<p>
Я прошел на кухню. Сел за стол. Взглянул на початую бутылку коньяка, на измазанную нелепым сооружением закусок скатерку усмехнулся и сказал вслух:</p>
<p>
- Чужой ты, Апраксин, на этом празднике жизни.</p>
<p>
</p>
<p>
</p>
<p align="center">
5</p>
<p>
Ну и что? Импровиз мужа, щелкнувшего по носу загулявшую жену фальшивым адюльтером, в итоге обернулся фарсом. Всякая душа-потемки, а нелюбящая - этими потемками только утверждает мрак. Равнодушие Галины стало просто непереносимым. Каждое твое неумышленное движение к ней, взгляд, бытовая реплика воспринимаются уж если и не агрессией, то точно - «посягательством на свободу личности». А если еще и случайно в ванной комнате ты натыкаешься на раздевающуюся для приема душа женщину, ту самую, которая делила с тобой ласку и шептала еще что-то нежно и страстно, и память, как пасть разъяренного животного, набрасывается на тебя деталями, будь проклят миг, ибо в следующую секунду ты ловишь взгляд такой лютой ненависти, от которой впору пустить себе пулю в лоб. И попробуй объяснить ей, что надо не забывать запирать за собой дверь и притом трижды извиниться – все против тебя. Нелюбовь такая же мерзкая в своем выплеске, как и ложь во имя ее спасения. Просто два обнаженных нерва на крохотном пятачке – это много. А если учесть, что в недрах этой ауры твое ущемленное самолюбие, обида и, черт возьми, все-таки чувство, то жизнь медленно переплавляется в ад. Вулкан нереализованной страсти из любой трещины легко создает пропасть. И выхода нет. День кажется годом, а ночь вечностью.</p>
<p>
С каждым часом моего пребывания в этой квартире я ощущаю себя временным и у меня такое чувство, что за нами наблюдает дочь Маришка. Впрочем, Галина старается подольше «задерживаться» на работе. Поначалу меня просто душила ревность, а потом я вдруг стал себя ловить на том, что отсутствие ее меня успокаивает.</p>
<p>
Редко, какими-то вспышками, я вспоминаю Анюту. Но вот так просто заявиться к ней не решаюсь. Что я ей скажу? Что можно предложить женщине, которая так и не тронула сердце? Поплакаться «в жилетку», пооткровенничать на предмет всего этого ужаса в поисках сочувствия? Нет. Самолюбие не позволяет. А просто так сменить декорации, ослабить нерв, ей-то оно нужно? И все-таки пару раз я выходил на лестничную площадку ко времени ее прихода с работы. Ждал «случайной» встречи. Анюта так и не появилась. Иногда я гуляю вечерами по городу, нередко допоздна. Только чтоб меньше видеть Галину. Но душевная рана не дает покоя. Даже во сне.</p>
<p>
Между тем я зарегистрировался в военкомате, оформил необходимые документы для пенсии. Впрочем, всякий раз испытывая смущение, когда меня пропускали вне очереди. Инвалид.</p>
<p>
Наступило лето. И вместе с бледно-голубой бездонью небес на землю пала ядреная южная жара. Тоска мая стала какой-то неопределенной, явочной. В один из таких дней в квартире возник, наконец, затерявшийся со своими «сувенирами» тесть. «Есть комната в общежитии!» – громыхнул он с порога и я тотчас предстал пред его ясными очами.</p>
<p>
- Собирайся, Гавриил, едем смотреть, - деловито скомандовал он. И уже в своих «жигулях»: - Это недалеко от центра, на Флотской улице. Комната на первом этаже, буквально в метрах от парадного входа – очень удобна для тебя. Ну, ремонт надо бы сделать. Сантехнику поменять.</p>
<p>
- А что за завод? Какие приборы он выпускает? – спросил я, чтобы как-то соответствовать разговору в дороге. Нет, не грело меня переселение в какую-то общагу.</p>
<p>
- Завод вполне серьезный. Что-то варганят для судов… Даже есть оборонный заказ. Конечно, не то, что раньше. Страна так глубоко заплыла в перестройку – берегов не видно. Промышленность трясет, связи не те. С работой трудно. Это слава Богу, я пригрелся в мобилизационном комитете при Округе. А так - соси лапу на одной пенсии. Ты давно по магазинам ходил?</p>
<p>
- Давно. В Москве пытался. Очереди…</p>
<p>
- Да и у нас так. Все по блату. Великую продовольственную программу похоже дохавали, - усмехнулся полковник.</p>
<p>
- Только в репродукторе по-прежнему бравурные марши и рапорты. Все кругом досрочно. Добыто, отлито, отгружено, - съехидничал я.</p>
<p>
- Ну, партия знает, что делает, - не сдаваясь, отозвался полковник. – Временные трудности, главное - курс. Ну вот и приехали.</p>
<p>
Общага – эдакая типовая пятиэтажка из белого кирпича с широким козырьком над парадным входом – выглядит довольно свежо. Корпус как бы задвинут в глубь зданий интерьера улицы, а с местом для стоянки авто и зеленой зоной отдыха - лавочками под каштанами – впечатляет. Во всяком случае, я ожидал худшего и оно, худшее, впрочем, тотчас навалилось на меня, едва я перешагнул порог. В нос сразу ударил спертый духман ядреной бытовухи, настоенной на запахах кухни, где-то туалета и, конечно, тоски временного пребывания.</p>
<p>
Впрочем, когда в подобное учреждение являются два офицерских чина и один, к тому же, с полковничьими погонами, в глазах вахтера легкая паника, как впрочем и у мгновенно возникшего коменданта, высокого, худощавого мужчины неопределенного возраста. Заветное словцо моего тестя и вот в руках коменданта, как по мановению волшебной палочки, возникает связка ключей.</p>
<p>
- Извините, товарищи, только номерок вашей комнаты 13, - сказал комендант заискивающе заглядывая в глаза полковнику.</p>
<p>
- Ничего, мы не суеверны, - бросил тесть, ища взглядом дверь под таким номером.</p>
<p>
А комната оказалась тут же, рядом, на первом этаже, вблизи от дежурного поста. «Вскрытие» произвело на меня удручающее впечатление. Она была убита напрочь, и в этом, с позволения сказать «гостиничном» номере, мне предстояло коротать холостяцкие деньки до хороших времен. Радовала, пожалуй, планировка. Достаточно объемная прихожая, из которой, по предложению тестя вышла бы неплохая кухонька и большая комната с видом во дворы близлежащих многоэтажек. Санузел с умывальником и несвежим унитазом вполне соответствовал теме.</p>
<p>
