Города выбирают себе разные стихии – вернее, это стихии выбирают города. Немалую часть юности я провел в Петербурге, который тогда еще был Ленинградом (мы не признавали навязанного нового имени и называли его Питером или, по-литовски, Пятрапилис). Несмотря на проблемы с именем, я его очень полюбил. Так вот, суть Петербурга заключена в двух стихиях – воздухе и воде, в зеркалах рек и огромном сером небе, о которых замечательно писал Бродский. Вильнюс тут, как и во всем, диаметрально противоположен Петербургу; его существование определяют две другие стихии античности – земля и огонь. От первой – холмы, песок сосновых боров, крутые берега над Вильней; но в этом пространстве не хватает камня, даже кирпич становится предметом роскоши. Он должен заменить гранит и мрамор, и вот – в обожженной глине земля соединяется с пламенем. Как и в человеке, которого, согласно Библии, Господь сотворил из глины и вдохнул в него Свой огонь.
Кстати, огонь одновременно и уничтожал Вильнюс – после пожаров и войн приходилось восстанавливать город заново. Десятки раз изменялись здания, очень немногим удалось сохранить цельность, представлять свою и только свою эпоху: почти всегда менялись декор и объем, переделывался план. Стили смешивались в одной и той же постройке. Как ни странно, привитое приживалось, соединение получалось гармоничным. Кроме того, стили в Литве всегда запаздывали. Они доходили до этого дальнего уголка Европы тогда, когда мода в центре уже была другой.
Романского стиля в Вильнюсе вообще нет – в то время город был еще языческим, деревянным и бедным. Может, и можно что-то романское увидеть в подземельях, которые тянутся под современным кафедральным собором. Энтузиасты уверяют, что там находятся остатки собора тринадцатого века, служившего позже храмом Пяркунаса. Кафедральный собор Ягелло и Витовта был готическим, от него в тех же подземельях осталась аскетичная черно-белая фреска Распятия. Вообще этот собор – лучший пример вильнюсского смешения стилей. Готические крипты и барочные (или еще ренессансные) часовни облечены в классическую одежду, которую разнообразят лишь драматичные скульптуры в стиле позднего барокко. Такое же странное смешение – костел Святых Иоаннов, принадлежащий Вильнюсскому университету. Его чтят в Вильнюсе не меньше кафедрального собора, а по величине и великолепию он даже на первом месте. Поодаль высится огромный Францисканский костел, который Наполеон использовал как склад зерна, а более поздние оккупанты – как архив; внутри его – солидный готический интерьер, но снаружи о готике напоминают только стрельчатый портал и выжженные до черноты, остекленевшие кирпичи.
Самый разгар строительства в городе начался тогда, когда Европа переживала Высокий Ренессанс – во времена Леонардо да Винчи и Микеланджело. Конечно, пока эхо того времени доходило до Вильнюса, оно ослабевало, но все же доходило. Наиболее значительное здание, построенное в ту эпоху, – Дворец правителей, или Нижний замок, который стоял у подножия горы Гедимина, между горой и кафедральным собором. По-видимому, там была резиденция князя еще в языческие времена – в Верхнем замке тогда только прятались от нападений. Но в начале шестнадцатого века долину Свинторога украсил просторный четырехугольный дворец в итальянском стиле, белый, со стороны площади украшенный вертикальными полосами аттиков, а со двора – монохромными, может, и цветными фресками. По замыслу зодчих, он не должен был уступать королевскому дворцу в Кракове, поскольку Литва в это время, как и во времена Витовта, соревновалась за первенство с Польшей. С кафедральным собором дворец соединяла крытая галерея, защищавшая идущих на мессу правителей от снега, дождя и посторонних взглядов. Мы мало знаем об этом Нижнем замке – вскоре его попыталось разрушить московское войско, полторы сотни лет он стоял обгоревший, зияющий пустыми окнами, и, наконец, во время новой русской оккупации, более длительной, его снесли по распоряжению властей перед самой войной с Наполеоном. Говорят, что наместники царя убрали его, дабы гигантские развалины не напоминали местным жителям о древнем независимом государстве; но, скорее всего, они просто заботились о модернизации – тогда было перестроено много городов, и никто не сожалел о древностях. Ровно так же снесли городскую стену, ровесницу замка, она мешала оживившемуся уличному движению. Стена начиналась у самого Нижнего замка и окружала Вильнюс трехкилометровым кольцом – в ней было девять ворот, не считая башен. Остались одни Остробрамские ворота, поскольку в них была икона Божьей Матери, считавшаяся чудотворной. Кстати, в сталинские времена хотели снести и эти ворота, но что-то застопорилось, и затея эта была забыта. Ренессансная Мадонна посейчас на своем месте – написанная темперой золотистых тонов, в позолоченном кованом окладе, украшенном рельефами гвоздик, тюльпанов и роз. Она как бы спряталась в Вифлеемской пещере, с ней нет Младенца, но, по-видимому, Она смотрит в Его колыбель; пещера сияет золотом восьми тысяч вотумов, которые принесли Ей в дар жители Вильнюса.
Перед самим сносом замка и городской стены их успел запечатлеть вильнюсский художник Францишек Смуглевич. Довольно скверные и неточные его рисунки сепией дали начало современному проекту: сегодняшнее правительство Литвы решило отстроить по ним Нижний замок, а самые увлеченные архитекторы поговаривают уже и о восстановлении городской стены. Я был среди тех, кто противился этому замыслу: подлинных данных, особенно касающихся замка, так мало, что трудно надеяться на восстановление достойного подобия. Но мы проиграли. Реставраторы собирают раскопанные детали здания, изучают австрийские и итальянские дворцы того же времени и стиля, а возле кафедрального собора сегодня уже растут белесые стены, которые со временем должны стать одним из важнейших мест города. Строительство обещали закончить к 2009 году – тысячелетнему юбилею первого упоминания Литвы в Кведлинбургской хронике, но это не удалось – оно продолжается.
Постмодернист заметил бы, что все это отвечает духу нашего времени – его главным образом определяют симулякры, заменяющие несуществующую действительность. Те, кто ищет подлинности, должны отойти чуть дальше от Нижнего замка. Его здание диктовало ренессансную моду в Вильнюсе. Стоящий прямо у слияния Нерис и Вильни Старый арсенал похож на замок в миниатюре, и, хотя он тоже восстановлен по рисункам и не совсем аутентичен, его белый параллелепипед не портит вид города. На главной артерии старого центра, улице Пилес, рядом с университетом, высится более подлинное здание с аристократическим аттиком, примерно таким же, как те, что украшали верхний этаж замка. В солнечный день стоит полюбоваться игрой теней на его вертикалях. Похожий аттик украшает Остробрамские ворота – те самые, сохранившиеся от городской стены. На нем два рельефных грифона держат языческий герб Литвы – всадника на коне, а чуть пониже Фридрих Геткант, архитектор времен барокко, вставил маленькую головку Гермеса, покровителя купцов и воров, в шапочке, украшенной крыльями. Говорят, это еще и портрет короля Владислава Вазы.
Но все-таки самая замечательная постройка того времени – не ренессансная. Она возникла почти тогда же, когда и Нижний замок с городской стеной, может, даже на несколько лет раньше, но по сути своей принадлежит более ранней эпохе. В новую среду Высокого Ренессанса проникла зрелая, даже перезревшая, и сильно запоздалая готика. Такие контрасты и анахронизмы придают Вильнюсу особое очарование. Кстати, именно здесь заканчивалась городская стена, начинавшаяся у Нижнего замка: дальше были крутые берега Вильни, защищавшие город лучше любой стены. На прибрежном фоне стоят три храма; один из них белый, два других – краснокирпичные. Важнее всего, хотя он и самый маленький, – костел Святой Анны, другие два только обрамляют его и дополняют. Это удивительно легкое здание с тонкими стенами, скорее даже не здание, а ювелирный литургический сосуд, вроде парижской Сент-Шапель – с почти такими же огромными окнами, правда, без витражей. Костел моложе Сент-Шапели на двести пятьдесят лет и появился в городе, где традиции христианства отнюдь не были прочными, но, мне кажется, ни в чем не уступает своей предшественнице. Вместо витражей здесь поражает изящная, почти иррациональная композиция фасада. Этот фасад не связан с внутренним пространством и боковыми стенами, он – словно абстрактная геометрическая картина, сложенная из стройных прямоугольников и острых дуг, из башенок и ажурных пинаклей, напоминающих побеги растений, или языки пламени, или мечи, вонзенные в небо. Костел Святой Анны не каменный, а кирпичный, как и соборы городов Ганзы, но если там материал диктует архитектору свою логику, тут архитектор подчиняет собственной изобретательной и энергичной логике саму материю кирпичей: тридцать три сорта кирпича, вылепленного почти как керамические изделия, и все они сливаются в единое, изумительно элегантное целое. Этот темперамент зодчего и его склонность к виртуозным декоративным эффектам как бы предвосхищает грядущее барокко Вильнюса. Долго не было известно, кто спроектировал костел Святой Анны, и о нем явились легенды. Одна из них – о двух архитекторах: старший, никуда из родного города не выезжавший, сложил первые три метра здания, которые ничего особенного собой не представляют, а его подмастерье, посетивший Германию и Италию, создал над этим пьедесталом готическую фантасмагорию. Когда костел был завершен, оба залезли по лесам на самый верх, к башенкам, и охваченный завистью учитель столкнул ученика вниз. Сейчас вроде бы уже выяснено, что архитектором был иностранец Бенедикт Рейт, служивший у брата святого Казимира, короля Чехии Владислава Ягеллона. Тот самый Рейт, что спроектировал готический зал Владислава в пражских Градчанах и часть кафедрального собора Праги.
