– Что ж, Иван Семенович, я тебя услышала! И постараюсь сделать все, что смогу. Езжай домой – под подписку. Валя, ты бюрократию оформи!

– И головой впредь думай! – добавил Валька. – Зачем в морду, да еще при свидетелях? Наедине, по почкам, под дых, чтоб внешних следов не оставалось – а после его слово против твоего: «Не бил, не видел, не ведаю», – и еще вопрос, кому бы поверили, он секретарь, но и ты ведь не из последних на заводе? А нам теперь – тебя вытаскивать. Иди!

Вызвала еще свидетелей. Из логачевской бригады – и тех, кто при инциденте присутствовал. И расспрашивала, как бы невзначай, про иные случаи. Все подтвердилось – и даже сверх того. Что за вредительская практика: «отдых – это мера поощрения»? Когда любого могут в законный выходной, или вечер после смены, выдернуть на завод «по производственной необходимости» – а на деле чтоб не расслаблялся. И не только из дома!

– Я в ДК на представлении сидел, с девушкой, тут прямо со сцены мою фамилию объявляют и требуют срочно прибыть в цех. А после оказалось, что дело-то и не срочное, до завтра могло бы и потерпеть – а у меня к Даше серьезные намерения были, и наконец вышли вместе культурно отдохнуть! А Нелин говорит – считай это проверкой твоей мобилизационной готовности, ну а девушка понять должна, если не мещанка.

– А мы всей семьей еще тем летом, в августе, в отпуск хотели, к Черному морю. Путевки, билеты, в вагон уже сели, как посыльный прибегает. Делать нечего, вернулись – а оказалось, что вполне без меня могли обойтись! Начальник цеха сам удивлен был – оказалось, это Нелин настоял.

– В нашем цеху так вообще, наш парторг, приятель Нелина, вылез с предложением. Чтоб зарплату на руки не выдавать, а в общем ящике держать, сразу за квартиру и столовую оплачивать, а остальное – «на нужды восстановления народного хозяйства СССР». И что каждый, кому надо себе лично что-то купить, может взять из своей части – но только после того, как заявление напишет, где свою потребность обоснует. Его, конечно, послали – но мужики в задумке, а вдруг продавит, он ведь не успокоится!

Кунцевич, в углу сидя, лишь головой качает. А после мне сказал, без свидетелей:

– Аня, вот если честно, там, откуда я… У нас в таком режиме лишь беспаспортные таджики работать соглашались. А наши, русские, называли это бессовестной эксплуатацией и вспоминали семнадцатый год.

И добавил:

– Кстати, там этот Нелин в приемной уже кипятком ссыт. Что его – последним. Не по чину!

Перебьется. Что, никого больше не осталось? Вот теперь зови – даже интересно, что за человек?

Входит – в военной форме, со всеми регалиями, три кубаря в петлицах. То есть по армейскому званию даже до «шпалы» (старший политрук, равен армейскому капитану) не дослужился. Еще страннее, если в этом качестве с июня сорок третьего, с Днепра воевал. Голова обвязана, пластырь на носу. И под окопника играешь – в этой реальности старые знаки в петлицах для полевой формы оставили (не видны погоны под бронежилетом и разгрузкой), но у фронтовиков это стало вроде отличия от тыловых, цепляли их и на форму повседневную (особенно в провинции). И ордена надеть не забыл, а иконостас у тебя, однако – кроме уже названных «Слав», еще Красная Звезда и три медали: «За боевые заслуги», и еще Будапешт и Вена. Меня за столом увидел, рожу чуть заметно скривил – ну да, я на «товарища Брекс» (персонаж моих киевских приключений) совершенно не похожа, форму даже при исполнении очень редко надеваю, и сейчас на спуске лодки была в шубке и шляпке с вуалью. Нагло пользуюсь привилегией «инквизиторов» называться любым (не своим) именем, иметь на него документы, а также носить мундир любого ведомства или не носить такового вообще. В платье чувствую себя свободнее, увереннее – а вот оппонент склонен меня недооценивать, «вырядилась как фифа», «что баба понимает». Ну, а я привыкла уже, что если кому-то не нравится мой вид – это их проблемы.

Интересно, будет ли он права качать – что не его первым приняли? Если, как Валя подсказал, он тут давно и видел, как Иван Семенович из кабинета выходил. Не стал – значит, не совсем дурак и субординацию соблюдает. Молчит с крайне недовольным видом.

– Что вы можете сообщить по сути происшедшего?

– А все уже в моем заявлении изложено. И в материалах уголовного дела. Я могу простить гражданину Логачеву оскорбление действием в отношении меня лично. Но не прощу – в отношении линии партии в моем лице. И требую наказать виновного по всей строгости закона.

– Минуту, товарищ Нелин. Разве причиной ссоры было не то, что вы по сути украли квартиру у семьи Логачевых, подделав заявление? Что, между прочим, является нарушением закона!

– Формально да. Но как я понимаю, в нашем советском, коммунистическом государстве закон должен служить коммунистической идее, а не наоборот! А я эту квартиру не себе присвоил, а отдал более нуждающимся. Помог Логачеву сделать правильный гражданский выбор! Надеясь, что он все же истинный советский человек. А не мещанское мурло, каким оказался. За это пусть и ответит. Не за мелочную ссору – а за то, что оказался «не наш».

– А незаконные поборы с советских людей неизвестно в чей карман – это «по-нашему»? Это вы предлагали, чтобы человеку в отпуск уйти, ему надо всю зарплату положить в общий ящик непонятно на что? Этим создав на заводе дезорганизующую обстановку, мешающую нормальной работе – в результате чего возникала угроза срыва сроков сдачи заказа и нанесения ущерба обороноспособности СССР. Да еще и ваши разговоры, идущие вразрез с линией партии, что честный заработок и повышение уровня жизни советских людей не просто допустимы, но и являются одними из целей социалистического строительства в СССР!

– А вот этого – не надо!!! К моим рукам – ни копейки не прилипло! Я еще на фронте все свое денежное довольствие в Фонд обороны сдавал! И сейчас – армейское свое донашиваю, других вещей у меня нет! Покажите мне, кто такое заявляет – и я вам отвечу, это вражье мурло!

– Вы не кричите так, я вас отлично слышу. Так вы признаете, что искажение утвержденной линии партии имело место?

– Ну раз так – вот вам еще один документ, прочтите. И проверьте, не являются ли те, кто тут назван – теми, кто клевещет в вашей писульке. Те, кому не нравится Советская власть! И можете считать это моим заявлением куда положено – чтобы этих тоже к ответу привлекли.

Читаю. Список – фамилия, должность, проступок. Не вижу ни одного акта вредительства и саботажа как такового! А лишь что-то сказал, «выразил невосторженность», «опять на демонстрацию переться». А это что – оскорбительно пели «Марш коммунистических бригад»? Или это какая-то другая песня?

– Та самая, «Сегодня мы не на параде – а к коммунизму на пути». Но слышали бы вы, каким тоном они это пели! Что выражало их истинное отношение к коммунистической идее.

– Товарищ Нелин, вы что, смеетесь? Мы не в театре, а вы не массовик-затейник. Я вас серьезно спрашиваю – что вы можете сказать о сознательном искажении вами линии партии? Чему есть многочисленные и официальные заявления от рядовых коммунистов завода. Так, как вы себе позволяете – еще можно относиться к каким-нибудь «лишенцам», власовцам, врагам Советской власти. Но никак не к людям, делом доказавшим этой власти преданность и заслужившими от нее награду!

Нелин помолчал чуть. А затем рубанул, как с парашютом из люка бросаясь:

– Я считаю, что линия партии, проводимая сейчас, не отвечает цели скорейшего построения коммунизма. В семнадцатом году мы должны были обещать массам повышение заработка и восьмичасовой рабочей день – имея человеческий материал того, старого мира, который можно было поднять на бой лишь их шкурным интересом. Также, приняв сперва верные принципы, мы принуждены были временно отступить от них, введя нэп и прочие там материальные заинтересованности. Но сейчас, после великой Победы, снова созрели условия, когда мы можем идти вперед, не оглядываясь. Отдавать максимум, себе брать минимум – это правило должно стать всеобщим. А кто не согласен, тот враг.