<p>

- Не переживайте, Гавриил Алексеевич. Все будет хорошо, - сказала она.</p>

<p>

Тут я вздохнул и почувствовал на глазах слезы. А между тем моя жена рассказывала доктору, что это у нее вторые роды и такие же преждевременные. И тоже был стресс. Срок чуть больше семи месяцев.</p>

<p>

- Успокойтесь, мамочка. Раз на раз не приходится, - как мог утешил ее доктор и взглянул на меня внимательно и мрачно.</p>

<p>

Теща подала мне сумочку с вещами и слеза выкатилась у нее из глаза.</p>

<p>

В приемном покое родильного отделения нас встретил врач – мужчина моих лет – эдакий здоровяк с открытыми по локоть ручищами. Осмотрев Анюту, он вышел ко мне и сказал, едва улыбнувшись:</p>

<p>

- А я ее помню. Давненько, правда. Я принимал у нее роды. Очень проблемные. Я тогда после института только пришел в отделение. Кажется, ее парень также был военным. Погиб…</p>

<p>

- Ну я, как видите, живой, - нелепо пошутил я. – Второй раз на один и те же грабли. Понимаю.</p>

<p>

- Да-да. Так получается. Но вы же сами медик, знаете, раз на раз не приходится. Все сделаем по науке, - как-то неискренне улыбнулся доктор и я почувствовал тревогу.</p>

<p>

В это время санитарки укладывали мою Анюту на каталку. Я подошел ближе, она жадно схватила мою руку.</p>

<p>

- Что б ни случилось, Гаврюша, родной мой, победи. Я тебя прошу, победи! Обещай мне…</p>

<p>

- Господи, Анечка! О чем ты думаешь? Все будет хорошо, - я поцеловал ее в губы и прошептал: «Конечно, все будет хорошо».</p>

<p>

Я остался в отделении. Дежурная сестричка, яркая брюнетка, предложила прилечь на кушетку. Я поблагодарил ее, и едва коснувшись подголовника, мгновенно рухнул в сон. И тотчас перед глазами возникла тесная пасть кабины моей «Таблетки» и развороченное в крике лицо Чудова «Ду-у-хи!» И следом разрывы снарядов – такие плотные огненные пузыри. Тут вдруг появляется старик с лицом Рериха  и Маришка:</p>

<p>

- Папа, пойдем с нами. Тут хорошо. А Рерих счастливо улыбается и держит на руках ребенка. Он протягивает его мне, почти сует и смеется: «Мальчик, на тебя похож». Я наклоняюсь и вижу изуродованное, в крови лицо Анюты.</p>

<p>

Я вскрикиваю от ужаса и открываю глаза. И мгновенно осознаю явь. Сердце вот-вот выпорхнет из груди, к горлу подступает тошнота, та самая, горькая и вязкая Афганская муть. А вокруг пусто. В черном окне, в далекой его глубине вязнет голубоватая бороздка рассвета. Я автоматически гляжу на часы. Шестой. Я один. Вокруг ни души.</p>

<p>

Я встаю с кушетки в полной готовности куда-то идти, бежать. «Должен же тут кто-то быть. Черт возьми, кто-нибудь скажет, что с моей Анютой?!» Но тут как из небытия возникает эта брюнетка – сестрица.</p>

<p>

- Она жива с ней все в порядке, - отворачивает она взгляд.</p>

<p>

- А ребенок, он умер?! – кричу я.</p>

<p>

Но девица молчит.  Потом, как бы спохватившись, говорит бегло, как отстреливается: «Доктор выйдет. Он все скажет, скажет». И воротит лицо.</p>

<p>

Тут, наконец, появляется доктор. Все заторможено, вязко, как-будто чудовищный сон продолжается.</p>

<p>

- К сожалению… Ничего  нельзя было сделать. Спасти ребенка не удалось. Мальчик. Гипоксия, коллега. А с супругой все нормально. Она спит.</p>

<p>

- Она спит и не знает, что ребенка нет. О господи, разбудите меня, - срываюсь я в горьком плаче. Доктор сует мне полстакана прозрачной жидкости, почти заливает в меня этот спирт. И укладывает на кушетку. А очнувшись, уже при свете дня, я вижу пред собой Галю. Она тотчас предвосхищает мой вопрос:</p>

<p>

- Обрадовать, Гаврош, нечем. У нее возникли проблемы с сердцем. Я положила ее в реанимацию. Там у нас лучшие кадры и оборудование. Понаблюдаем. Очень сожалею. А тебе бы надо отдохнуть, Гаврош.</p>

<p>

- Нет. Я не могу оставаться один. Тоска задолбает. На людях мне будет легче. Спасибо, - сказал я и пошел к выходу.</p>

<p>

Машины Харитона я не нашел. Я тормознул частника и поехал в штаб. Меня встретила Ефросинья Карловна тяжелым взглядом. Конечно, она обо всем знала. А подробности – нужны ли они? В штабе, кажется, колом стояла непривычно гнетущая тишина.</p>

<p>

- А у нас еще одна беда, - тихо сказала Фрося и отвернула взгляд. – Харитон разбился сегодня рано утром. За городом.</p>

<p>

- Насмерть?! – воскликнул я.</p>

<p>

- Нет, слава Богу. Перелом ноги и сильный ушиб грудной клетки. Он сейчас в травматологии. А Руслан поехал в ГАИ разбираться. Но уже известно, что заснул за рулем и врезался в заднее колесо встречного Камаза. У него мама больна. Живет в поселке за городом. Вот он тебя определил и поехал к ней. – Фрося сделала паузу. – Такой тяжелой кампании я что-то не припомню.</p>

<p>

- А надо было так напрягать парня? Третьи сутки в машине ночевать под моими окнами. Я приглашал к себе. Ни в какую. «Я привычный». И вообще, все эти охранники – лишнее. Если бы захотели грохнуть…</p>

<p>

- Береженого Бог бережет, - перебила Фрося. – Я думаю, надо срочно собрать пресс-конференцию. Все объяснить и обратиться напрямую к избирателю.</p>

<p>

Тут Ефросинья Карловна взглянула на меня как-то растерянно и я нашел в ее глазах дикую усталость. Кажется, от той импозантной столичной штучки не осталось и следа. Пожилая, наспех молодящаяся особа взирала на меня, уж если не потерянно, то с отчаянием - точно.</p>

<p>