-Я могу рисковать своей жизнью – но не Рыжиком, – глухо отозвался Диксон, непроизвольно нащупывая и сжимая в кармане кулёк с семенами кровежорок. – Я хотел отвести от нас эту беду, мне надоело жить на лезвии, в постоянном напряжении, и мне надоело подчинять свои действия необходимости всё время быть начеку и обороняться от Ливали и её офицеров! Ты знаешь, они однажды едва не похитили Рыжика – и это чудо, что мне удалось его отбить у этих выродков в форме. Второго такого ужаса я попросту не переживу. Я ведь уже не мальчишка, и сердце у меня пошаливает, – Камилло вздохнул и с грустной улыбкой снял шляпу, – если бы не лысина, я бы точно на всю голову в тот вечер поседел. Ты… ты понимаешь?
-Да, – спустя минуту глухо отозвался Бонита. – У тебя есть Рыжик, а у меня – Майло. Сын северной ведьмы Стефании Пеккала, из-за которой я, собственно, и порвал с Элен Ливали. Да, я понимаю: из меня хреновый отец, я неустроенный и постоянно влипающий во всё подряд вечный студент с кривой неравномерной судьбой. Но Майло – это всё, что у меня вообще есть ценного в этой вот вывихнутой жизни. За него я тоже горло кому угодно порву.
-Вот-вот… – Камилло и Бонита неожиданно посмотрели друг дружке в глаза с откровенной симпатией и приязнью.
-Ты знаешь, – проглотив комок в горле, сказал Диксон, – я всё понимаю… и да, мне горько. Но остаётся вера в то, что Рыжик окончательно не покинет меня… он ведь сам так не любит слов «никогда», «навсегда», и прочих подобных абсолютизмов. Иногда я мечтаю отключить эту свою «понималку», Поль – или научиться управлять ею так, как ты управляешь своими физическими ощущениями. Нажать кнопку с надписью «Осознание реального положения вещей – off», и хоть немного пожить в глупом и счастливом безмыслии. Наивно веря, что всё будет хорошо…
-Хрен вам, на этой скотине стоит прочный предохранитель, – мрачно пошутил Бонита.
-Особенно у меня. Я по жизни хорошо проинформированный пессимист.
-Да? А мне ты показался легкомысленным… и наглым, – разоткровенничался Диксон. Он сам не мог объяснить, с чего его так понесло, и зачем Камилло выворачивает душу наизнанку перед тем самым сомнительным кудрявым Полли, с которым только вчера устроил знатную базарную склоку из-за печенюшек. То ли сработал «эффект поезда с попутчиками», то ли Диксон просто устал хранить все свои тревоги, сомнения и надежды за непрочными стенами молчания… Ведь с Рыжиком обсуждать эту тему было бы… мягко скажем, странно. Их взаимоотношения с самого начала были запретными для обсуждения – после того страшного мартовского дня, когда Камилло едва не оттолкнул Рыжика навсегда. А Полли… с Полли обсуждать это очень даже можно. Тем более что у них так много общего, оказывается…
-Но ты про это молчи, мухняша, ясно? – строго сощурился Бонита и ненавязчиво оттопырил мизинец в сторону парочки на заднем сиденье. – Слада – она вообще-то ничего девчонка, я её с детства знаю, хотя иногда от её заумности и серьёзности меня мурашки берут. А вот белый глист точняк визг поднимет, он любопытный, как последняя падла, а от сплетен ваще впадает в экстаз. Лапшеед хренов. Вообще не знаю, зачем его до сих пор в Гильдии держат, наш сладкий Леонар исторически являет собой полное отсутствие присутствия…
-Да, – степенно поддакнул Диксон, складывая руки на коленях и шевеля усами. Признаваться ехидно изогнувшему рот в интеграл Боните в том, что сам он тоже сплетник хоть куда, Камилло как-то не торопился. Зачем открывать человеку глаза раньше времени? Потом сам всё увидит…
-Ладно, мы вон уже к Нефтяге подъезжаем… сейчас нас плотно позавтракают, не выходя из трамвая! Если, конечно, после предсказания Слады у нашей впечатлительной Аанны настроение не испортилось до такой степени, что молоко скисло на десять вёрст окрест. Это не метафора, а научно зарегистрированный, но необъяснимый факт: когда Аанна злится или нервничает, вокруг неё киснет молоко, – Бонита потянулся, закинув руки за голову, и смачно зевнул.
-Да, я бы позавтракал, только чем-нибудь не особенно самобытным, – припомнились Камилло ягодки шпальника в сахаре и колбаска из кровежорок. – Я кашу манную люблю очень… Раз есть молоко, значит, можно сварить. Я бы и сварил. А то едите тут что зря…
-Едим что зря, спим с кем попало, и не чистим зубы два раза в день. Даже два раза в неделю не чистим, – опять зевнул Поль и поскрёб уже слегка заросшую щёку. Диксон представил себе сильно небритого Бониту с кучерявой каштановой бородой, и радостно забулькал в свой шарф.
-Чё? – подозрительно покосился на него Бонита, прервавшись на середине третьего по счёту зевка. Камилло, у которого невовремя разыгралось воображение, покраснел и захихикал ещё усерднее, прикрыв усы кончиками пальцев. Потом решил, что у Бониты с чувством юмора всё в порядке, и сознался:
-Да я представляю, как от тебя убегают твой клетчатый пиджак, майка с коровой и джинсы, словно в детском стишке про Мойдодыра…
-Первым от меня должно сбежать Леонарово пальтецо, – мудро рассудил Поль и всё-таки дозевал. – А про Мойдодыра занятно. У нас тут Слада за него, вообще-то, она такая чистюля…
Трамвай меж тем начал замедлять ход, всё реже перестукивая колёсами и уютно покачиваясь из стороны в сторону. За стёклами неспешно проплывали типовые многоэтажки Академгородка, среди которых резко выделялось высокое готическое здание с острым шпилем и необычными барельефами: светлые кирпичные стены цвета топлёного молока покрывала затейливая резьба в виде чёрной паутины с множеством пауков разного размера и цвета. Все насекомые были заняты делом: одни чинили часы, другие писали что-то пушистыми перьями в пергаментных свитках, а третьи полировали узкое и длинное, на всю высоту башни, зеркальное окно в узорчатой оправе.
Камилло заинтригованно вытянул шею: вчера вечером они с Рыжиком явно ехали в Депо какой-то другой дорогой, потому что этого загадочного здания с паутиной он точно не видел. А не заметить его могли разве что девушки-трамвайщицы… хотя нет, Камилло успел убедиться, что безглазые обитательницы Депо вполне успешно восполняют отсутствие зрения дьявольскими слухом, обонянием и интуицией. И что многие его так называемые знакомые или коллеги по работе были куда более слепы, нежели девушки с бинтами на глазах.
Не в силах отклеиться от стекла, Камилло восхищённо рассматривал горделиво и неспешно проплывавший над крышами кирпичных «свечек» высокий шпиль с сетью паутины.
-Это Резиденция главы Гильдии, – с законной гордостью поведал с заднего сиденья Леонар, которому явно польстил интерес Диксона к архитектуре Нефтестроя.
-Да, а пауки на барельефах – это, собственно, мы, учёные Гильдии, – добавила Слада. – Это как вороны на вокзале и бродячие собаки у ведьм, только не навсегда, а временно. Когда к нам в Гильдию приходит новенький, он сам сажает живого трамвайного паучка на это здание. А потом, в зависимости от специализации учёного, его успехов в карьере и характера, паучок приобретает собственную уникальную окраску, размер и породу, и занимает определённое место в паутине на барельефе. Этот узор непостоянен, он живой и изменяющийся; в каком-то смысле, эта паутина – уменьшенная копия нашего сообщества, Гильдии. Сейчас, правда, пауки не шевелятся, потому как практически все учёные гильдийцы в сей ранний утренний час, хи-хи, лежат в глубокой пост праздничной коме…
-А паука Бониты там нет. Он ушёл из паутины, когда профессор захотел недозволенного и сказал Озёрам «Прощайте навсегда!», – с деланным равнодушием изрёк Леонар куда-то в сторону и пожал плечами. Поль тут же огрызнулся, весь встопорщившись, словно воробей на страуса:
-Зато я твоего вижу, глист обморочный! Вона, маленький такой, кругленький, как пузырёк на пупырчатом полиэтилене… сейчас вон как раз суматошно носится по всей стене и, размахивая яйцами, воображает грядущее превращение в Инквизитора. А то ж! Не всю же жизнь сидеть под брюшком у Герберта Вайнрайха и бегать ему за маслинами в ближайшую торговую точку… Не, правда не видите? Ну во-он, в истрёпанной паутине на шее, как будто в белом шарфике…
