к возможной встрече диверсантов. С трудом, но удалось. Но тут иная недолга: – Что же солдаты не едут?! Пора бы».

И чтобы совсем прийти в себя, вышел на крыльцо. Не мог больше оставаться один на один с беспокойными мыслями. И верно поступил. Вроде бы сам по себе начал складываться план общих действий.

Начали подходить геологи. Здоровались с ним, проходили в кабинет Кондрашова. Подъехала и машина с пограничниками. Шестеро солдат и водитель. Ярмышев приказал солдатам тоже заходить в кабинет главного инженера, водителю же отъехать подальше от конторы и поставить машину так, чтобы она не очень бросалась в глаза.

– Припаркуй вплотную к какому-нибудь домику, чтобы со скал ее не было видно.

Осталось одно: связаться с заставой, узнать новое по обстановке, и тогда уж ставить совместные задачи геологам и своим бойцам.

«Распределю всех по своим местам, а сам съезжу к границе, – решил он. – Проверю наряды».

Вернувшись в кабинет Кондрашова, спросил:

– Знаете, почему оторвали от работы?

– Толком-то нет… Нападение вроде бы готовится на нас… Не учеба ли пограничная, прикидываем, с нами запланирована?

– Что не учеба, то – точно. Вот соберутся все, объясню подробно. О своих делах поведайте, если не секрет. Как успехи?

– Дела наши лучше некуда. Богатейшую кладовую открываем, – подошел к схеме один из геологов. – Мы прежде вот в этом направлении вели поиск, не совсем удачно шло дело. Ни шатко ни валко. А новенькие, Кондрашов с Панковой Боженой, вашей невестой, провели расчеты и обосновали теоретически, что вот сюда пласты идут, – геолог показал на схеме направление, где были обозначены новые буровые вышки и новые шурфы. – Повернули мы сюда. Буровую поставили, не снимая пока что первую, шурф пробили. Дальним назвали, вы знаете его, ходили туда, и вот – успех! Поистине промышленные запасы. Теперь еще пробьем пару шурфов подальше. Подтвердятся прогнозы – быть здесь городу. А Божене, молодому специалисту, материал для диссертации. Кондрашов ей пособит.

И замолчал: в кабинет вошел главный инженер с группой геологов. Оглядев собравшихся, похвалил:

– Все здесь кроме дальнего шурфа. Похвально. Очень похвально. И с дальнего тоже вот-вот подойдут. Военная дисциплина, не правда ли, Велен Никифорович?

Ярмышев слушал Кондрашова, не вникая в смысл слов: он был потрясен услышанным.

«Диссертация! Она ни слова не говорила о ней. Ни слова. Скрывала, неуверенная пока что в окончательной победе их с Кондрашовым расчетов? Нет. Нет-нет! Нет, тут другое. Считает, что не смогу понять. Или хочет скрыть, что Кондрашов вызвался помочь?!»

Он вдруг отчетливо понял, отчего Божена так уклончиво ответила на его предложение о женитьбе.