– Я не знаю, – смутился Лаврушка. – Кто это?

– Это? – «Ушастый», не закрывая книжку, завертел ею, ища название. – Тэффи[5] какая-то? Интересно?

– Сроду не слышал, – откровенно признался Лаврушка. – Уборщицы книжка. Ее. Кого ж еще!

– Забавно, – покачал головой «ушастый», – занятная у вас прислуга.

– Ну какая же это прислуга? – смутился опять Лаврушка, казалось, гость только тем и занимался: то смущал его, то загонял в тупик. – Она и не прислуга. Прибираться наняли родичи, пока сами отсутствуют.

«Ушастый» долистал книжку, и, раскрыв там, где читал, продолжил, но теперь уже старался выдавать нотки в голосе:

– Кхе, кхе! – закашлялся чтец, закончив строчку, будто его пробрало или запершило в горле. – Какие прозрачные и трогательные! Вы не находите, Лаврентий Павлович?.. И что это? Я не разберу. В стихах я не дока, не дока. Непорочно голубые – это кто?

– Да кто же их знает! – не находил себе места Лаврушка. – Я тоже стихами не баловался никогда. Шут с ними.

– А надо бы, – укоризненно покачал головой чекист, и, казалось, уши его заколыхались, закачались отдельно от лысины. – Вы же интеллигент!

«Вот привязался! Что его принесло? В институте чтото случилось? – ломал голову Лаврушка. – Тут что-то не то. Приперся ведь, когда Варька у меня застряла. Неужели прознал кто? Но этим-то в органах зачем? Бабы их стали интересовать? Нет… Все-таки из-за родителей примчался с раннего утра, любопытный… С ними что-то случилось? Ну а если так, сейчас скажет сам. Не из-за Варьки же в конце концов!..»

Лаврушка повнимательнее вгляделся в гостя. Об этих органах ему уже приходилось слышать. От родичей. Те делились между собой с придыханием впечатлениями, когда возвращались с очередных «политбесед», проводимых с ними «там» перед каждой отправкой за кордон. От сына, естественно, они большинство своих впечатлений скрывали, но по лицам он видел – непростыми были те испытания и для отца, и для матери. А повзрослел и сам домыслил, но кое-что узнал от приятелей постарше, в особенности – от Мартынова. Эдик порасписал, порассказывал, как его «оформляли» в первое загранплавание…

«Что же все-таки стряслось с родителями?» – заволновался он уже всерьез.

– Вы Светлану-то вчерась так и не дождались? – продолжая теребить книжку и отпив кофе, между прочим, спросил «ушастый», изучая посудный шкаф – гордость Аглаи Иосифовны.

– Кого? – оторопел Лаврушка.

– Светлану так и не дождался вчера муж ее верный Вадим Сергеевич? – отчетливо и громко спросил «ушастый», и лицо его вдруг стало острым от выпирающих скул, торчащего носа и пронзительных глаз-стрелочек.

– Не могу сказать… не знаю, право, – залепетал Лаврушка, забыв про кофе.

– Ну как же? Вы там были. Интэллигэнтные беседы вели, – именно так и произнес посетитель.

– Как? Откуда вам?..

– Были там? – повысив голос до крика, подался к нему «ушастый».

– Был… конечно…

– Так как же? Она пришла?

– Не знаю.

– Вы ее видели?

– Да нет… понимаете…

– Где она?

– Мне неизвестно…

– Как же так!

– Простите, но я ушел с Гардовым.

– А что же случилось?

Лаврушка поднял глаза на «ушастого». «Нет! От этого ничего не утаить! Он допечет. А может, и знает все? Но что ему их пьяная драка? Чем они там все занимаются, эти органы? И почему к нему этот жук приперся?» – Мысли путались, прыгали, метались в его голове, пугали.

– Выпили немножко, – отвернулся от «ушастого» он, – ну и развезло. Спирт был. Если бы не спирт…

– Что же все-таки случилось? – наседал «ушастый».

– Подрались… – опустил голову Лаврушка.

– Кто?

И Фридман, путаясь и запинаясь, через пятое на десятое, понукаемый вопросами непрошеного гостя, изобразил все, что помнил.

– А они, значит, там и остались вдвоем? – когда он замолчал, переспросил «ушастый».

– Нет. Почему «вдвоем»? – Лаврушка поджал губы от возмущения. – В квартире еще наши были. Квартиру-то не бросишь открытой!..

– Кто?

– Забурунова с Поленовым.

– А эти где же? Посуду битую собирали?

– Вроде того… – промямлил, как нашаливший ребенок, Лаврушка.

– Ну вот что, Лаврентий Павлович, – помолчав, посерьезнел «ушастый». – Вы все равно узнаете, что я сейчас скажу. Думаете, наверное, почему я вам тут разные вопросики эти задаю?

Лаврушка поднял глаза на «ушастого».

– Светлана Туманская найдена мертвой в квартире своей матери.

Лаврушка вскочил на ноги.

– Сядьте! Она вскрыла вены этой ночью.

– Что вы говорите! Зачем?

– Вот и я хочу знать – зачем. – «Ушастый» тяжело вздохнул. – Затем к вам и пришел.

– А я причем?

– Вы! И остальные!

– Я ничего не знаю. Это у Вадима лучше спросить.

– Он в медвытрезвителе.

– Что?

– Кто из вас «скорую» вызвал? Шутники!..

– Это Димыч… Но они оба до крови морды себе посшибали. А Инке не до них.

– Шутники! Ваши шуточки пьяные друзья ваши еще долго помнить будут. Врачи со «скорой» после вас милицию вызвали.

– Вот дурак-то! – схватился за голову Лаврушка. – Это Димыч все! Он за Вадима переживал. Тот упал, словно мертвый. А Мартын совсем в отключке лежал. Кто же знал?

– Вам еще представится возможность и покаяться, и рассказать, как все случилось, а теперь послушайте внимательно меня.

Лаврушка навострил уши.

– С вами Вадим Сергеевич не делился проблемами взаимоотношений с женой? Только теперь без дураков, пожалуйста. Я вам представился. Сами понимаете – откуда я.

– Понимаю, конечно.

– Так как же?

– Ничего не говорил. Чужая семья, знаете ли…

– Но вы же дружили! Общались, так сказать.

– Встречались… учились вместе… но сколько лет прошло!..

– У них, вроде, последнее время были разногласия?.. Светлана Михайловна и ночевать оставалась иногда у матери?.. А на этот раз?

– Я не знаю. Может Инка что знает. Они дружили, теснее держались после института.

– А дневников она не вела? Записки там какие? Для себя.

– Что?

– У нее не было друга?.. Ну… Кроме мужа… Вы понимаете…

– Мне ничего не известно. Такие вещи… Деликатные, знаете ли… Я близок не был. Если кто об этом знает, так это Инка. Больше некому.

– Ну хорошо. Спасибо. – «Ушастый» поднялся. – Вам пора уже собираться в институт.

– Да, я уже опаздываю, – спохватился Лаврушка, вскочив со стула.

– Мы еще встретимся с вами в спокойной обстановке.

– Пожалуйста, – развел руки в тоскливой улыбке Лаврушка. – Но мне ничего не известно… Я бы рад…

– Встретимся. Я вас найду. А теперь прошу запомнить, – «ушастый» заглянул ему в глаза. – О нашей встрече и этом разговоре никто не должен знать. Вы понимаете? Никто! И милиция тоже.

– Ну как же! Конечно, конечно. Я всегда. Я к вашим услугам, – затараторил Лаврушка, закрывая дверь за гостем.

Прошло некоторое время. Давно убежала Варька по своим делам, он начал собираться, а мысли, одна тяжелее другой, не покидали сознания. Неприятное ощущение исходило от человека, посетившего его; чувства нахлынули одно мрачнее другого. Мало того, что гость нежданный принес Лаврушке страшную весть о происшедшем в семье Туманских, о трагедии со Светкой, так и витавшей в представлениях Лаврушки бестелесным небесным созданием; весть, обрушившаяся на него и придавившая его будто тяжелой плитой, породила в его сознании жуткий страх. От этого страха он больше ни о чем и думать не мог, не знал, куда себя деть. На Лаврушку навалились невиданная раньше безысходность, гремучая тоска и боль и вместе с ними тревожное предчувствие, что он становится участником надвигающегося тяжкого кошмара, участником еще более таинственной и страшной трагедии.