Из беседки пропала дореволюционная большевистская брошюра: "Демагогия и провокация", описывавшая методы, которыми пользуется черная сотня для дискредитации интеллигенции, инородцев, студентов и прочих "внутренних врагов". Позднее, при обыске была изъята другая большевистская брошюра, издательства "Искра", "Кто такие враги народа" - на эту же тему. Убедившись, что брошюра подлинная, а не переизданная где-нибудь "там", мне ее через два года вернули.
С Петром Григорьевичем устроили перепалку из-за Евтушенко и Китая. Я говорил, что разрыв отношений с Китаем - благо, это приблизит кризис тоталитаризма, а конформистские стишки тоже могут пригодиться.
- Вы не марксист-ленинец!
- Откуда мне им быть! Впервые такого вижу! Вот смеху-то будет, если китайцы придут сюда с "братской рукой помощи"! Не дай Бог! Желтая опасность...
- Я всю жизнь выдавливал из себя шовиниста - шовинизм питается внушением, что у тебя что-то еще можно отнять, а тебе ничего не принадлежит!
В комнату заглянула Зина Михайловна.
- На той стороне улицы ваш "разговор" слышно!
Был отец. Сидел, молчал. Я опять без работы - в подписанты попал.
- Хо Ши Мин умер...
- Знаю...
- Знаешь?! Опять Би-Би-Си слушаешь?
- Нет... Сегодня в семь утра "Опять двадцать пять" не передавали, я и догадался...
- Что ты подписываешь? Что вы там можете написать? Григоренко арестован? Так вы думае-те, что поможете ему своими петициями? Не морочь мне голову - меня еще пока невменяемым не признали. Вам бы только советскую власть порочить. Я буду читать то, что одобрено.
Ю. Ш. задал вопрос преподавателю марксизма:
- Как же быть с народами, которые выселили и распылили, как им сохранить национальную культуру?
Педагог побледнел, глаза забегали.
- Я имею в виду индейцев Америки,- добавил Юра.
Преподаватель вздохнул облегченно и радостно объяснил:
- Так это противоречия капиталистической системы!
"Если друзья Натальи Горбаневской не оставят в покое ее детей, мы их отдадим в детский дом".
Говорят, Мстислав Ростропович позвонил Фурцевой:
- Екатерина Алексеевна, чтобы не было лишних сплетен, докладываю вам лично: Солженицын живет сейчас у меня.
- Да как же так?! Вы же за границу ездите!
- Ну что ж... Могу и не ездить...
ВАСИЛИЙ ИВАНОВИЧ И ПЕТЬКА
оказались необычайно плодоносной жилой. Сейчас к ним и Анку подключили, и даже Фурманова, хотя в народе последний не котируется.
- Василий Иванович, Фантомаса поймали!
- Да что вы, ребята... Отпустите, это же Котовский.
- Кто вчера напился? Два шага вперед!
Все стоят, хотя пьяны, конечно, были все, в том числе и чекист Мишка Вихман. Петька пил с "самим", так что ему смысла нет отпираться - он один и делает два шага вперед.
- Так, пойдешь со мной опохмеляться. Остальные - нале-во! На политзанятия к Фурманову - шагом арш!
- Василий Иванович, ты на рояле играть можешь?
- Могу, Петька, но не люблю - карты соскальзывают.
- Василий Иванович! А ты нашу, разудалую, "русскую" мог бы?
- Конечно, Петька!
- А "венгерку"?
- И венгерку!
- А "польку"?
- И польку!
- А "летку-енку"?
- Да что я с двумя делать-то буду?
- Понимаешь, Петька, спрашивают меня на экзаменах в академии: "Изобразите нам квадратный трехчлен", а я не то что изобразить, я представить себе такого не могу!
Теперь, пять лет спустя, появились совсем уж шизофренические анекдоты:
Идут Василий Иванович со Штирлицем по Берлину, навстречу - Фидель Кастро.
- Салют, комбайнерос!
Чапаев спрашивает:
- А это кто такой?
- Солженицын.
- Надо же... Как очернили человека!
Рассказывают анекдоты про Веронику Маврикиевну и Авдотью Никитичну (которых создали популярные эстрадники Владимиров и Тонков) и про Хазанова (его сценическая маска - советский идиот).
ЯКИР
- Пан Гусаров, пойдемте,- сказал он, столкнувшись со мной возле своего подъезда.
Сели в автобус, тут же сошли на Автозаводской, купили бутылку "Старки" и Алжирского, обследовали легковые машины, такси.
- Странно, по воскресеньям нет хвостов...
У лифта вдруг изрек:
- Ты тайно влюблен в мою дочь!
Дома объявил во всеуслышанье:
- Господин Гусаров сказал: "Нужны мне эти жиды - я из-за Ирочки сюда хожу!" А что, нет? Тогда скажи: "Я не люблю вашу дочь!"
Опять гуляли, и опять в воскресенье. Я видел собственными глазами, как за автобусом, в который мы сели, двинулись две машины - полностью укомплектованные.
- Смотри,- сказал Якир.- Сейчас мы проедем место, где легковым проезд запрещен, а они проедут, и на одной из остановок будет подсадка.
Мы сошли у Автозаводского моста, когда головная машина нашего эскорта уже въехала на мост.
- Смотри - сейчас она развернется на мосту, это строжайше запрещено, а им это начхать.
Действительно, развернулась.
Мы пересаживались с трамвая на трамвай, маршрут меняли и как будто от "хвоста" оторва-лись, но у Павелецкого, где мы собирались сойти, эскорт был на месте.
- Да что они - рацию мне в ж... засунули?
Какие-то типы выглядывали из-под арок, из подъездов и тут же прятались. Круглосуточное дежурство. Каждый из этих лбов получает вдвое больше нашего - какой-то всесоюзный онанизм.
Когда мы вышли из подъезда моего приятеля, мимо прошел мужчина с независимым видом - засекли!
(Теперь, спустя годы, я невольно задумываюсь: зачем Петеньке было нужно мотать нервы себе и мне, ведь в этом визите не было никакого смысла, да и непричастный приятель напугался - человек он с положением и с партбилетом, но тогда я не рассуждал, а любовался отвагой Якира, сравнивал его со Стенькой Разиным и Емелькой-помазанником, да еще полагал, что этим делаю им честь.)
На нашей улочке, где все всех знают, стали появляться странные типы одного из них я несколько раз обошел, пристально при этом на него глядя. Если бы человек находился не на "работе", то непременно спросил бы: "Чего уставился?" Но этот, даже когда я громко сказал ему в спину: "Работать надо!", не услыхал. Якир предупредил - если их злить - много плутать, бесцельно ездить туда-сюда, да еще и задираться, то могут в укромном уголке набить морду. "Ты тунеядец, а они на работе".
Всю жизнь несчастным советским людям показывают фильмы про шпионов, а теперь появились еще и "идеологические диверсанты", пытаются протащить ползучую контрреволюцию.
Какая-то противная баба лет сорока целыми днями до глубокой ночи ходит спортивным шагом по нашей глухой улочке, я ее два раза просил переменить маршрут, первый раз она промолчала, а второй взвизгнула:
- Хулиган! Я милицию позову!
Как-то я сказал:
- Хоть головной убор меняйте!
Не ответила...
Я был в то время одинок, и если бы КГБ расщедрилось на хорошенькую комсомолочку, она бы узнавала все "секреты" прямо под одеялом, не надо было бы бедной тете мерзнуть под окнами.
- Вот будет так ходить по моей прекрасной улице, пока меня не заберут,- сказал я Якиру.
- А тебя-то за что? - удивился он.
- Кто это в такую рань? - старческим голосом спрашивает Сарра Лазаревна Якир.- Гусаров? Из какого вытрезвителя?
- Теодоракиса жалко? - набрасывается на нее сын.- Старая дура! Мужа замучили и расстреляли, восемнадцать лет отсидела, сын семнадцать лет загорал - а ей Теодоракиса жалко! А наших тебе не жалко? Габая не жалко? Буковского не жалко? Как дам сейчас! Ничего не будет с твоим Теодоракисом!
Но старенькой матери жалко не только Теодоракиса - полуслепыми, а потом уже слепыми глазами смотрит она в сторону лифта.
- Что-то Пети давно нет...
(Это писалось более пяти лет назад, когда я смотрел на Петра, как на слепящее солнце, правда, я и тогда недоумевал, зачем он ходит к коррам, если Ваня, брошенный женой, и без того днюет и ночует у них. Сопровождать его приходилось мне, Лапину, верной Валентине Ивановне, но всегда ли этот риск был оправдан?)
