Насими думал о том, что, верный своему нраву, эмир и в Ширване может поступать так же, как некогда в Самарканде: предотвратив с помощью хуруфитов большую войну, разбить Тохтамыш-хана, а затем руками шаха или еще кого расправиться с хуруфитами. Эту сторону дела также следовало оговорить, но Насими не спешил. Он ждал ответа. С того мгновенья, как, преодолев свою смерть, он крикнул себе: "Вставай, эй Хакк!" - он явственно читал перемены в лице Дива и, хотя знал и помнил, что имеет дело с человеком, не знающим себе равных в искусстве коварства и хитрости, надеялся все же на отклик.

Но Тимур не торопился с ответом.

Коснувшись после долгого молчания меча, лежащего сбоку трона в тонкой полосе света, падающего из заднего оконца, он сказал наконец:

- В моих руках мощь "лаилахаиллаллаха". Это я уничтожаю под корень ваше учение. Зачем же Фазлуллаху предотвращать войну против меня? Разве не разумнее ему было победить меня?

Темные глаза Насими просияли вдруг мечтательной, теплой улыбкой, такой странной в этом шатре и в поединке с этим собеседником.

- Мой Устад из числа тех Меджнунов, что борются со своими же друзьями, которые воюют, чтобы вернуть ему его Лейли, - сказал он. - Фазл не хочет победы, завоеванной мечом, ибо, по его убеждению, даже во врагах его учения сокрыты частицы Хакка. Мы, едины с тобой изначально, эмир! Разлучены же и стали мусульманами, христианами, иудеями, идолопоклониками по велению лжи! Фазл разбивает ложь вдребезги и зовет человечество к воссоединению в царстве Хакка. Разве одержимый любовью человек может опираться на меч, эмир?!

Тимур был неподвижен, как и багадуры его позади, справа и слева от трона. Застыли морщины па лице, застыл взгляд холодных, без блеска, глаз.

- Ты убедил меня... - холодно и трезво сказал он. - Убедил в том, что Фазлуллах не хочет войны. Но никто из полководцев не наносил мне такого вреда, как он. Мое требованне к шаху остается в силе. Единственное, в чем я уступлю, - до тех пор, пока ты не вернешься из Рума, Фазлуллах не будет казнен, а останется заложником в темнице шаха. Иди!

Так окончился разговор.

СДАЧА

18

С шести сторон - из Баку, Дербента, Шеки, Шабрана, Арана и Мугани - в шестивратную Шемаху, сквозь горы и ущелья, шли караванные дороги, и по ним два дня и две ночи непрерывным потоком шли люди и караваны верблюдов, лошадей, мулов, с шести разных сторон вливаясь в столицу

Ширвана.

Все семь караван-сараев вокруг города и базарные площади были забиты народом; он гудел и бурлил, как сель, низвергающийся с кручи.

Но в лавках-кельях под арками не было обычной торговли. Едва караваны разгружались, как базарные смотрители и миршабы прогоняли скотину и поводырей в холмистые просторы полей, чтобы не толпились вокруг города и чтобы как говорили миршабы, в ворота прошли только верные шаху подданные. Но все ширванцы считали себя верноподданными, и это предупреждение миршабов вызывало недоумение на лицах. Должно быть, миршабы знали лучше, и были тут, среди них, неверные, ибо, кроме обычных караульных в серо-кожаных одеждах и с пиками в руках, на_воротах стояли также оруженосцы шаха в стальных шлемах и железных нарукавниках; они тщательно проверяли всех входящих и отбирали у них все оружие, начиная от мечей и кинжалов, вплоть до ножей и клинков.

Справа и слева от ворот в густой тени сыроватых крепостных стен молчаливыми рядами стояли люди в черных хиргах - черные мюриды шейха Азама, которые после оглашения с минбаров всех мечетей указа садраддина о казни Фазлуллаха, ходили по ширванским городам и весям, требуя закидать камнями всех этих гололицых еретиков в белых хиргах, и, не добившись никакого отклика со стороны ширванцев, ни с чем вернулись в Шемаху и более не покидали ее. Чужеземцы, резко отличающиеся своим произношением от ширванцев, с батганами в руках и ржавыми гвоздями - излюбленным орудием пытки - с бездонными торбами на боку, они по поручению шейха Азама следили за тем, как караульные и оруженосцы шаха обезоруживают народ. Караульные и оруженосцы под тяжестью этого унизительного надзора работали с еще более суровым усердием, отбирая даже обиходные у горцев-скотоводов ножи с рукояткой из неотделанного рога, свисающие у них с тонких кожаных ремней.

И по мере того как скапливалось на земле у ног караульных и оруженосцев оружие всех родов, к воротам подходили сановные священнослужители в сопровождении мулл и служек, которые, завернув оружие в толстые, паласы и взвалив себе на плечи, уносили вслед медлительным, степенным святым отцам.

Но подданные, которых так тщательно проверяли и у которых отобрали все средства защиты, не воспринимали, это как недоверие шаха или, тем паче, ловушку. Среди них было множество бывших повстанцев, двенадцать лет тому назад свершивших переворот и посадивших па трон шаха-землепашца, и быль и небылицы о славном восстании еще ходили по устам, умножаясь своею собственною силой и усиливая немеркнувшее сияние славы вокруг короны любимого шаха.

Повстанцы, а с их слов и дети их помнили, как шах-землепашец сорвал с золотых опор занавес, отделяющий серебряный трон Кесранидов, и бросил его к их ногам со словами: "Ваш шах не станет говорить со своими подданными через занавес". И как весело приказал переплавить золотые опоры и чеканить из них динары, а серебряный трон сдать в недвижимую казну, заменив его простым деревянным, безо всяких затей и украшений; и как отменил сразу двадцать из двадцати пяти налогов, бывших при Хушенке и его предшественниках; и как в день коронации он сел за трапезу вместе с ремесленниками и землепашцами; и как он приютил и продолжает принимать беженцев из-за Аракса, которые все еще бегут оттуда - от палачей Мираишаха, от голода и холеры; и как, несмотря на угрозу нашествия Тимура, шах не поднимает руки на Фазла...

Сказывали, что по ночам, когда все спят, из Шемахи восходит шар, полный света, и, поднимаясь над горами, встречается с другим таким же шаром, спускающимся ему навстречу с горных высот, и, слившись воедино напротив военного лагеря - стана принца Гёвхаршаха, они испускают такое сияние, что ослепляют трех завоевателей-полководцев - Тимура, Ильдрыма Баязида и Тохтамышхана, тиранов, возомнивших себя вправе делить меж собой мир. Ибо шар света, нисходящий с горных высот, был светом Сахиб-аз-замана - Хозяина времени Фазла-Хакка, а шар света, восходящий из Шемахи, был светом шаха-землепашца, который по велению Хакка держал в руке негасимую свечу братства.