-Пока что я почти ничего не понимаю, – пожаловался Бонита, когда Стефания прервалась, чтобы отпить глоточек чая.

-Ещё более невразумительно, чем Товпекина методичка по написанию курсовых.

-Ну, это было своеобразным вступлением... – Стефания двумя пальцами потёрла висок. – В те давние времена, когда жила Тэй Танари, слова имели другую власть, другой вес, нежели сейчас. В наши времена слова обесценились, увы... исказились со временем, или вообще умерли, растеряли свою внутреннюю магию... Да... В этом вступлении, Поль, айоша говорит о сущности уз Некоузья, и о том, что в других мирах их не существует. Ты в курсе, что за пределами нашего клина нет ни ведьм, ни алюминиевых трамваев, ни заряженных металлов, ни колодцев с электричеством?

-А-а... даа, правда?! – Бонита распахнул серые глазищи, и Стефания кивнула, подливая им обоим ещё чая. Оправившись от изумления и получив обратно полной свою чашку, Поль опять напал на печеньки; Стефания же продолжила читать пророчество:

«Где кончается вторая эпоха, поднимается ветер, дующий с Севера. Свет накроет Некоуз, свет сотрёт стены и нерушимое; повсюду, куда ни кинь взгляд, будет свет, и раненый мир увидят иные глаза, его коснутся иные руки... Сёстры мои покинут небо, чтобы помочь подняться павшим. Древние ритуалы изменятся, чтобы никогда не стать прежними. И лишь когда все четыре стихии взовут о помощи к пятой, неназываемой – тогда все раны, все прорехи нашего мира будут зашиты Иглой хаоса, что снег, и тьма, и пламя.

Сёстры мои, в ваши руки упадёт стрела – отбросьте её, не вы её лучник. Сёстры мои, в ваши руки упадёт игла – воткните её в ткань, не вы её нить. Но не убирайте ладони, как делали это всегда – держите своё небо, дабы оно не упало на мир белой холстиной, которой закрывают лица мёртвым.

Стрела прилетит с Севера, ледяная и ясная, как раннее утро – не мешайте её полёту, но летите рядом, пока не упадёт она. Узнаете её по белому свету, что тяжелее земной тверди. Если встанете к лучнику лицом, увидите: острие стрелы метит ему в самое сердце.

Игла сделает первый стежок на рассвете, когда обретёт свою нить – не мешайте ей шить, но идите рядом, пока не кончится нить. Узнаете её по непроглядной тьме, что ослепляет глаза, но не сердце. Если встанете к Северу лицом, увидите: острие иглы указывает на Запад.

И знайте: вам придётся прервать свой полёт ненадолго, чтобы он не оборвался навсегда».

Дочитав, Стефания медленно закрыла свой блокнот на миниатюрный замочек тем же ключом, что отпирала кабинет – серебряным, с ушком в форме сердечка. Бонита вдумчиво грыз двадцать шестую, последнюю печеньку, и переваривал полученную информацию. Потом осведомился:

-А Тэй Танари не написала, чем должна закончиться вся эта эпоха? Ведь, насколько я понимаю, завершение второй эпохи, это у нас как бы сейчас, а та самая стрела, это... это...

Поль неожиданно замялся, зябко передёрнув плечами, и уставился в свою пустую чашку, не закончив фразы. Он уже сложил в уме пророчество Тэй Танари и гадание ведьмы в пурпурном платье, и теперь ему было страшно облечь свою догадку в слова. Ему было страшно произнести два этих слова, это имя, что так волшебно и сладостно звучало в его устах, когда благоухали ландыши и искрился от напряжения воздух – и которое теперь прозвучало бы приговором к казни Истиной. Ему было страшно внезапно оказаться частью древнего пророчества ведьмы Пряхи, и Полю до сих пор отчаянно хотелось верить в то, что суровая неизбежность фактов – всего лишь игра разгорячённого воображения. И ничего реального. Ничегошеньки.

Бонита вспомнил сиявшие серо-голубые глаза Элен, её шёпот: «Некоузье будет счастливо, и к этому счастью его приведём мы, дай только время...» – и с такой силой прикусил край пустой чашки, что по белому фарфору стекла алая струйка крови. Он не мог понять: хорошо то, что хотят они с Ливали, или нет? Туманные слова айошской ведьмы Танари не давали внятного ответа, как и не было ясно, чью сторону должны будут всё-таки принять ведьмы: Стрелы света, то есть Элен, или этой неведомой Иглы хаоса.

-Поль?.. – Стефания с силой вырвала у него чашку и приложила к прокушенной губе льняную салфетку. Бонита машинально прижал ткань ко рту, продолжая невидящими глазами смотреть прямо перед собой. Ведьма попыталась поймать его взгляд – и ахнула:

-Поль! Ты знаешь... ты знаешь, о ком пророчество Тэй Танари! Ты знаешь того человека, что является либо Стрелой, либо Иглой?! О небеса... Слада была права, когда сказала, что в наше время, в конце второй эпохи, больше нет случайностей и совпадений. Мне кажется, что и наша встреча – часть странных, глубинных взаимозависимостей, которые суть есть узы Некоузья.

-Да. Я теперь тоже так думаю, – глухо отозвался Бонита. – И да, я знаю человека, которого Тэй Танари назвала стрелой. Вернее, которую. Её зовут Элен Ливали... а я – я и есть её лучник. Потому что она смотрит мне в самое сердце...

И Поль, нервно комкая в руке испачканную салфетку и облизывая припухшую губу, избегая смотреть на Стефанию, рассказал ведьме о малосемейке на Исаака Дунаевского, о созданных в ней узах Элен Ливали. Об их любви, и о том, как черноволосая ведьма в пурпурном платье нагадала очаровательной комендантше долгий полёт без цели...

-А что ещё хуже, потому что делает всю эту легенду и наше в ней участие правдой, – мрачно подытожил Поль, – так это то, что Элен почему-то совершенно иррационально боится иголок. С раннего детства.

Помолчав немного со стиснутыми руками и опущенным взглядом, Бонита неожиданно вскинул голову и чуть ли не с яростью вцепился в запястье сидящей напротив Стефании:

-Вы читали записки Тэй Танари полностью! Там есть пророчество о том, чем закончится для всего Некоузья вторая эпоха? И что для Некоузья эта вечно летящая светлая стрела? Погибель или великое благо?

-Поль... послушай меня.

Стефания посмотрела на побелевшие от напряжения пальцы Бониты, так вцепившиеся в её тонкое запястье, что на смуглой нежной коже выступили синяки, не пытаясь освободиться. Поль сглотнул и отпустил, виновато отведя глаза. Ведьма покачала головой:

-Поль, никто из нас не знает, к чему приведёт закат второй эпохи, и будет ли третья эпоха в истории Некоузья вообще. Третий гобелен, который соткала Тэй Танари, белый. Абсолютно белый. И к нему прилагалась короткая запись, всего несколько предложений, что-то вроде «Выбор цветов и картин для этого полотна – лишь за вами, сёстры мои».

-Ох, – Поль сгорбился в кресле, запустив обе руки в свои роскошные каштановые кудри.

-Воистину говорят мудрецы: многие знания, многие печали. И воистину говорила моя матушка: от любопытства кошка сдохла! Жил бы сейчас, не знаясь ни с ведьмами, ни с их пророчествами, ан нет... Ладно, что сделано, того не воротишь. Стефания, что ты мне посоветуешь? Что мне делать? И надо ли мне вообще делать это что-то?..

Ведьма задумалась, сощурив золотистые глаза.

-Слада, моя маленькая девочка с чужой душой, не чувствует в тебе зла, друг мой. Да и моё сердце говорит: в ладонях моих лежит солнечный сладкий плод, прелестное спелое яблоко, не отравленное и не червивое, подобно многим в этом городе... С другой стороны: многие хорошие люди, желая добра, совершали ужасающее зло... Ты видишь, Поль, как туманно будущее, а мы с тобой не Тэй Танари, нам не понять даже тех символов и знаков, что мы наблюдаем. Так что – поступай, как должно, и будь, что будет.

Поль медленно кивнул – больше не Стефании, а каким-то своим мыслям. И, взяв с кресла пальто и забыв попрощаться, молча ушёл обратно в свою жизнь, которая больше не зависела от него самого. Жизнь, в которой он больше не был студентом первого курса химического факультета Изборского НИИ Полем Бонитой, а был Лучником... увы? Или ура?..

====== 20. Исповедь ======

…Я проснулся часов в семь утра – по привычке человека, выдрессированного графиком подачи горячей воды – и долго не мог понять, «идея нахожуся». По потолку скользили серые тени, похожие на плывущие по реке льдины, по подоконникам стучал и шелестел сильный дождь. Со скрипом рассохшихся половиц я принял относительно вертикальное положение в пространстве и изумлённо приоткрыл рот. Вокруг меня, вместо заваленной книгами и засохлыми мандариновыми корочками угловой комнаты на два окна, местопребывала стильно обставленная квартира. А я, сообразно принципу транзитивности, местопребывал, значитца, в ней.