<p>
Очереди в магазинах мало-по-малу сменили толпы восхищенных зевак у витрин. Есть товар – нет денег. Кругом стада нищих. Они суют, чуть не в морду свои зачерствелые ладошки и просят, просят. Они всюду – на улицах, в переходах, в подворотнях, на вокзалах, чуть ли не в постели. По «ящику» череда новых мессий. Лозунги сменяются дружной толкотней каких-то ораторов. В шляпах, в кепках, в шапках-ушанках и даже в бескозырках. Господи, у нас очередное обострение жажды революционных перемен. Кажется, держава на карачках выползает из своего «светлого будущего» и не хочет верить, что оказывается в еще более гнусном настоящем. Мы опять путаемся в поисках маршрута и сытые вожди, как указательные ориентиры, прокладывают нам фонариками путь. Хотя кругом солнечно «до ряби в глазах». И перлы, перлы, перлы! О новой великой России, в который уж раз. И всем понятно, что в такую роскошь могут верить только блаженные или негодяи, но азарт словоблудия захватывает. А все, оказывается, так просто. Ты врач, офицер, да обычный человек, черт возьми, шкандыбаешь потом после митинга в свою шарашку, а на каком-нибудь перекрестке затормозит тебе в зад черный лимузин и, вырубленная из кирпича рожа, выплюнет в оконце:</p>
<p>
- Куда прешь, мудозвон.</p>
<p>
… Я не люблю ходить по городу. У меня нет иммунитета на это массовое революционное затмение. Даже моя нога, навечно застывшая в позе очарованного изумления, вполне привыкшая ко всякому экстриму, реагирует болью: «Мудо, да еще и звон» это для нее много.</p>
<p>
Впрочем, на город как из рога изобилия сыплется цитрусовый звездопад. От заморских апельсинов, бананов, киви и ананасов рябит в глазах. И не беда, что кусаются цены, сам факт присутствия на прилавках, вот так свободно сладкой буржуазной крутизны захватывает дух. Если это только первый взбрык демократии, то-ли еще будет?! А еще есть и баночное пиво и нечто другое в глянце и золоте. Голова идет кругом и жить, жить охота! Всюду топчутся кооператоры, нувориши и примкнувшие к ним жулики и авантюристы – они новые хозяева жизни, они нынче герои. По стране широкой поступью шагает «растащиловка». Мои клиенты совершенно неожиданно утомляют меня валютой. А на экране телевизора черно-белая политическая порнуха становится цветной. В ней по залу носятся, вырывая друг у друга микрофон и озаряя бродвейской улыбкой, представители новых отечественных мессий. Страна тащится от поединка тяжеловесов Горбачева и Ельцина. Кому-то хочется, чтобы победила дружба, но так не бывает. Сериал увлекает. Вести из-за «бугра», которыми еще не так давно поощряли обывателя, утратили актуальность. Народ то голосует, то бодрствует…</p>
<p>
Наконец, я решаюсь сделать предложение Анне. Пора заканчивать эту затянувшуюся неопределенность. Звоню домой – молчание. Звоню на работу «только что вышла». Повторяю звонки и опять пусто. Меня для нее нет. Обиделась? Может быть. Накануне мы поссорились из-за какого-то пустяка. Мне бы уступить… Но я то считал, что не глубоко – ну, попсиховали малость. Бывает… Набираюсь наглости - звоню родителям. Отвечает мама:</p>
<p>
- Да нет ее. А что-нибудь случилось, Гавриил Алексеевич?</p>
<p>
- Нет-нет, что вы, слава Богу…</p>
<p>
«Значит мама не в курсе, уже теплее» - думаю я. Конечно, родителей уже достала бестолковость наших отношений. А виноват я. «Пора бы уж военному определиться». И вот он «готовенький», а невеста пропала. Спустя время делаю еще телефонный кружок. Ушла. Ее нет… Нет. Ушла…</p>
<p>
Терпению моему наступает предел и я шагаю к ней домой. И едва я загребаю во двор, нос с носом сталкиваюсь с Галиной. Она гуляет с дочерью во дворе. А как же иначе? Такой чудный летний вечерок. Так близко. Почти в упор я их вижу в первый раз. Я теряю дар речи. Девочка по имени Вера точная копия Маришки. Наконец, я нахожу в себе силы и, едва сдерживая восторг, бормочу:</p>
<p>
- Я не ошибся. Это Маришка?</p>
<p>
- Нет это моя Верунька, - ласково щебечет Галя. Но ты не ошибся. Сама удивляюсь. Все твое, даже цвет глаз.</p>
<p>
- Но так не бывает, - истово возражаю я, хотя все во мне кипит от радости.</p>
<p>
- Наверное, что-то на небесах перепутали, - поощряет мое волнение Галя.</p>
<p>
- Тут я подхватываю девчушку, возношу над головой и зарабатываю ее счастливую улыбку.</p>
<p>
- Ой, не урони! – панически всплескивает руками Галя и ревниво тянется к дочери.</p>
<p>
Я вручаю ей ребенка. Не знаю, но в эту минуту мне и больно и счастливо одновременно. Просто такое вот чувство, без подробностей.</p>
<p>
- Как, Галя, живешь? Точнее будет как живете? - осторожно спрашиваю я.</p>
<p>
- Нормально живем. Дом, работа. Как и все сейчас, - отвечает Галина и прячет от меня глаза.</p>
<p>
- Не жалеешь?</p>
<p>
Галя склоняется над ребенком. Нервно теребит ее волосы. И я понимаю, она прячется в ней. Потом возвращается к себе и сразу становится чужой.</p>
<p>
- Да все превосходно, Гаврош. Пока.</p>
<p>
- Да, да конечно, до свидания, - бормочу я ей вслед.</p>
<p>
- А ты к ней? – догоняет меня вдруг вопрос. – А обещал дорожку не переходить.</p>
<p>
- Обещал, - оборачиваюсь я. – Ты мне тоже что-то когда-то обещала.</p>
<p>
- Нет, Гаврош, я не жалею. Не думай, - говорит она с каким-то лукавым снисхождением и по-моему даже с обидой.</p>
<p>
Тут у меня вдруг совершенно пропадает желание приглашать Анюту под венец. Но я все-таки иду к ней и молю Бога, чтобы ее не было дома… Но она дома. После бани с чалмой на голове. У нее оказывается по графику банно-прачечный день. А работа по боку, отпросилась. И за постирушкой ей некогда было прислушиваться к телефону. И вообще у нее сегодня не приемный час. Она от всего устала – ей надо «сосредоточиться на нерешенных задачах».</p>
