- Когда ещё будет она, эта война, - проворчал Буян.
Дуэннон повернулся к нему.
- Буян... и ты, Пустельга... а не сходить ли вам прогуляться?
- Ну да. Как за чешуёй, так "Буян, Буян", а как о деле, так пшёл вон... - Детина с притворным горестным вздохом поднялся с лавки и сгрёб подмышку дубинку. - Пошли, Пустельга, наше дело маленькое.
- Я нынче ж отправлю ребят... пусть расплатиться с местными за провиант, - сказал Партайн, когда они остались вдвоём. - Совестно. Люди делятся с нами последним...
- Подождут! - жёстко оборвал его дуэннон. - Судя по всему, этот короб с чешуёй - последний. - Партайн поднял брови. - Я ездил на берег не только затем, чтобы развеяться. У меня в Коронной Крепости есть человечек, которому сорока на хвосте приносит вести из столицы.
- И что принесла сорока на этот раз?
- Может, это тебя порадует, мой добрый Партайн, а может и не очень. Короля больше нет.
- Как "нет"?
- Был, да весь вышел. Династия королей Арканарских больше не существует. Орла нашего дона Рэбы - тоже нет.
- Что, началось и в столице? - хищно осклабился Партайн.
- Началось, но не совсем то, о чем ты подумал. В столице - войска Святого Ордена, а королевство - теперь бывшее - одна из его провинций.
- Иди ты!
- Вместе пойдём, мой добрый Партайн. И с нами - все эти люди, которые нам верят... даже теперь, когда мы всё продули.
- Не всё! - упрямо сжал кулаки Партайн.
- Да. Ещё не всё. Дюжина дуэннонов - здесь, на островах, да ещё около сотни по замкам, да с полтысячи всякого сброда - бунтовщиков, разбойников и беглых каторжников. И ещё столько же лесовиков и островитян, которые поднимутся, если ты сможешь их уговорить.
- Уговорю! - бухнул Партайн. Дуэннон Кэссиу кивнул и продолжил:
- Этого мало, чтобы бить в ворота Арканара, но многовато, чтобы наместник терпел такой чирей на заднице.
- До сей поры как-то терпел, - заметил Партайн.
- Наместник короля Арканарского, у которого сотня солдат на всю провинцию, терпел. Но станет ли терпеть наместник Святого Ордена?
- А если мы прежде поджарим наместника в его замке? - усмехнулся атаман.
- Тогда ему больше не придётся терпеть стойбище мятежников в своём наместничестве, - в тон ему ответил дуэннон.
На некоторое время оба замолкли, обдумывая сказанное и услышанное. Два года тому назад в глухом углу королевства, прозванном Гниловражье, поднялся бунт. Собственно, в этой провинции всегда было неспокойно. Поросшие лесом плоскогорья, разделённые заболоченными низинами, между которыми извивается Семиструйная, испещрённая бесчисленными островами и островками, испокон веков манили тех, кто не терпит над собой никакой власти. Жители островов и плоскогорий ловили рыбу, били зверя, валили лес, который сплавляли на продажу. В трёх городках обитало немногочисленное ремесленное сословие и велась торговлишка, а в самом большом из трёх, пышно именуемым Коронная Крепость, стояла та самая крепость, в которой сидел наместник короля Арканарского. Местные жители рассматривали наместника как досадное недоразумение, сами же наместники не хотели мириться с подобным положением - возможно, потому, что их доход напрямую зависел от налогов, которые удавалось собрать в провинции. Однако, если представитель короны чрезмерно усердствовал в вышибании налогов, в городах вспыхивали восстания, к которым охотно присоединялась окрестная деревенщина, для которых городские беспорядки были чем-то вроде развлечения. Бунты в городах обычно обходились без чрезмерного кровопролития и разрушений. Поняв, что податное население считает сумму налога чрезмерной, наместник высылал глашатаев: объявить что недоимку можно будет выплатить в следующем году (то есть никогда).
Если же наместник оказывался настолько упорен, что отправлял дальнюю карательную экспедицию - а такое случалось, правда, нечасто - тогда горели посёлки, придорожные деревья клонились под тяжестью повешенных, а в наместничьем войске появлялось много новых вакансий. Но в итоге наместник соглашался - в последний раз! - снизить требуемую сумму, а жители - заплатить. После этого шаткое равновесие восстанавливалось. Местные не хотели - до поры до времени - навлекать на себя большую войну, а наместник знал, что Гниловражье только числится коронной землёй. Диковатые и своевольные жители этого края говорили на странном тягучем диалекте и считали себя особым племенем, хотя и были одной крови с жителями Арканара и империи.
Вдобавок почти все они - то есть большая часть мещан и вся деревенщина - были язычниками. Старожилы - потомки тех, кто обосновался тут тысячу лет назад - испокон веков держались древних обычаев, но и те, кто перебрался сюда от обременительных налогов и тесных королевских законов, быстро забывали веру в Единого Бога. И даже те, что ходили в церковь и молились Единому, почти в открытую приносили жертвы лесным и водяным духам, а чтимого в королевстве святого Мику славили так же, как язычники - Миккона Разгульного: бабника, драчуна и бражника. Церковники учили, что святой Мика раскаялся и обратился в истинную веру, но здешние двоеверцы предпочитали пересказывать на свой лад языческую легенду, будто бог живым взял Миккона на небо, потому что тот знал превеликое множество похабных песен и лучшего собутыльника Вседержителю было бы не сыскать...
...Но однажды господин наместник из рода баронов Такэру решил навести в Гниловражье порядок - обратить лесных полудикарей в истинную веру и заставить платить налоги полностью и в срок. Благородный дон Такэру отнёсся к делу серьёзно. Он выпросил у короля конно-пехотную стрелковую роту и убедил своих родичей прислать на помощь наместничьему войску дружину баронства. Вот только ему не удалось сохранить свои воинственные приготовления в тайне, и потому в битве при хуторе "Лихая Выхухоль" его сборное войско было разбито вдвое превосходящей его по численности толпой лесовиков, которых собрал охотник на крокодилов Партайн.
Однако лесные мужики вряд ли устояли бы, если бы им на помощь не пришло ополчение дуэннонов - потомков старых аристократических родов, не принявших новую веру и не присягнувших ни королю, ни императору. Они жили по укреплённым хуторам, которые гордо именовали "замками", занимались охотой и рыбной ловлей, не брезговали разбойными набегами на владения герцога Ируканского и даже на соседние провинции королевства. Они презирали имперских и королевских аристократов, которые отреклись от веры предков и сменили гордое имя "дуэннон", что можно перевести как "вольный меченосец", на собачью кличку - "дон". Но они с удовольствием участвовали и в военных кампаниях короны. На этот счёт у них была поговорка: "Чем война отличается от разбоя? На войне веселее!"
...И когда поредевшая сборная армия наместника разделила бунтовщиков, оттеснила часть к заросшему кустарнику берегу озера, а остальных осадила на хуторе и уже ломала тын, ворота распахнулись, и по осаждающим ударили один за другим три плотных роя стрел, летевших прямой наводкой. Следом за стрелами, едва не обгоняя их, на наместничью рать ринулась толпа "вольных меченосцев". Полуголые, размалёванные красной и чёрной краской, вооружённые мечами и фехтовальными щитками, они без единого звука ударили на королевских стрелков, что стояли напротив ворот, и в мгновение ока изрубили их. Солдаты наместника, наблюдавшие эту расправу, побросали оружие. Многие из них потом вошли в армию повстанцев и сражались неплохо, словно стремились оправдаться перед самими собой за тогдашнее малодушие. Сам наместник бежал во главе баронского ополчения; мятежники устремились за ними в погоню, нагнали на полпути до Коронной Крепости и перебили всех, потому что дружинники не захотели сдаваться.
Разбив наместника, Партайн отрядил по городам и сёлам представителей: объявить "бывшую коронную провинцию Гниловражье навеки вольной землёй, а её жителей - свободными от любых обязательств перед королём, его наместниками, баронами и церковью, и всякими чиновниками, за исключением тех, которых выберут сами". Меж тем армия мятежников выступила на равнину и двинулась к замку Такэру - вожди восстания рассудили, что бароны не простят смерти своего родича, а потому следует нанести упреждающий удар. По равнине разнёсся слух, что объявились вольные люди, которые режут господ и попов, освобождая простой люд от повинностей, и к мятежному воинству стали примыкать ватаги мужиков, городского отребья, беглых рабов и каторжников. Они пылали ненавистью к королю, попам и "пестрякам", но как бойцы стоили дёшево. Прибивались и разбойники - они-то умели стрелять из лука и махать палицей, но великого доверия такие "союзнички" не вызывали.
