Рассказывают, что году в сорок шестом или сорок седьмом некий селянин здесь пытался продать кому-то танк, «с румын остался, в сарае стоит, хозяйство от лихих людей охранять». Но сначала не сошлись в цене, а затем узнали те, кто надо, примчались и имущество изъяли. Причем хозяин возражал, «что пулеметы закон иметь запрещает – а про танк ничего не сказано». Какая кара в итоге его постигла, история умалчивает – а танк передали на Одесскую киностудию, реквизитом[12]. В конечном счете между уважаемыми людьми Привоза и Советской властью было достигнуто некое согласие – первые не имеют дела с «политикой», а также опасными товарами вроде оружия и взрывчатки, вторая зарывает глаза на что, в УК именуется мелкой спекуляцией (пресечь полностью которую не то чтоб было бы невозможно, но потребовало бы совершенно дикого расхода ресурсов и напряжения сил – а одесской милиции, УГРО и ОБХС и без того было чем заняться).

Так что матрос с французского парохода «Дюшарм», ставшего на разгрузку в Одесском порту, не привлекал ничьего внимания, неспешно прогуливаясь по Привозу в это утро с большой сумкой в руках. Тут таких персонажей было – и если не нарушаешь порядок, не мешаешь другим, никому ты не интересен. Как и факт, что в некоем месте в обговоренное время к нему подошел интеллегентного вида человек в очках, по виду великовозрастный студент (а вот это была личность в Одессе известная, откликающаяся на прозвище Самуилыч, он числился администатором в ресторане «Южная роза», реально отвечал там за музыкальную часть и славился умением откуда-то доставать свежие записи «не нашей» эстрады). Он быстро переговорил о чем-то с французом – после чего из сумки морячка было извлечено с полдюжины пластинок в конвертах с яркими разноцветными этикетками. Один из конвертов был еще и обернут прозрачной пленкой – фирменная упаковка, свидетельствующая о подлинности и свежести товара.

Матрос вернулся на свой пароход довольный – за пустяковое поручение, что дал ему месье Лапорт, свеженазначенный помощник капитана, никогда прежде не бывший в Одессе, он получит дополнительную плату почти как за весь этот рейс, причем в долларах, а не в обесценивающихся франках. А Самуилыч знал лишь, что пластинку в обертке он должен будет отдать тому, кто придет с условленными словами, ни в коем случае не вскрывая упаковку и не пытаясь проиграть музыку.

И никто из названных лиц не знал, что месье Лапорт (личность совершенно неприметная и в Одессе почти не сходившая на берег) в действительности работал даже не на французское Сюртэ, а на американскую разведку. Ну, а эта пластинка еще сыграет свою роль.

Семь часов вечера. Все пришли с работы, толкутся на кухне, готовя обед.

– А мы скоро в отпуск с мамой поедем, – гордо сказал Санька, вертящийся под ногами у взрослых (скучно в комнате одному сидеть). – На корабле поплывем, по Черному морю.

– Саня! – одернула сына Мария Степановна. – Тебе ж сказано было! Болтун – это…

– Находка для шпиона, – уныло повторил Саня. – Мам, так нет их тут! Американские шпионы – это, ну, как Лешка Пыжик из дома десять – на вид мутные, так и высматривают, чего навредить. Это правда, что они нас больными считают – какой-то вирус вдохнули и стали коммунистами? Ну а тут свои все…

– И мы никому не скажем, – подхватила Катя. – Марь Степановна, а там и сама Смоленцева будет? Расскажете потом?

– Если что увижу, – улыбнулась соседка. – Кому отпуск, а кому работа. Чтоб товарищей Смоленцеву и Лазареву быт не отвлекал от государственных забот. Они – люди большие и занятые. Ну а я кто – фельдшер без диплома, почти всю жизнь при муже по заставам, сейчас лишь полегче стало жить.

Катя пожала плечами. Прибедняется соседка – и сама еще ничего, для ее возраста, и одевается у самой Смоленцевой (вместе с Анной Лазаревой, которая аж инструктор ЦК КПСС и самому Сталину докладывает). И муж у нее: был командиром-пограничником, теперь в МГБ служит в немалом чине. Так что при расселении ее очередь первая ехать всей семьей в отдельную квартиру. И будет жалко – во-первых, хоть и не высокомерная она, и будет, наверное, искренне приглашать, «заглядывайте», но это все же не то. А во-вторых, еще неизвестно, кто вместо нее в две смежные комнаты въедет – а вдруг какой-нибудь хам и скандалист?

Затем, и думать нечего, Сеню с Людой отселят. Так как Люда зимой родила (и души не чает в своем Жорике). И ее благоверный Сенечка даже из института ушел на завод (правда, техником, а не к станку), но говорил, под обещание от предприятия жилплощадь предоставить – а семейным сейчас обычно уже не комнаты дают, а однушки в новостройках (хотя в панельных домах и лифта нет, и потолки низкие, и место часто на самой окраине). Но все же свое жилье, не коммуна – не надо в очередь выстраиваться утром у ванной или туалета, и на кухне решать, кто прежде конфорки займет, а кому подождать с готовкой. И тоже вопрос, кого взамен вселят – наверное, каких-нибудь провинциалов, или вообще деревенских.

Ну, а Вера Матвеевна, наверное, в своей комнате до конца жизни останется. Если жила в этом доме еще с прошлого века (тыща восемьсот какой-то год), не барыней, конечно, прислугой. Муж у нее в Гражданскую сгинул, сына еще перед войной убили на Халхин-Голе, дочь за лейтенанта вышла в мае сорок первого, вместе с ним уехала в Белосток, почти на самой границе, так там вместе и пропали. А она хлопочет, на одну пенсию, раньше еще где-то вахтершей сидела, теперь, говорит, ходить далеко не могу. И соседям рада помочь, чем может, – и мы ей тоже, когда нужно было. Хотя бы и с новыми жильцами она так же ужилась!

Ну а мы с Петенькой… Он хочет, чтобы сын был, придется согласиться! Но лучше так, чтоб лето еще можно было отдохнуть, съездить куда-нибудь. На Рижское взморье, как в пятьдесят первом, вместе с Марией Степановной и ее мужем, майором – который всю дорогу за рулем был, а то «москвич» купили, а Петя водить не умеет! Так что лучше поездом, спокойнее так. Или на теплоходе, по Волге – как канал прорыли, от Химок можно до Астрахани плыть!

– Но тогда, Петя, мне надо еще раз к Смоленцевой сходить в «Итальянскую моду», а то мне надеть будет нечего! Ну, Петенька, не морщись, я не бриллианты прошу, как всякие там в мире капитала! Разве тебе не приятно, когда я с тобой рядом буду красивой и нарядной, одетой по последней моде?

– А лучше как в кино, – сказала Люда, заглянувшая на кухню, сама в халате и непричесанная – «муж работает, жена красивая». Только там это слова вовсе не положительной героини?

А что плохого? Ведь дважды два всегда четыре, а не пять, кто бы это ни говорил? Как мы раньше жили – во всем нуждаясь, новые туфли купить было событием! Ну а теперь все налаживаться стало, цены снижают каждый год, жить действительно стало лучше – товарищу Сталину спасибо!

И вдруг все это прекратится – если завтра снова война, и придется всем пояса затянуть? Марь Степановна не только «Комсомолочку» приносит прочесть, толстый такой журнал с «русско-итальянскими модами», но и «За рубежом», где пишут, что о наших советских людях думают в мире капитала. «Славянская раса – это не белая раса», а каково в Америке «не белым», это известно еще по довоенному фильму с Орловой. Или про «коммуновирус», вот даже Санек запомнил – что «коммунизм – это заразная болезнь». А раз их власть дозволяет такое печатать, значит и сама так думает. Как Гитлер, который тоже ведь когда-то притворялся приятелем и даже пакт заключил! Но товарищ Сталин, выходит, знал, раз мы еще с первых пятилеток к войне готовились? И теперь он тоже говорит, что империализм никогда с самим нашим существованием не смирится! Значит, снова будет война, теперь уже с атомными бомбами! Это пока лишь можно чуть отдохнуть, хорошо пожить! Чтоб, даже если до старости, как Вера Матвеевна, не доживем – было, что вспомнить.

– Петенька! Давай вместе наш бюджет посчитаем. Сколько я завтра могу у Смоленцевой потратить?