Я не удивлен, но отчего-то больно… Глубоко внутри что-то теплое и живое словно сжали холодными тисками. Кажется, я пробормотал нечто нелицеприятное в качестве извинения, а потом, резко развернувшись, бросился прочь, не разбирая дороги. Перед глазами все еще стоял Ней, понимающе усмехающийся.

Сзади раздалось приглушенное рычание, а затем нервы обожгло опасностью, так бывает, только когда за тобой гонится хищник. Я бежал, не оглядываясь, не думая, лишь бы оторваться. Повезло мне только в том, что я умудрялся вписываться в повороты, что нельзя сказать о преследующем меня льве. Каким-то чудом я оторвался от погони на несколько секунд, этого мне хватило на то, чтобы забежать в первую попавшуюся дверь.

Оказавшись внутри, я на мгновение растерялся, так как оказался в туалете. Думать было некогда, поэтому я забрался в дальнюю кабинку и заперся для верности. Усевшись в дальний угол, я обхватил себя руками и сжался, молясь, чтобы Ней плюнул на меня и не стал преследовать. Сомнительное убежище, но искать другое – верх глупости. Самоубийцей я пока не был.

Удача была не на моей стороне сегодня. Дверь туалета громко хлопнула и… все стихло. Я задержал дыхание и начал вспоминать всех богов, которых знаю, а некоторых – сходу выдумывать. Он здесь, я это чувствовал. Может, он плюнет на меня, а? Раздался оглушающий громкий в тишине скрежет чего-то острого о плиты, а потом вкрадчивый, низкий голос. Его голос.

- Мышонок, вылезай…

Камикадзе я не был. Хотя тут спорный вопрос. Сомневаюсь, что из двадцати кабинок он не найдет нужную, а значит меня по-любому обнаружат, а вот тогда… На это «тогда» фантазия у меня сработала как надо, поэтому я мысленно начал составлять списки гостей на свои похороны. Выбираться из своего сомнительного укрытия я, естественно, не спешил.

- От тебя пахнет страхом, ты знаешь, - голос раздался совсем рядом, отчего я вздрогнул. Ней стоял прямо за дверью. – Откроешь сам?

Я покачал головой, совсем забыв, что видеть он меня не может. Обратиться в зверя у меня не получилось бы сейчас при всем желании, так как для этого надо сконцентрироваться.

По-моему, дверь он просто выдрал. Или она просто держалась на соплях. Я рвано выдохнул, испуганно глядя на Нея. Он широко улыбнулся, демонстрируя удлинившиеся клыки. Я невольно перевел взгляд на его руки. Ногти тоже заострились и стали длиннее, значит, частично обратился, только контролирует он своего зверя в разы лучше, даже никаких конечностей лишних не наблюдается. Ну, вот чего ему надо? Совсем меня, что ли, не жалко?!

Пока я сам себя мысленно отвлекал, меня за шкирку вздернули на ноги и впечатали лицом в стенку кабинки, благо я успел вовремя подставить руки, иначе бы точно чего-нибудь себе разбил. В меня сзади вжалось горячее тело, а острые ногти прошлись по напряженным бедрам, разрывая одежду и оставляя длинные царапины.

- Что же ты так быстро убежал, Мышонок, - он потерся носом о мое плечо и стащил края рубашки, оголяя кожу, а затем лизнул, оставляя влажную дорожку. По телу прошла дрожь. Я вяло трепыхнулся в его руках, но меня лишь сильнее вдавили в стенку. Зажатый между обжигающе горячим, еще пахнущим Рисом телом и ледяными плитами, я плавился, понимая, что это сводит меня с ума. Больно и сладко одновременно. Я не понимал только одного: за что?

- Отпусти, - голос хриплый, просяще-жалкий. Щеки обожгла теплая влага, я и с удивлением понял, что плачу. Меня колотит, а побелевшие губы дрожат.

Меня развернули так резко, что я не успел сориентироваться и, не удержав равновесия, уткнулся носом в плечо Нея. Я вцепился в него, как утопающий в соломинку и, плюнув на гордость, расплакался, как ребенок, прижимаясь к его горячей, солоноватой коже, впитывая его запах, чувствуя, как он успокаивающе гладит меня по спине, задирая тонкую ткань рубашки и оставляя тонкие ниточки царапин на спине. Это все убаюкивало, заставляло расслабиться, забыться, почувствовать себя хоть на мгновение нужным. Кажется, он что-то шептал мне на ухо. Я лишь на мгновение прикрыл глаза, как тут же провалился в ласковые объятья темноты, вымотанный этим днем.

Ней

- Глупый Мышонок, - шепчу, прижимая спящего мальчишку еще ближе к себе, наслаждаюсь теплом его кожи. Не удерживаюсь от искушения и провожу кончиком языка по его щеке, очерчивая линию скулы, еще чуть выше, прикусываю ушко… Одергиваю себя и, перехватив спящее тело удобнее, иду обратно.

Кажется, мне сорвало крышу, когда я увидел его на пороге комнаты, такого уставшего, вымотанного, но донельзя довольного, словно он кувыркался весь вечер без перерыва. В том, что так и было, можно не сомневаться. Даже шарф нацепил на шею, видимо, чтобы скрыть следы своих похождений. Дрянь хвостатая, кто его вообще выпускает за пределы школы.

По телу растекается жар, от которого плавятся остатки здравого смысла. Хочу его, всего и без остатка, сделать полностью своим, чтобы никто не смел… Маленькая шлюха! Опять этот чужой запах. Когда только успел! В горле рождается рассерженный рык. Запах незнакомого кота на теле моего Мышонка раздражает, злит, дурманит те крохи сознания, что еще остались. В комнату я почти вбегаю под удивленный взгляд Риса. Для него мои чувства давно не секрет, но облегчать задачу он мне не спешит. Забавляет игра?

Когда равнодушие превратилось в зависимость? Черт его знает, я даже не могу вспомнить того момента, когда впервые задумался о том, чтобы поцеловать несносного мальчишку. Порой мне кажется, что я всегда желал этого. Впрочем, это не так. Я помню его в первый год, такого нескладного, неприметного, серого и немного наивного, Мышонок вызывал лишь жалость со своим всепоглощающим обожанием, которое отражалось во взгляде, неловкой улыбке, немного нервных движениях. Шутка тогда показалась мне забавной, да и другим тоже было весело. Взгляд его серебристо-серых глаз, видимо, навсегда врезался мне в память. Я пропустил момент, когда из нескладного, угловатого мальчишки Мышонок превратился в очаровательного дьяволенка с острым язычком. Он снова оказался рядом, на расстоянии вытянутой руки, такой близкий, но одновременно далекий. Изменить я это не могу – Мышонок даже не дает мне шанс, одно мое присутствие его раздражает, а покорность – лишь видимость. Зато с другими эта потаскушка охотно делит постель!

Кладу мальчишку на его кровать и начинаю неспешно освобождать от одежды, зачем-то оставляя шарф, вылизывая, перебивая чужой запах. Острые крылья лопаток, выступающий позвоночник, поясница, округлые ягодицы, стройные ноги. Не пропускаю ни миллиметра, насыщаясь им. Переворачиваю его на спину, словно безвольную куклу. Такой хрупкий и невероятно сладкий, манящий. Так близко. Удлинившиеся ногти рвут покрывало. Прижимаюсь лбом к животу мальчишки, понимая, что меня потряхивает от возбуждения.

Возможно, я бы сделал это, если бы не Рис, который рычит, давая понять, что одно неосторожное движение с моей стороны, и он бросится на меня. Так оберегает Мышонка… Раздражает. Если нельзя так, тогда он займет его место. Накидываю на спящего мальчишку покрывало, а сам иду к темноволосой бестии. Он напрягся, словно в ожидании прыжка, а пальцы нервно сжимают простынь.

Секс с ним больше похож на поединок, мы кувыркаемся по всей кровати, царапая друг друга и кусаясь, пока в какой-то миг я не перехватываю его руки, вжимая лицом в подушку. Рис рычит, дергается, сам льнет ко мне, приглашающе выгибаясь, раздвигает ноги. Зарываюсь одной рукой в его волосы и тяну на себя, запрокидывая голову, кусаю открывшуюся шею и тут же зализываю. Он урчит словно домашняя кошка, трется задницей о мой пах. Все еще влажный, готовый… Беру его без подготовки и начинаю резко, почти грубо двигаться, оставляя на его бедрах следы от своих ногтей. Разрядка мне нужна как воздух, иначе… Бросаю взгляд на соседнюю кровать и встречаюсь с льдисто-серыми глазами Мышонка. Рис подо мной стонет, гортанно и низко, а потом вздрагивает, кончая, расслабляясь. Отпускаю парня и, проведя по его спине, поднимаюсь с кровати.

Мышонок так и не отводит взгляда. Какой смелый. Усмехаюсь, предвкушающе облизнувшись. Подхожу и забираюсь на него, прижимая всем телом к кровати. А он продолжает смотреть. Безразлично и равнодушно. Где же твое упрямство? Прижимаюсь к его губам, целую, но не получаю ответа. Ну же, малыш, что случилось?